Сначала чешутся кулаки, а потом — губы

      Джона практически никогда не тянуло напиться вусмерть, но иногда обстоятельства так и давили на него сверху, заставляя ехать в ближайший бар. Зачастую, оказываясь на пороге грязной и шумной распивочной, он не сразу понимал, как здесь очутился. Зачастую, выпивая уже пятый стакан тёмного и тягучего, словно свежая, ещё горячая карамель, виски, он вдруг немного трезвел и тонул в пучине самобичевания. Зачастую, терзая себя, он не замечал, что опустошает уже шестой, седьмой, восьмой стакан.       Это была уже глубокая ночь. Покрытые смогом и пылью тёмные лондонские закоулки впитывали в себя всю красоту звёздного неба, взамен отдавая ему свою сырость и вонь. Джон, опираясь о каждый предмет, попадавшийся ему под руки, едва переставлял ноги по брусчатке. За его спиной остался бар, надоедливые шлюхи и около 11 шотов. Вчера вечером он потерял Мэри. Его Мэри, с которой он чувствовал себя снова живым и молодым... Он до сих пор не мог поверить в реальность происходящего, будто бы всё, что он сегодня пережил — какая-то странная галлюцинация, жестокая игра его собственного разума, и стоит ему лишь добраться домой, свалиться в холодную постель, хорошенько проспаться, и на утро всё будет так, как ещё было вчера.       Подойдя к двери собственного дома, Ватсон долго выворачивал карманы, чтобы найти ключи. Руки не очень-то слушались, да и глаза слипались прямо на ходу. Найдя, наконец, связку, он лишь с третьей попытки смог попасть в замочную скважину, да и то не тем ключом. Джон перебрал все три из связки и опытным путем определил нужный ему.       За отпёртою дверью ровным счётом ничего не было видно. Какая-то всепоглощающая тьма, словно бы его квартира стала его склепом. Окна были завешены тёмными тяжёлыми шторами и не пропускали ни лучика лунного света или света фонарей, а маленький ночничок, надежно привинченный к стене в коридоре, не освещал и десяти дюймов вокруг себя. Вся квартира будто впитала в себя сырость улицы и походила теперь на какой-то заброшенный офис, нежели на уютное семейное гнёздышко. Постояв на пороге с минуту и посмотрев в эту непроглядную темень, Джон закрыл перед собою дверь, замкнул её ключом и поплёлся, шатаясь во все стороны, к дороге.       Когда Ватсон шёл по обочине опустевшей трассы, то абсолютно ни о чём не думал. Он не знал, куда направляется, не знал, зачем. Просто ноги сами несли его куда-то, и он тому не сопротивлялся. «Куда угодно, лишь бы дальше отсюда!» — пронеслась одна-единственная мысль, словно бы ветром её занесло Джону в голову. По дороге Ватсону редко встречались прохожие, разве что иногда какой-нибудь пьяница или бездомный проскальзывал мимо него, задевая плечом или наваливаясь всем телом. Джону хотелось разругаться с ним за такое поведение, но тут же он вспоминал, что и сам не в лучшей форме, и просто прикусывал язык, продолжая дорогу «в никуда»       Ватсон бродил около получаса, не узнавая окрестностей. Он уж было подумал, что заблудился, и ему придётся заночевать у обочины или на какой-нибудь скамье. Джон оглядывался, всматривался в окна, в стены зданий, искал на фонарных столбах какие-то пометки, таблички с названиями улиц, но его пьяному и уставшему взору не попадалось ничего. Ватсон решил продолжить свой путь, ведь когда-нибудь же он всё-таки куда-нибудь придёт!       Ещё около пятнадцати минут он просто шёл вперёд, а если ему попадался поворот, то брал наугад. И вдруг он начал узнавать места, по которым брёл. Не то чтобы Ватсон сразу мог сказать, где находится, но зудящее чувство в груди, будто он наконец нашел то, что долго искал, не покидало его. Джон стал оглядываться чаще, разыскивая таблички и указатели на фонарях, но вновь не найдя ничего, ведь голова уже не подымалась выше полутораметровых изгородей, опустился на асфальт от бессилия. Перед глазами у него всё плыло, дрожали плечи и щиколотки, а на бледном, опьянённом лице выступил пот. Он глубоко вдохнул холодный городской воздух и отрывисто выдохнул, стараясь прекратить дрожь. Повторив процедуру ещё несколько раз, Джон действительно почувствовал облегчение. Ватсон часто и быстро заморгал, потряс головой, ударил себя ладонью по щеке и, с некой дикостью во взгляде, уставился на противоположную сторону улицы. Он прошёлся взором по длинному бледно-серому зданию и внезапно остановился на каком-то кафе. Напрягшись, он смог прочесть название: «Speedy’s». — Бейкер-стрит! — невольно вырвалось у него вместе с каким-то жутким смешком.— Бейкер-стрит! Он повторил это, как бы уверяя себя в том, что это действительно та самая улица. Джон перешёл дорогу, не оглядываясь, и, оказавшись на пороге квартиры «221Б», уже было поднес руку к дверному звонку, но… «Зачем тебе это? Разве не надоело? Разве ты хочешь видеть его? В который раз ты наступаешь на эти грабли?» — Ватсон обратился сам к себе, питая отвращение и злобу. Сейчас его сердце и разум не действовали сообща, а, наоборот, дискутировали, спорили, дрались. — «Как же быть?» Джон прислонился ухом к двери и внимательно вслушался — тишина. В окнах тоже не горел свет. Вся квартира мирно спала. Ватсону стало обидно: вчера он потерял свою жену из-за этого мерзавца, его дочь будет расти без любящей мамы, а этот детектив спокойно себе нежится в постели! «Нет, Холмс, ты у меня ответишь!» — мысленно заревел Джон, уже замахнувшись ногой, чтобы сильно ударить в дверь, но тут же вспомнил о миссис Хадсон и остудил пыл.       Уже пять минут Ватсон переминался с ноги на ногу под большой черной дверью. Все это время он взвешивал все «за» и «против», хотя здраво мыслить не мог в принципе. Наконец он решил, что всё-таки зайдёт, что выскажет ему все как на духу, прямо здесь и прямо сейчас. Джон вновь поднял руку к дверному звонку и легонько коснулся чёрной кругленькой кнопочки. Где-то за дверью послышался раздражающий визг этого самого звонка и через некоторое время — тихие шаги. Послышался скрип старой щеколды, но цепочка не позволила двери отвориться более, чем на десятидюймовую щелочку. Из темноты вынырнуло сонное лицо миссис Хадсон: — Боже мой, Джон! — ахнула старушка, но тут же вспомнив обстоятельства вчерашнего дня, мигом сняла цепочку и впустила в дом пьяного гостя.       За каких-то десять минут на столе перед Джоном уже стоял чайничек, полный свежего Эрл Грея, баночка с вишнёвым джемом и был нарезан вчерашний багет. Также миссис Хадсон позаботилась о виски, приготовленном на крайний случай. — Джон, мне очень жаль, — заскулила старушка, протягивая тому чашку с где-то ста граммами виски. Джон кротко кивнул и залпом опустошил эту чашку. Затем последовало долгое молчание, сопровождаемое лишь звуками падающего в чай рафинада и тихими вздохами миссис Хадсон. — Спасибо вам! Я не смог бы… дома… один. — О Джон, мы никогда не оставим вас в беде! — Мы? — Ну, да. Я и Шерлок. — Не смейте! Не смейте сравнивать его с собой, он гнилой, подлый, отвратительный, самовлюблённый… — вдруг Ватсона прервали. Кто-то медленно подходил к нему сзади и будто продолжал его мысль: «Гадкий, самоуверенный, напыщенный, хвастливый, невозможный…» Джон узнал этот голос, он узнал эти шаги. Ватсон встал из-за стола, повернулся лицом к лицу с этим «кем-то» и сжал кулаки, готовясь наброситься в любую секунду. — Холмс, — ядовито произнес Джон. Он ступил к нему шаг, замахнувшись рукой, чтобы ударить, но только что выпитый виски дал ему по ногам, и Джон полетел прямо в «объятия» Шерлока. — Ты пьян. — Какая проницательность! Отпусти меня, ты, жалкий… — Миссис Хадсон, я отведу его в свою комнату, — обратился Шерлок к напуганной старушке. С тех пор, как Джон съехал, его комната превратилась в некий склад. Там хранились старые вещи Шерлока и хозяйки, поэтому Холмс решил уложить Ватсона в свою постель. Миссис Хадсон одобрительно кивнула и, сделав еще пару глотков чая, принялась убирать съестное со стола. Шерлок обхватил Джона, покрепче, посильнее прижимая его к себе, чтобы тот случаем не вывернулся и не покатился кубарем вниз по лестнице. Ватсон ворчал, что-то причитал, размахивал свободной рукой, пытаясь зацепиться за перила, но вскоре успокоился, картинно поникнув головой и опустив руки. — Что я тебе сделал? Я ведь был готов на всё ради тебя… — Джон, я… Правда, мне очень жаль, — тихо ответил Холмс. Ватсон остановился на одной из ступенек. Униженный и злой, он наклонился через перила. — Тебе жаль? — вдруг невероятно чётко произнес Джон, будто и не пил вовсе. — Кого тебе жаль? — Я не должен был этого допустить, — Шерлок стоял неподвижно, глядя в спину Ватсону. — Прости. — Прости? — хмыкнул Джон и повернулся к детективу лицом. — Прости? Он схватил Холмса за грудки и прижал к стене, предплечьем надавив на горло. Глаза Джона блестели, а кожа на переносице сморщилась от злобы. Губы его были сомкнуты в одну тонкую кривую, а грудь вздымалась сильно и часто от глубоких вдохов.  — Не передо мной извиняйся! А перед ней! Перед Розамунд! Слышишь? — на глазах Джона выступили слёзы, и он со всей силы ударил Шерлока в нос, затем повалил его на ступеньки и всей силой вжал его в них. — Я ненавижу тебя! — Джон со всей силы приложился кулаком к скуле Шерлока, так, что у самого заболели костяшки. — Мальчики, у вас всё в порядке? — голос миссис Хадсон донёсся откуда-то снизу, и Ватсон умолк. Они оба молчали, только дышали шумно. — Не беспокойтесь, миссис Хадсон, — крикнул Холмс, глядя на взъерошенного, разгорячившегося Джона. — Теперь, думаю, всё в порядке! Через минуту оба уже стояли на своих двух и поправляли манжеты. Никто не хотел расстроить или напугать миссис Хадсон, но при этом оба постоянно только сим и занимались. Шерлок подошёл к Джону, чтобы вновь подхватить, но Джон только хмыкнул, оттолкнул Холмса в сторону и, опираясь о стены, сам добрался до спальни Холмса. Шерлок решил не тревожить его более, да и самому детективу срочно нужно было в ванную.       Холмс осматривал своё лицо в бледном свете бра. Зеркало было старым, всё в серых потёках и пятнах, покрытое ржавчиной по краям. Шерлок открыл кран с холодной водой, смочил краешек полотенца и стал аккуратно промокать ранения. Кровь с водой стекала по его щекам и подбородку и красными дорожками разливалась по раковине. Переносица припухла и покраснела: «Не более гематомы, потребуется гепариновая мазь», — вынес вердикт Шерлок. На скуле же осталась кровоточащая ссадина, «обрамлённая» красным внутренним кровоподтёком. Холмс промокнул эту рану с особой осторожностью, рассматривая её и думая о том, что Джон мог ударить и посильнее. Невольно вспомнились слова мисс Адлер, но Шерлок быстро разогнал все эти мысли, плеснул себе холодной воды в лицо, закрутил кран и отправился в своё кресло.