Грейся в рукавах моего свитера

      Когда одуванчики созрели, стало сложнее. Пух застревал в горле, не хотел выходить и сильно мешал при дыхании. Стилински не понимал. Он всё больше заходился в приступах, и тут бы давний ингалятор Скотти ему бы пригодился, потому что не дело это. Кашель получается надрывным, хотя кто бы мог подумать, всего лишь остатки от некогда красивых соцветий. Но Стилински всё ещё не понимал.       Мама всегда говорила, что после одуванчиков надо мыть руки, потому что, если потереть глаза, они будут слезиться из-за сочащегося насыщенного желтого сока, которым его часто лечили от простуд в детстве. Не думал Стайлз, что лечит придется в итоге от самого растения. Горький вкус, так запомнившийся с детства, теперь не покидал его ни на минуту. Его не могли перебить ни литры кофе, которые он пил из-за бессонных ночей, ни сладкое, которое было на регулярной основе в его кармане, пусть отцу он такое кушать запрещал. Его СДВГ сдвинулось на второй план, когда стало ясно, что умереть он может уже не от переизбытка мнительности и своей грёбанной удачи, а от (не)банальных цветов в своих легких.       Лидия — умнейшая в своём поколении, Стайлз в этом не мог сомневаться, — разрыдалась, когда его имя едва ли не сорвалось с её полных алых губ, чутьё баньши никогда не обманывало. Уже тогда они знали, что после Ногицунэ следы остались, такие, которые не отмоешь тряпкой или временем. Едкое, спёртое чувство дежа вю убивало Стилински быстрее за желтые лепестки. Черный лис будто смеялся ему в лицо, зная, что никуда до конца он не исчез, остался отравлять ему душу. Да и не только ему.       Это не должно было затронуть Эллисон, она не могла страдать так же как он, потому что это нереально, сюр чистой воды, несмешная шутка Бога над ним. Потому что Стайлз любил её, а она не могла. Так же, как Мартин не могла, ведь это просто бред. Стилински не верил, не мог представить себе даже.       Стайлз не понимал «как?».       Мартин от своих слов не отказывалась, наблюдала за картиной публичного саморазрушения обоих сторон, по ночам рыдала в подушку, - тихо, чтобы никто, даже самый смышлёный бета не знал, что происходит, - не мочь взять в толк: почему проблемы не могут оставить их компанию хотя бы на небольшое время, дать им отдохнуть. Она не могла посодействовать, первое время только искала ритуал снятия проклятия, которого, увы, не существовало. Все предания твердили о неких родственных душах-предназначениях, которыми являлись Эллисон со Стайлзом. Мартин не отказывалась от слов, которые Стилински никак не мог воспринять: им просто надо поговорить.       Ещё одну неделю спустя, после их "милой" поездки в машине и не менее прекрасной ночи в больнице, всё стало только запутанней. В ту ночь они могли спокойно дышать, находясь рядом, почти впритык друг к другу. С утра они не обменялись даже традиционными приветами, может дело было в пришедших Лидии и Скотте, а может и в том, что слова эти не были им нужны, они ничего для них не значили. Эллисон отходила от болеутоляющих, Стайлз приходил в норму, потому что больно ему было так же как ей, спасали его только непревзойденный оптимизм и термос с кофе от любезной миссис МакКолл. Уехал он вместе с друзьями, попрощавшись коротким кивком и легкой улыбкой. Возможно, Эллисон ему и поверила бы, но губы горчичного оттенка по углам уже сказали ей достаточно, чтобы занять мысли до конца дня.       Стайлз пришёл на следующий день, когда её должны были уже выписывать. Он чуть мялся у входа, но быстро собрался и зашел, когда его проткнул взгляд карих глаз. Они сидят молча, каждый думает о своём, но ощущение свободы дыхания заполняет комнату искрами облегчения. Знали бы они раньше, что дышать полной грудью, свободной от всяких палисадников, - это какое-то преимущество. Но они не знали, а теперь страдали, оба при этом понимали, что страдают только из-за своей непроходимой тупости.       Цветам должно было хватить всего лишь мгновенья разделённого чувства, чтобы искорениться, чтобы свершить своё предназначения. Им хватило бы и намёка. Только вслух, просим.       - Давай дружить, - говорит Эллисон, прекрасно осознавая всю глупость этой фразы, но для них она самый что ни есть шаг вперёд.       Кто считал, что влюбиться в человека можно только если вы хорошо общались перед этим - переосмысляйте свою жизнь, ребят, любовь зла.       - Давно хотел предложить, - улыбается Стайлз, ощущая как испаряются любые напоминания об одуванчиках в его груди. Видит, как расцветает не цветок, а великолепная улыбка на губах девушки. И считает это самым прекрасным действом на всём белом свете.

Жизнь измеряется не количеством сделанных вдохов и выдохов, а количеством тех моментов, когда от счастья захватывает дух. Боб Мурхед