Железногорский Дозор. Городские легенды.

... Я много читал о повадках этих животных. Никто не сможет поставить их в упряжь, Никто не сможет смирить их пулей, Их копыта не оставляют следа, Они глядят вслед движущейся звезде... ("Аквариум", "Охота на единорогов") * * * Железногорск, Кольцо. Алёна плакала молча, просто слезы текли и текли по щекам. В четыре часа утра она была одна и ей некуда было податься. Идти домой, чтобы опять сидеть там в четырех стенах, она не хотела, а Юрка... Юрка оказался такой сволочью, что думать о нем противно. Сходили, называется, в гости к друзьям... Потусили, называется... Она все-таки тихонько всхлипнула. Видеть как твой друг тайком целуется с другой девчонкой - что может быть ужаснее? Ужаснее только его слова: "Я здоровый парень, мне необходим секс. Я же не виноват что ты не хочешь!" Она бродила по улицам, пока ноги не начали подкашиваться от усталости. Тогда она дошла до остановки на Кольце, возле магазина "Аист" и села на скамейку. Разбитое сердце болело нещадно. Слезы застилали глаза, размазывая окружающий мир в серую рассветную муть. Где-то недалеко процокали копыта. Алёна не удивилась, здесь, на Кольце, на площади Победы, часто бродили лошади. Люди умилялись, выкладывали их фотки в интернете. Тихие, грациозные, самодостаточные, они паслись на газонах, рядом с клумбами в ранний час, а после уходили домой. Кто за ними не уследил? Почему никто не приглядывает? Так и не выяснили. Да никому особо и не хотелось выяснять. Пусть ходят. Что может лучше поднять утреннее настроение, чем бродящие за окном настоящие, живые лошади? Медленный перестук копыт приближался. Алёна подняла заплаканные глаза, и рот от удивления открылся сам собой. Перед нею стоял самый настоящий... ЕДИНОРОГ! Удивительно грациозный, на тонких высоких ногах, покрытый белоснежной, отливающей серебром шерсткой. Длинная белая грива достает едва ли не до серебристых копыт. А изо лба растет самый настоящий витой рог, прозрачно-голубоватый, словно покрытый перламутром. Единорог покрутился перед Алёной, будто красуясь. Огромные фиолетовые глаза смотрели с гордой усмешкой - вот я какой, любуйся! И Алёна любовалась, затаив дыхание, боясь спугнуть невероятное видение. Верить глазам или нет - она даже не задумалась. Только ахнула с восхищением, когда единорог с непередаваемой грацией процокал копытами, приближаясь. Он оказался так близко, что Алёна почувствовала его аромат - чистой шерсти, цветов, летнего дождя, радуги. Фыркнул ноздрями, качнув головой. Алёна с опаской протянула руку. Нет, она боялась не единорога, а - спугнуть его. И еще больше боялась, что это чудо окажется всего лишь сном, видением и пальцы не почувствуют ничего, пройдя сквозь пустоту. Шерстка мягкая, как пух, была приятной наощупь. Он был теплый, и будто светился изнутри. Все печали, все слезы и обиды схлынули, уйдя в небытие. Разве стоит воспоминание о каком-то там Юрке такого невероятно прекрасного чуда? Неожиданно единорог согнул передние ноги, преклоняя колени, потом припал на задние, и положил голову Алёне на прикрытые сарафаном колени. Скосил фиолетовые глаза, смотрящие с пониманием и непередаваемой добротой. "Все будет хорошо!" - говорили эти глаза. Алёна провела ладонью по лбу лошадки, коснувшись с опаской острого витого рога, почесала за чуткими ушами, убрала немного в бок длинную прядь ухоженной гривы, чтобы не мешала единорогу смотреть на нее. Он фыркнул еще раз, и медленно поднялся на ноги. Качнул большой головой. Взошедшее солнце пропустило луч сквозь его рог, рассыпав по асфальту радужные блики. Он обернулся, глянув на светило с сожалением блестящим глазом. Обернулся к Алёне: "Мне пора уходить!" - До свидания. - шепнула она. И единорог, качнув еще раз головой напоследок, процокал прочь, скрывшись за поворотом. - Ничё себе... - сказал кто-то рядом. Алёна обернулась. Рядом стоял незнакомый парень и глядел туда, где только что исчез единорог. Парень, как и она, не удивлялся, а восхищался увиденным. - Тебя как зовут, принцесса? - он сел рядом. - Алёна. - с ним почему-то было так же легко и спокойно, как с единорогом. - А я Саша. Хочешь кофе? Здесь недалеко круглосуточный магазин. У меня там знакомая работает, напоит нас. Пойдешь? - Пойду. * * * Павел Был вечер. Следовало собраться быстро, пока Никита не вернулся. Хватая вещи, пихая без разбора в сумку, торопясь, как вор, как трус, Павел думал лишь о том чтобы успеть, уйти. Потому что, при Никите уйти не сможет. Он ведь видит, как светлеет лицом Никита, этот вечный отшельник и одиночка, когда находится рядом, когда они одни. И что же, оставить его вновь на растерзание кошмарам? Но иначе никак. Конечно, Павел сам виноват, сам затянул на своей шее петлю этих странных полуотношений, когда в самый первый раз обнял его... и сам успокоился тогда, расслабился в этом новом, непознанном тепле. Вот только... Он знает, чувствует, чего Никита ждет от него. Ждет бесполезно, безнадежно. Павел никогда не сможет дать ему то, чего он хочет. Как объяснить это? Да, Павлу с ним тепло, хорошо, комфортно, но... не больше. Это как Машка обнимает своего мехового медвежонка, когда засыпает. Никаких таких моральных табу у Павла на эту тему не было. И парни у него были. Всего пару раз, но были. В первый раз еще в армии, а второй - года три назад, когда в одной деловой поездке он снял профессионала, из любопытства. Павел всегда считал - чтобы сделать правильный выбор, надо иметь представление о предмете. Тогда он сделал выбор в пользу Ирочки, хотя парнишка был очень даже ничего. Он еще не знал, что в это время его Ирочка тоже делает свой выбор... Да черт с ней, в самом деле! Как же быть с Никитой? Павел не мог просто переспать с ним, как поступил бы с любым другим. Просто трах, без чувства, без смысла, чтобы обмануть на несколько часов себя и его? Нет, ни за что! Никита не заслуживает фальши. А по настоящему дать ему нечего. После развода с женой у Павла будто перегорело что-то внутри, отмерло за ненадобностью. Черт, не успел! Никита вошел в номер, держа в одной руке две бутылки так любимого Павлом "Портера", а в другой - блок сигарет, на двоих. Замер в дверях, сразу все понял. Павел отвернулся, чтобы не видеть, как на лице Никиты сменяют друг друга, будто в калейдоскопе - удивление, обида, боль... И все это за какие-то мгновения, и вот уже - холодное, сдержанное равнодушие. Давно выработанная маска, для всех окружающих... Кроме Павла. Уж Павел-то видел его, настоящего, живого, похожего на дрожащее, вечно то угасающее, то вспыхивающее пламя костра. Никита прошел мимо, поставил пиво на стол, бросил рядом сигареты, извлек одну пачку, закурил. Спокойный, невозмутимый, как скала. И не скажешь, даже не заподозришь, что за буря бушует у него сейчас внутри. Сел на стул, глядя в окно. Стало так больно и стыдно, что захотелось побиться головой о стену, пока не полегчает. - Уходишь? - мертвый голос автомата. - Да. Так будет лучше. Павел встал, закидывая лямку набитой как попало сумки на плечо. - Кому? Это просто вопрос, который не должен был прозвучать, и ответа не требует. Просто Никита еще не привык, что Павел теперь тоже чужой. - Никит... Что сказать? Как объяснить? Он кивает, так и не поворачивая головы: - Что ж. Удачи. - Никита, послушай... Я не тот, кто тебе нужен. - Я тебя ни о чем не спрашивал. - и в голосе не больше эмоций, чем в реплике брошенной продавцу тех же сигарет, - Зачем оправдываться? Что-то объяснять? К тому же, я тебя отлично понимаю. Этот крохотный номерок тебе давно должен был надоесть до чертиков. Да ведь о не о гостиничном номере говорит, о себе. Павел с трудом проглотил вставший в горле комок. Бросил сумку, сделал шаг к нему. Никита встал, отходя к своей постели, снял светлый летний пиджак, повесил его на стул - все это для того, чтобы вновь оказаться на шаг дальше. Он всегда и ото всех привык находиться на таком расстоянии, ревностно оберегая свое личное пространство. Господи! - неожиданно понял Павел, - Да ведь он на грани! Как тогда, когда его с трудом удалось вытащить из Сумрака. Почему все самое важное начинаешь понимать, когда становится слишком поздно? Ведь это не эксперимент тогда был, не игра неопытного иного с непознанными стихиями... Попытка самоубийства, вот что это было... Павел похолодел так, что подушечки пальцев закололо мурашками. Что же я делаю, долбаный я дурак! - с ужасом думал он, - Да если бы я сам пережил такое, через что прошел Никита? Уж точно бы покончил с собой, от стыда, от боли, постоянной, непроходящей. А он ходит, разговаривает, учится в Дозоре, общается... Со мной общается, с Надюшкой, с Иваном. С теми, кого чуть не погубил... Даже улыбаться начал в последние дни, шутить. А теперь снова?.. Ну нет! Павел в два шага оказался рядом, обнял, прижимая к себе, уже не в ночном полусне, а наяву, осознанно... Но тут же был отброшен прочь. Никита толкнул его так, что он чуть не упал, отлетел до самой своей койки, плюхнулся, садясь на нее, рядом с набитой сумкой. - Мне не нужна твоя жалость! Мне. Ничего. Ни от кого. Не нужно. Он сидел и хлопал глазами, пораженный невероятным преображением. Этого ли мальчишку он утешал, спасая от кошмаров? Его ли вытаскивал из Сумрака, дрожащего, растерянного? Нет. Перед ним стоял теперь грозный темный маг, сильный, независимый. Павлу словно глаза промыли. И как же он раньше не замечал этого? Ему ли чета это темное божество? Еще год-другой - и нынешние учителя будут перед ним на четвереньках ползать. Знает ли он о том? Поди, знает. Но вот позволил же такой мелочи пузатой, какой навсегда останется сам Павел, подойти так близко. А Павел безбожно прогадил такое чудо - быть с ним, принадлежать ему!! Но ведь еще не поздно? Иначе бы не было сверкающих молний в голубых глазах. Для всех прочих, кроме Павла, пустые они, эти глаза, холодные, как льдинки. И с облегчением понял, неожиданно для себя осознал, что не в праве и не в силах уйти. Что если сейчас потеряет эту последнюю возможность - никогда себе не простит! Так и будет всю жизнь маяться тем, что не сберег единственное посланное Богом чудо... И осознав, сделал то, чего никогда ни для кого другого себе бы не позволил. Поднялся завороженно, глаз не сводя, шагнул ближе, и упал перед ним на колени. Обхватил его ноги руками, прижался щекой и выдохнул: - Прости... Столько всего было в этом "прости" - раскаяния, любви, восхищения, надежды... всего того, чему названия не подберешь... что, наверное, Никита понял. Коснулся его волос, нежно и по-собственически одновременно, погладил по голове, зарываясь пальцами в пряди, как хозяин и повелитель. Это было так хорошо, так приятно. Прощен. Помилован. Понят. - Я бы его убил, если бы он уже не умер. - сказал тихо Павел. С наслаждением кота потерся лбом о его ладонь. Перехватил за запястье и поцеловал ее в самую середину. Он в самом деле сейчас ненавидел Велара. Не за себя - за Никиту. За все зло, что мертвый ныне инкуб успел причинить ему. За то, что даже после смерти умудряется мучить его. И ревность не давала покоя, необоснованная, жгучая ревность к тому, кого уже нет. - Не ты один. - ответил Никита, принимая это поклонение. - И не только мы с тобой, думаю. Но ему я обязан твоим рождением. - Ты простишь меня? - Конечно. - голос наконец наполнен прежним теплом. Павлу вернули право быть своим, быть рядом. Это хорошо.