***
В ту злополучную ночь рядом с Фрэй были все: Люк, Магнус, Саймон, Иззи, Джейс, я. Мы с Магнусом сидели на диване напротив постели, где лежала бледная Фрэй, а остальные расположились у подножия кровати. Мы все были с ней. С нашей Фрэй. Но потом все изменилось. Магнус лишь навещал нас в ожидании того, что примитивная пришла в себя, но этого не происходило. Джейс постепенно переставал навещать ее так часто, как делал это в первые дни, когда он ни под каким предлогом не отходил от ее кровати. Потом Джейс стал приходить ранним утром, навещал ее перед сном. Теперь же Джейс приходил лишь вечерами, и проводил с ней не больше часа. Джейс не умел ждать. Поэтому ему было так сложно быть с ней сейчас. И он стал приходить реже и реже. Да, он переживал, да, беспокоился. Но он не отдавал всего себя в эти короткие встречи. Джейс жил дальше. Пусть и с опущенной головой, но он продолжал жить дальше. Жить сегодняшним днем. У него это получалось. У меня — нет. Каждый мой день был днем, который я проводил с примитивной. Я не мог быть в стороне от нее. Не мог бросить эту маленькую девочку, которая снова меня не послушалась, которая снова навлекла на себя беду. Я не мог. В ее комнате было два человека, которые самозабвенно посвятили себя примитивной. Это Саймон и я. Потому что я проводил с Фрэй каждую ночь. Я, а не Джейс… Люк не мог бросить работу и мы все это понимали. Мы с Саймоном все время были рядом с Фрэй, что помогло убедить Люка, что он сейчас нужнее в своем отделении. Но и Люк находил время, чтобы провести его рядом с Фрэй. Люк, который работал не покладая рук и прикрывал все наши задницы после того, как нам пришлось окунуться в мир примитивных, и то выделял 2-3 часа, чтобы побыть с Фрэй! И он страдал в эти пару часов рядом с ней. Я продолжал вести работу Института, и мы с Изабель потратили немало времени, чтобы уладить проблемы с Конклавом. Но ничто не могло помешать мне прийти к примитивной. Я возвращался к ней каждую ночь, каждое свободное время я проводил с ней. Изабель пришлось хуже, потому что она не могла бросить Джейса. Она была вынуждена присматривать за ним и втягивать его в какую-нибудь работу Института, чтобы держать его у себя перед глазами. И ей приходилось прикрывать меня, потому что я стал часто сбегать к примитивной, наплевав на тренировки и никому ненужную отчётность. Приоритеты резко сместились. Я каждый день ждал, что примитивная очнется. Придет в себя. Встанет с постели. Но Фрэй продолжала лежать на кровати мертвенно бледная и неподвижная. Только слабый пульс и сердцебиение еще говорили о том, что она жива. Что она… борется? Каждую проклятую ночь я смотрел на ее бледную кожу, которую освещал тусклый свет ночника, и на потускневшие рыжие волосы, разлетевшиеся на подушке. Примитивная сама погрязла в том мраке, от которого пыталась спасти нас всех. И мы лишились света. Саймон, который тоже не отходил от кровати примитивной, уже даже не обращал на меня внимания. Он привык видеть меня здесь и иногда просто пододвигал мне стул. Мы так и сидели вдвоем в полной тишине, боясь упустить Фрэй. Мы почти не дышали в эти моменты. Оба отчаянно ждали, что она откроет глаза, что она вернется… И мое мнение о Саймоне тоже изменилось. Парень перестал болтать и нелепо шутить, Саймон погряз в обжигающем всех молчании. Но он разговаривал с Фрэй. Мы оба разговаривали с ней. Иногда мы сменяли друг друга. Саймон тактично выходил из комнаты, когда приходил я, и я был благодарен ему за это уединение. Тогда я опускался на кровать рядом с Фрэй и брал ее руки в свои. Я не был так многословен и красноречив, как Саймон: первое время я просто молчал, не зная, что сказать ей, чтобы моя защемившая душа не разлетелась осколками, ранив сердце. Боль от своей беспомощности и страх за жизнь примитивной, душили меня, лишая возможности дышать полной грудью. Но со временем я уже стал говорить с ней. Я цитировал ей наши правила, иногда упрекая ее в том, что ей необходимо научиться следовать им, а не нарушать. Я рассказывал ей, как бы прошла наша с ней тренировка, чему я хочу ее научить. Потом я стал с ней говорить о Джейсе, рассказывал ей каким ребенком он был, какие «сюрпризы» устраивал. Вспоминал шалости Изабель, как вытаскивал их с Джейсом из передряг. Я с улыбкой окунался в то далекое детство и свободно говорил Фрэй то, что раньше всегда держал под запретом. О своем прошлом. О том, как оно дорого мне. И я не столько просил ее прийти в себя, сколько требовал. — Давай же, примитивная, возвращайся. И это был первый раз, когда Фрэй слабо ответила на мое рукопожатие. Ее пальцы, слабо дернувшись под моими, практически, возродили во мне надежду в то, что эта маленькая девочка справится. И кто бы к ней ни приходил после этого, кто бы с ей ни сидел, примитивная отвечала только мне. Каждый раз оказавшись возле нее, я брал ее за руки, и Фрэй слабо отвечала мне. Иногда я все так же молча смотрел на нее, иногда читал ей нотации, а иногда признавался, что без нее … сложно. Мне сложно. — Давай же, Фрэй, приходи в себя. Ты нужна нам. Мне нужна. Потому что Все без нее перестало быть важным. Саймон не мучил меня вопросами, относительно того, почему я здесь. Только лишь в одну из первых ночей он осмелился задать мне вопрос: — Почему ты? И я впервые не проигнорировал Саймона. Не принизил его и не упрекнул в излишней болтливости. Потому что сейчас мы были на равных. Мы оба были здесь ради Фрэй. И не потому, что должны, как тот же Джейс, который закрыл на это глаза. А потому что хотели. — Потому что она дорога мне. И Саймон больше не спрашивал. Он лишь похлопал меня по плечу и вернулся поникшим взглядом к Фрэй. — Она очнется. Ей есть ради кого просыпаться. И это верно. Она нужна была всем нам. Она нужна была мне. В последнюю ночь, когда я сидел рядом с ней, держа ее за руку и осторожно поглаживая ее бледные руки, я был в отчаянье. Мне не хватало этой рыжей бестии возле себя. Мне не хватало этой маленькой девочки, которая будила во мне самые противоречивые чувства. — Клэри, пожалуйста. Возвращайся к нам. Ко мне … И Клэри ответила очередным рукопожатием. Только уже более крепким. Я бы и остался с ней, если бы в этот момент в комнату не зашел Джейс. Мне пришлось отойти. Пришлось уступить ему незаслуженное им место возле нее. И Клэри очнулась. Ослепляющие меня своей энергией зеленые глаза примитивной наконец-то открылись. Институт словно сам проснулся и вышел из забвения. Свет снова постучал нам в души. Вокруг снова стало тепло. Фрэй улыбалась Джейсу так же, как улыбалась до этого. А Джейс? Он принимал это как должное. Саймон неодобрительно покачал головой, глядя на них, но все же промолчал. Зато, когда Клэри обвила Саймона руками, тот наконец-то улыбнулся и перестал хмуриться. Саймон скучал. Саймон очень скучал по Фрэй. Я был последним. Фрэй смотрела на меня осторожно, ища в моих глазах какой-то ответ на мучавший ее вопрос. Но когда я подошел к ней, она подарила и мне ту мягкую искреннюю улыбку, которой наградила до этого Саймона. — Алек. — Примитивная. И я обнял ее, потрепав по голове, как маленькую девочку. Которой она, собственно, и являлась. Для меня. И в этот момент я снова понял, настолько дорожу ей. Понял, что эта девчонка заняла в моем сердце слишком много места. Но занимал ли я такое же место в сердце примитивной? Мы с Саймоном ушли, оставив ее вместе с Джейсом. Ни он, ни я, не хотели смотреть на эти объятия и их поцелуй, раскроивший внутри нас ледяную купель. Джейс снова оказался вовремя там, где его хотели бы видеть. Больше я не ходил к ней, понимая, что сейчас у нее есть Джейс. Да и не уверен, что Фрэй нуждалась во мне в этот момент, поэтому трусливо скрывался в спортзале. Пока в один из прекрасных дней в дверном проеме не появилась она. Спортивный костюм и забранные в хвост рыжие волосы явно давали понять, что Фрэй спустилась сюда не случайно. — У нас тренировка по расписанию. Не забыл? Озорной блеск в этих глазах снова ослепил меня, как яркое солнце. Только этот свет оказался таким долгожданным, что я даже не жмурился. — Нет. Не забыл. Фрэй улыбается мне, и, как бы ни пытался, я не могу сдержать облегченного вздоха от того, что вижу ее такой здоровой и жизнерадостной. Такой живой. Она встает напротив меня, явно получая удовольствие от моего редкого ступора и еще более редкой потерянности. Мы начинаем разминку и в какой-то момент, невозмутимо слушая болтовню примитивной, я перехватываю ее руку. И оба в этот момент замираем. Потому что последний раз я держал ее за руку, когда она была без сознания. Я снова мысленно возвращаюсь в ту ночь, когда думал, что потерял ее. Боль еще не ушла, я остро помнил, что чувствовал в тот момент: отчаянье и безысходность. Они все еще блуждали где-то внутри. Но Фрэй, как и в тот раз, отвечает мне. Здесь и сейчас. Ее пальцы сжимают мою руку, как и прежде. Осторожно, ласково и … несмело. Я снова чувствую ком в горле, и я не в силах убрать свою руку, хотя понимаю, что следует. Но я не могу. Не могу даже взглянуть на нее. — Это был ты. Только сейчас я нахожу в себе смелость поднять взгляд на Фрэй, чтобы увидеть, как внимательно она смотрит на меня. — Я так и знала, что это был ты, Алек! — с каким-то облегчением выдыхает Фрэй, все еще не убирая свою руку. А потрясен от того, что она узнала этот жест. Что она … помнит? — Ты … — хрипло подаю голос я, и Фрэй, не дав мне подобрать слов, сразу кивает. — Я помню это чувство, которое вызволяло меня в реальность. — Зеленые глаза девушки будили в моих голубых то же немое ожидание, что излучали сами. — И это был ты, Алек. Фрэй уже смелее сжимает мою ладонь, и я снова опускаю взгляд на наши руки. — Но как … — Я не знаю. Но слышала тебя. И чувствовала. Ты был там со мной, Алек. И это помогало мне вернуться. Помогало мне перестать бояться. Снова вспоминаю бледную неподвижную Фрэй. Я все еще помню, что чувствовал. Помню, какую боль испытывал, думая что эта девочка не справится. — Спасибо, Алек… — тихо выдыхает примитивная, так и не дождавшись от меня ответа. Девушка несмело разжимает пальцы в попытке освободить мою ладонь, но я словно прихожу в себя в этот момент. Он словно бьет меня по лицу, дав почувствовать надвигающую пустоту. Холод. Поэтому я испуганно и как-то до боли отчаянно перехватываю ее пальцы. Снова. И крепко сжимаю ее ладонь. — Не думал, что такой маленькой девочке удастся так напугать меня, — так же тихо говорю я, не сдержав горькой усмешки. — Но тебе это удалось, Фрэй, когда ты едва не погибла. И уже более честно и смело: — Я скучал, Фрэй. Клэри грустно улыбается мне, а я переплетаю наши с ней пальцы. Растекающееся по коже тепло от этого жеста, практически, осязаемо. И Фрэй не отстраняется. Она переплетает наши пальцы в ответ. Фрэй встает ко мне еще ближе, с какой-то невыносимой нежностью глядя на наши пальцы, прежде чем поднять на меня свой измученный взгляд. — Спасибо, что был там со мной, Алек. Клэри выдает сбившийся голос, говорящий о том, что для нее это важно. Так же важно, как и для меня. — Я всегда буду рядом, Клэри. — Тихо выдыхаю я, сделав полушаг в ее сторону. Так, чтобы, практически, склониться над ней. — Всегда, Фрэй. Потому что ты маленькая девочка. Для меня. Была, есть и будешь. И эта девочка с благодарностью во взгляде бросается мне на шею. А я крепко обнимаю ее в ответ. И неважно, что нас с ней связывает: преданность, дружба, раздражение или просто тяга друг к другу. Неважно кто стоит между нами: своевольный Джейс, таинственный Магнус или проблематичный Саймон. Все это есть между нами и от этого не скрыться и на это не закрыть глаза. Но сейчас важно то, что мы есть друг у друга. И этого достаточно. Поэтому, когда через пару долгих минут мы отстраняемся друг от друга, Фрэй берет меня за руку и ведет на ринг. И когда мы оказывается друг напротив друга, готовые к спаррингу, я понимаю, что эта маленькая девочка снова бросает мне вызов. И я снова его принимаю.***
Когда ты долгое время находишься во тьме, яркий свет поначалу очень раздражает глаза. Тебе хочется зажмуриться, чтобы не видеть это свечение, хочется прикрыть глаза, избежать ослепления. Но оно все равно неизбежно. А парадокс в том, что когда твои глаза привыкают к этому свету, тебе больше не хочется закрыть глаза, не хочется снова оказаться в беспросветной тьме. Потому что этот свет наконец-то согревает твою душу, пробуждает ее, насыщает чем-то важным. У меня с Фрэй было все точно так же.