Теплилась нежность в душе ваниной, Неумолимо выплеснуться стремясь. Чувствовал счастье от этого Ваня, Ни от кого улыбки своей не скрывая.
Рвался он на встречи с другом своим. Любовь дарил, за рамки дружеские изредка вылезая, да и этого за собой особо то не замечал. Никогда не по дружбе не мыслил, был и этому рад да счастлив. А теперь август Ваню не узнавал. Не понятно, как глубоко он спрятал свою нежность к другу, как стал замкнутым и нервозным. Синяки под глазами. Сидит в кафе, не ест ничего, в кружке с кофе сахар мешает, весь худющий, бледный до невыносимости. А лучи солнца предвечернего его по щеке гладят. Залюбовался Сергей, да не за тем друга искал. Разозлился на него за худобу болезненную и цвет лица вампирский, в кафе ворвался, как ветерок игривый, растормошил взгляды близ сидящих. А Ургант сидит, и ухом не дернет в его сторону. Всё в стену пялится и думает опять о своем. Подошел Светлаков к нему, успокоился. Родной ему Ваня уже, нечего за пустяки дуться на него. Прокашлялся, сел напротив, вид в стену загородил. Следит как Ваня заторможено взгляд отводит, в окно теперь смотрит. «Ну что ж», — думает Серёжа, — «не хочется на меня смотреть? Ну, ничего, не такое способны уральские парни вытерпеть!» На спинку стула облокотился, глазами петербуржца сверлит, пальцами по столу стучать начинает. Злость берет из-за этого игнорщика несчастного. А август смотрит на всё через окно, пытается Сережку своими лучами солнца, что нежными переливами играют на ванином лице, задобрить. Говорит ему так: «Не злись на него! Пожалей ты, идиота этакого». И вот если бы всё слышал Сергей, согласился бы, что идиот перед ним сидит. Но Светлому и так жалко друга своего, вот и злость его изнутри буравит. — Поговорить нам надо, Вань, — чуть жалобно и чуть раздраженно просит. И вот изменения на ургантовском лице происходят, но почему только такие, Серёжа понять не может. Ваня сразу же брови хмурит, губу нижнюю поджимает и взглядом по столу скользит, до рук светлаковских дошёл и остановился. — Не надо, — почти выдавливает из себя и взгляд на товарища поднимает, — не стоит, Серёж. Серёжа сконфужен. «Как так? Почему?» Идеи всё ищет для продолжения разговора, а петербуржец покидает его. Встает со стула и спешит скрыться на улице, среди людей. Август чувствует ещё больше грусти в душе Ивана, кричит Светлому: «Очнись! Мой лучик солнца! Догони же его! Ты должен!!! Обязан!» Серёжа и сам не верит, как не успевая осмыслить ситуацию, уже бежит за Ургантом: — Вань, стой! «Не останавливается, гад!» Бежит за ним, за руку хватает, а тот вырывается. Грустно августу смотреть на это. — Пожалуйста, — зовёт Сергей. И месяц больше не терпит грусти, взрывается слезами тёплыми, что по улицам города бьют сразу же. Дождь и солнце. Красиво, да не до этого. Решить что-то с Ваней надо. Не понятно, в каком мире витает он, но видно, что обижен чем-то. Идёт вперёд, ни на что внимания не обращает. Серёжа молиться готов, лишь бы тот снова в себя пришёл. Стоит пару минут, в небо смотрит. По лицу капли дождя хлещут. Думает, за что всё это ему. Взгляд на достаточно отдалившегося Ваню бросает. С места срывается, догоняет: — Вань! «Не отвечает». Светлый думает, что сказать. Улицу прошли, а в голове всё мысли крутятся, и сложно за одну зацепиться. Волосы уже насквозь промокли, скоро и с одеждой то же самое произойдет. Ваня на мост сворачивает. «Как машин мало» — почему-то Сергей думает. — Вань! — снова зовёт Светлый, в надежде на ответ. А его всё нет и нет. Бесит это Светлакова. Дождь за шиворот просачивается. «Всё! Хватит! Уже улицу всю прошёл! Я ему на мосту сбежать не дам!» Настраивает себя мужчина с Урала: «Действовать пора». И действует: догоняет Урганта, за руку схватить пытается, а тот не даётся. «Да за что так обижаться то? За что? Всё же нормально было до этого спора дурацкого!» Да и правда дурацкий спор был, но весёлым показался ребятам. Сидели после Прожектора все вместе, ну, и поспорили с Гариком друзья, а Сашка всё это засвидетельствовал и «разбил». В общем, нужно было Светлакову и Урганту на корпоративе прикидываться влюбленными. И неплохо выходило! Пока Сергей в конце рукой рот ванин не зажал и не поцеловал её, делая вид, что всё по-настоящему. Для удобства ещё Урганта назад наклонил, а сам, поддерживая его, в глаза напротив вглядывался. И ведь видел же, что огоньки озорные в ургантовских глазах тускнеют, грустью заменяются. А Серёжа то и сделать ничего не мог. Не знал просто, как ситуацию исправить да с чувствами совладать. Хотелось дальше продолжать под аплодисменты и свист со стороны. Но они же уже говорили на тему того поцелуя. И вроде выяснили всё. А Ургант до сих пор от него в какой-то собственный мир абстрагируется. «Да за что?!» — начинает злиться Светлый. — Дурак ты, Ваня! Большой дурак! — пытается перекричать дождь. А Ивану хоть бы что, приостановился вроде бы, да нет, опять идёт и на Серёжу не смотрит, шаг прибавляет. А Серёжа только начал: — Нет, Вань, ты не дурак, ты просто идиот! Конченный придурок! — даже руками яро жестикулирует, по которым дробью барабанной ливень льёт. И Ургант останавливается. Светлый за ним же. Струйки по рукам вниз на мостовую стремятся упасть. И душно как-то, сыро слишком. А еще это молчание! Даже не обернётся Ваня на коллегу своего. «Да что делать то?» — взвывает про себя Сергей. — Спасибо, — вдруг резко и обиженно бросает Ваня через плечо и направляется со злостью вперёд, преодолевая этот барьер водный, что с каждым его шагом пытается остановить артиста. — Ты ведь даже не понимаешь, да?! — вспыхивает Светлаков. Видно, что задевает это Ивана. Но только за ливнем этим солнечным, что в глаза бьет, не видно так хорошо. Зато чувствуется прекрасно. — Ты ведь и не знаешь ничего! А уже игнорируешь меня! — продолжает кричать Светлый, тогда Ваня вновь останавливается. Его, кажется, интересует это. — Ты ведь, такой важный, что ничего не замечаешь, болван ты мой неотёсанный, — кричит Светлый, заглушаемый иногда проносящимися машинами, что обливают из лужи с ног до головы, точно в реке купаешься, а не по мосту московскому ходишь. — Что я не знаю? — кричит в ответ Иван, поворачиваясь к Светлому. Между ними всего два метра, но за шумом улицы и ливня ничерта не слышно. — То, что ты слепой дурак, Вань, — уже тише говорит Светлый. Ваню этот ответ не устраивает, и он снова разворачивается, зубы сжимая и уйти стараясь. Но Сергей и не идет за ним. Лишь напоследок кричит ему: — Ты не видишь, как я влюблен в тебя! Серёжа думает, что надорвал связки, в горле першить начинает. Он давно не смотрит на приятеля своего. Повернулся и на воду взор устремляет, кулаки сжимая. Контролировать себя пытается из-за накатившей безысходности. Бьёт рукой по перилам. Задыхается уже от дождя. Красиво всё же, но слишком мокро. И лишь потом замечает, что Ваня стоит рядом с ним. Глаза его большие дождём заливает. — Что ты сказал? — не грубо, а заинтересованно тихо спрашивает Иван. — Вань, — смягчается Светлый и тянет руки к нему, чтобы схватить и удержать. Но только не выходит, не дается в руки питерский. Отворачивается. Снова. В который раз. "Сколько можно?" — Я сказал, — обычно начинает Светлый, — что люблю тебя, придурка такого, а ты и не видишь дальше своего носа… и почему только у меня такой бестолковый и обидчивый друг? — спрашивает у небес Сергей. — То есть ты меня как друга любишь, — устанавливает свой вердикт Ургант, смотря на Светлого. А в глазах того всё мутно, и не видно Ваньку то совсем. Не понять его, лишь потом мысль в голову ударяет: «Ах, вон оно что!» Раньше Сергей думал, что обижается друг его из-за поцелуя этого, а оказывается обижался из-за его наигранности, из-за руки, что встала между их губами. Ваня опять не дождавшись ответа, делает для себя какие-то выводы, и вновь спешит оставить Серёжу одного. А тот тупит и чуть запоздало понимает, что бежать надо к Ваньке, спасать того от депрессии. И бежит ведь! И хватает за руку. Всю мокрую, влажную. К себе притягивает такого же сырого, как и он сам. И пытается успеть сказать всё так быстро, что даже сбивается дыхание: — Я тебя как… человека люблю, — руки на щеки его кладёт, мягко заканчивая, — любовь то она одна, Вань, одна любовь. И договорив, притягивает его голову к себе и целует. В губы. По-настоящему. Без мешающей руки. И Ваня кажется открылся. Впустил в свою душу счастье. Впустил свой маленький светлый кусочек августа, о котором ему вечно будут напоминать серёжины губы. И Ваня нехотя отрывается от них, смотрит на светлого, волосы со лба его убирает мокрые. Ливень прекращает так сильно бить, и Ваня улыбается. Чудеса случаются. Серёжа держит его крепко-крепко, отпустить боится — вдруг опять уйдет. И так в него нежность вселяется, что начинает целовать коллегу своего во всё, что попадётся: скулы, щёки, шею, подбородок, нос. Любит его неимоверно. А этот придурок, и не понял даже! Эх, дурачок, Ваня. Дурачок.Август
1 июля 2017 г. в 20:54
Был теплый августовский день. Он последними по-настоящему летними лучами солнца пробирался в души людей и согревал их своей нежностью и заботой.
Сам август лаской провожал людей в сентябрь, не желая отпускать их, стараясь подарить им чуть больше счастливых мгновений, чтобы весь дальнейший год о нём вспоминали теплой улыбкой.
Лишь иногда он лил свои теплые слезы. Лил от того, что касался грустной души. Печалился о судьбах тех, кто был несчастлив. Каждым своим днём, заботясь, месяц приносил им подарки. Старался открыть их души для счастья.
Подталкивал обессиленных на встречу судьбе, жаждущих убаюкивал звездопадом, гонимых пригревал на новом месте. Лишь утопающим не знал он как помочь.
Терялся, не понимал, что нужно им. Таких хоть и было немного — не успевал за всеми. Хорошо — в этот раз помог июль. Решил пару судеб за брата своего, хотел было без работы его оставить. Но не со зла, по-братски. Да только не справился с одним питерским Иваном. Уж слишком тот тонул в глазах друга своего.
Не ожидал Иван от простого уральского парня таких широких просторов русских земель в его глазах, да и безграничной заботы о всем родном и русском.
Помнил август ещё с того года, как Ваню осчастливил, частыми встречами беззаботными с Сергеем.