Арлерт-Харт

Очерчивая рукой подбородок, Энни опустила ее к шее, аккуратно и осторожно, просунула под толстовку, дотронувшись до ключицы, точно зная, что именно тут, под ее пальцами, след. Леонхарт четко запомнила почти все движения, произведенные ночью Армином. И ей очень нравилось повторять за ним — разве что получалось все не так же приятно. Руки Армина были ласковыми, настолько, насколько никто никогда не смог бы повторить всю его нежность, подаренную ей тогда. Это заявление самой себе все равно не мешало Леонхарт сидеть в стороне, абстрагируясь от толпы курсантов, носящихся безумно туда-сюда. Словно загнанные в угол звери, они не могли найти себе со страху места, не сдерживали крики. Энни только вспоминала о прошлой ночи, когда мимо нее пронесся до смерти испуганный Дазз, вопя о том, что они все умрут. Леонхарт погладила себя по щеке, представляя рядом солнечного мальчика, который, возможно, мог быть уже давно мертвым. Он не знала, кто сегодня дежурит на стене. Не хотела знать. Отмахнулась рукой от напарников по несчастью до этого, после — прошла мимо них с абсолютно пустым взглядом. Те, правда, не скупились не эмоции — она услышала громкое заявление Райнера о чести и силе солдата и после досадный вдох Бертольда. У Брауна поехала крыша. Его было даже, немножко, жаль. Энни начала жалеть всех других людей еще с первого дня учебы. Едва завидела криво болтающегося на тросах Эрена. Куда, собственно, лезли все они. Редкими вечерами, когда слишком оптимистичные шутки и мнимые надежды на светлое будущее доставали даже безразличную Леонхарт, ей хотелось встать на стол, громко обратившись ко всем с только одним вопросом: «Куда ж вы все лезете?! Что вам дома не сидится?!» Она бы, если честно, посидела бы дома. Пусть, даже в своей родной деревне — вполне возможно, что в ней было бы даже лучше. Рядом бы был отец, кажущийся ей сейчас почему-то менее далеким, чем в десятилетнем возрасте. Может от того, что раньше он был рядом, и Энни как-то не придавала его присутствию значения, а сейчас, особенно сейчас, девушка понимала, что скучает. Папа. Папочка. Папуля. Энни ясно помнит, как ему нравились такие милые сокращения, и как Энни порой только издевательски произносила их, если чем-то была не довольна. Ей вообще нравилось давать людям прозвища. Дохляк… Господин суицидник… Кажется, все забыли или изначально не знали, что первой так называть Эрена начала она. В их узких кругах Бертольд значился мягкосердечным монстром, а Браун психопатом. Если коротко — психом. Хотя первый вариант ей нравился как-то больше. Энни сидела на старых ящиках, спрятавшись ото всех в углу, почти забыв уже о том, что вчера было. Не то, что забыв. Просто уже надо было перестать такое вспоминать. К слишком приятным воспоминаниям слишком близко привязываешься. Тем более, она уже предполагала то, что Арлерт мертв. Но, если вдуматься, это было весьма спорное заявление. Светлая сторона Энни, за все эти три года открытая Армином и немного показанная остальному миру, думала о том, как жесток этот мир и как несправедлива смерть такого солнечного мальчика. Чудовище внутри Леонхарт громко возмущалось, не понимая, почему этот дохляк так много значит для нее, и почему она не может просто взять и, скажем, раздавить его. Мешал факт того, что после Энни совсем бы могла отчаяться и, послав всех подальше, пошла бы прыгать со стены. Об этом, правда, думала светлая Энни. Светлая девочка Энни, возможно, была создана именно Армином. Или просто так тщательно пряталась столько лет. Чудовище Энни поймало в толпе взгляд Бертольда и, как ни в чем не бывало, помахало тому рукой. Ничего такого. Просто, один монстр машет другому. Разве что у нее руки чуть-чуть запачканы в крови, а у того по локоть. Когда-нибудь она потом спросит Гувера о том, как он с этим живет. Райнера спрашивать не будет — его жизнь жизнью то назвать тяжело. Хотя ее — тяжелей. Энни снова дотрагивается до засоса на своей ключице, всего лишь одного из многих и мысленно смеется, думая, что в тихом омуте — черти водятся. Двойная дилемма, получается. Неизвестно мертвый или живой Армин точно бы ее оценил. Бертольд снова машет ей рукой, прося подойти к ним. Райнер машет тоже. Дазз рядом блюет, кажется, с кровью. Криста ободряюще стучит ему по спине. В небо взлетает целая стая ворон, подобно черным демонам, громка каркая, словно издевательски. Энни хочется смеяться. Девушка обнимает себя руками, пряча глаза за спадающими прядками, что сегодня ее никак не раздражают своей не послушностью. В голову, по привычке, лезут кадры прошлой ночи, немного событий до этого, почему-то, неожиданно и совсем не к месту вспомнившийся раненый птенец. Армин шел в ее сторону с таким же мрачным взглядом, с каким отпускал его в небо. Энни толком не могла объяснить, что почувствовала, увидев того живым. С большим ужасом блондинка взглянула на Райнера, в котором сидели сразу две личности, точно причиняя большой дискомфорт друг к другу. Энни точно знала, что это неприятно. Потому что светлая девочка и чудовище хотели разорвать ее, кажется, на куски. Живот, в который Арлерт ударил очень давно, вдруг заболел, предательски вынуждая Энни показать свою слабость. Покажи ее Арлерту, Энни. Покажи ему, что ты обычная девочка, а не изначально выращенная машина для убийств. Армин не подошел к ней, остановившись где-то на середине пути. Он смотрел на Энни. Она смотрела в никуда. Одна рука ее поглаживала живот, другая была прислонена к щеке. Бертольд окрикнул ее. Гувер, не скрывая злобы, смотрел на Арлерта с большим внутренним желанием убить. Армин, кажется, хотел именно его сейчас спросить, поможет ли он ему разобраться с тросами. Мягкосердечный монстр и солнечный мальчик сошлись в немом схватке, о которой последний не знал, а Энни не хотела знать, даже если бы видела все это. Пустая, сырая от недавнего дождя земля, с вкраплениям рвоты старика Дазза была очень интересной. По крайней мере, Энни пыталась убедить себя в этом изо всех сил. На ум пришла опять сегодняшняя ночь. Светлая девочка умиротворенно вздохнула, а чудовище недовольно фыркнуло, прося выкинуть из памяти эти картины раз и навсегда. Раз — и все. Было бы здорово, если бы одним разом можно было выкинуть какую-нибудь из ее сторон. Какую, правда, Леонхарт точно не знала. Бертольд снова окрикнул ее. Армин окрикнул тоже. «Энни!» — раздалось почти одновременно с разных сторон баррикад. Леонхарт подавила издевательскую улыбку. Она встала, снова дотронувшись до ключицы, но уже через одежду. Глядя прямо в прищуренные зеленые глаза Гувера, Энни не могла точно сказать, попала ли она сейчас в то место. Армин справа снова позвал ее. Бертольд тоже. А Энни, точно хрупкая девушка или неожиданно полюбившийся монстр, взглянула на каждого. Армин в голове тянул к ней руку, наяву прося подойти, чтобы о чем-то поговорить. Бертольд тоже в голове тянул к ней руку, наяву крича, что им пора закончить одно дело и рядом с высокорослым Энни четко видела отца. Постаревшего, с полными вопроса и предостережения глазами. Мол, ты же меня не расстроишь, Энни? Ты же помнишь, что есть я и твой родной дом? Ты же помнишь? Ты же помнишь, да, что происходило все эти три года? Ты же помнишь эти прикосновения и помнишь, где именно след на ключице? Леонхарт поджала губы, хватаясь обеими руками за голову, как-то даже обреченно скуля. Помнит все. Помнит, к сожалению, все. Энни еще раз взглянула на Армина, развернулась и пошла в сторону мягкосердечного монстра и оставляя сзади солнечного мальчика, взгляд которого, точно, наполнили мрачные дождливые тучи. Параллельно с этим хлынул дождь, и Энни, смотря в глаза высокорослому радостному Гуверу, подумала о том, что такая дилемма Арлерту бы вряд ли понравилась.

***

— Мы закончили, — зачем-то сообщил Райнер, словно Энни все это время просидела в какой-нибудь кладовке, вдалеке ото всех, точно не слыша все эти крики и не видя испуганных лиц. Энни, давно уже понятно для всех, никогда не волновало происходящее вокруг. Она не была, скажем, дохляком и не тратила свое любопытство, а то и переживания на тех, кто мог в любом момент оказаться под ее ногами. Точно ягодки. Точно спелые ягодки. Точно спелые ягодки черники. Любимой. — Ты не в порядке, — сказал Райнер, глядя на нее, точно на сестру по несчастью. — Конечно. Знаешь ли, даже я не могу быть полностью в порядке, четко видя и слыша все это, — безразлично выдала Леонхарт, чувствуя, как светлая девочка и чудовище внутри нее были впервые между собой согласны. Кто-то сказал, что даже у чудовищ есть сердца. Кто-то сказал, что все они были когда-то лишь детьми. Энни почесала рукой затылок, вдруг решив снова подумать о давно пойманном птенце, как Браун одернул ее за руку, притягивая к себе ближе. — Райнер, — слишком громко и непонимающе закричал Бертольд, привлекая к себе внимание рядом сидевшей Мины. Он тут же смущенно улыбнулся ей, значительно понизил голос, — Ты что делаешь? Браун держал руку Энни на весу, всматриваясь в ее лицо, точно полицейский в место преступления. Выискивая на нем все, что могло бы выдать в Леохарт ее вранье и возможное желание перейти на другую сторону. Но он не видел в нем ничего, кроме излишне болезненной молочной кожи и двух огромных глаз. Привычно ледяных. — Нам всем жаль, Энни, всем, — выдал эти слова Райнер. Голос у него был чересчур хриплым. Казалось, что парень молчал с момента пролома стены или заглох еще утром. Энни вспомнила, что сообщить об операции ей пришел только Бертольд. Леонхарт вдруг удивленно и даже в испуге распахнула глаза, вырывая свою руку из его руки, называя Брауна вслух психопатом. Иначе она и не могла. В голове страшно пронеслась его недавняя на фоне речь о чести и о солдатском долге. Браун искренне не понимал, что ее так смущает и, хмыкнув, спросил: — Что? Наверно, примерно таким тоном Браун задавал бы тот же вопрос солдатам гарнизона, если бы его поймали. И она бы тоже, если бы поймали следом. Что, Армин? Что? ЧТО? — Давайте потише, — тихо попросил Бертольд. Мягкосердечному монстру, кажется, даже если бы он сам сознался, никто бы не поверил. Гувер кусал испуганно губы, оглядываясь постоянно на сидящих рядом и проходивших мимо солдат. Энни повернулась спиной к обоим, наблюдая за разворачивающейся прямо перед ней мрачной и безысходной картиной. Любое занятие остается любимым всегда. Леонхарт увидела Эрена, что быстро бежал в сторону газового хранилища. Микаса бежала следом за ним. Армина не было. Должно быть, он был там. Энни подумала, что он вообще мог там запрятаться. Энни, будь на ее счету это первым серьезным событием, что может легко забрать ее жизнь, по крайней мере, так бы сделала. Да она и сделала. Правда в родном городе, родном доме и выслушав поддержку и наставления родного отца. Не хватало его сейчас рядом. — Ты как, Энни? — подошла к ней Мина, с беспокойством глядя на блондинку. Излюбленный вопрос. Пожалуй, самый надоедливый, тупой и никогда не к месту. Что изменится, если она ответит, как ей плохо на душе и что-то, кажется, развивается шизофрения? — Нормально, — только ответила она, подумав, что Каролина не была бы обрадована этому ее душераздирающему признанию. Леонхарт, правда, не выдала бы его и так. Она даже Армину о таком не говорила. Что говорить о Каролине, у которой она даже книгу любимую не знает. Брюнетка даже близко не догадывалась о внутренних противоречиях Леонхарт, думая, что ей на самом деле страшно и что она, господи боже, потеряла Армина в толпе и теперь грустит. — Ты не знаешь где Армин? — выразилась она, оставляя за спиной одновременно перекошенные в недовольстве лица Брауна и Гувера. Энни не слишком женственно хмыкнула, харкнув на землю. Этот жест четко и ясно показывал все, что она думает об Армине. На автомате поднесенные к ключице пальцы показывали, что она действительно о нем думала. — Тебе страшно, — сказала Мина, утвердительно кивнув сама себе головой. Она старательно сделала вид, что ее не смутило действие Энни и не придало немного омерзения, потому что Леонхарт была ее подругой и была сейчас точно не в себе. Ничего такого, собственно. Такая ситуация любого с ума сведет. Не сблевала — уже хорошо! — Знаешь, мне тоже страшно, — призналась Мина, как-то виновато опустив глаза. Это заявление показалось Энни очень честным и очень обидным. Обидно было еще на саму себя все время, пока она отводила Мину в сторону подальше от пронзительного взгляда Брауна, обнимая за талию и тихо говоря, что все будет хорошо. Чудовище внутри громко и надрывно рассмеялось. Светлая девочка не могла противиться такому мерзкому гоготу, помня о том, что она хрупкая и нежная, а такие обычно не лезут на рожон. Им бы укачивать детей на руках. Танцевать танцы в платьях. Романтически вспоминать о любимом в самый разгар всеобщей паники. Энни усадила Мину на ящик, присев рядом на колени и ложа руки на ее. Каролина плакала — тихо, но сильно, выдавая все больше и больше слез, что стекали по подбородку и капали на одежду. — Мне очень страшно, Энни, — шмыгнув носом, сказала Мина. Энни вздохнула. Нечего добавить. Иногда надо просто помолчать. Уж в чем-в чем, а в молчании Леонхарт мастер. Энни твердо сказала, что с Миной ничего не случится, что она, в случае чего, будет рядом. Если надо — отдаст последние лезвия и оставшийся газ, если это понадобиться ей, чтобы спастись. Все эти заявления могли бы звучать еще уверенней, окажись они в одном отряде или хотя бы на одной стороне. Мина все равно принимала их с радостной улыбкой, сильно обнимая Энни и говоря, что она рада иметь такую хорошую подругу. Энни подумала, что слышала когда-то нечто похожее. Правда, только что-то о хорошем. В светловолосой голове возник образ солнечного мальчика. Райнер большими шагами шел в их сторону, оставляя позади спокойно идущего Бертольда. Мина сжимала ее в объятьях, словно плюшевую игрушку. Энни снова увидела Эрена, идущего с Микасой, но уже вместе с Армином, взгляд которого светился точно большой смелостью и отвагой, чего Энни не видел еще никогда. Светлая девочка в умилении подумала, какой этот парень все-таки хороший. Чудовище что-то пошутило про дохляка, но его уже никто не слушал.

***

Все происходило слишком быстро — титаны, множественнные смерти, еще больше титанов, вопли Брауна о самоотверженности и отваге, громкий общий плач и почти закончившийся газ. Крыша. Энни испытывала чувство отвращения, понимая, что таскается за Брауном, как собачка. Побитая жизнью псина, которая одна в нынешним мире точно пропадет. При всей своей неприязни к этому парню и страхе перед ним, оглядываясь на огромные быстроиспаряющиеся трупы и кровавую кашу из людей, Энни, волей не волей, а жалась к Брауну, хватая его за руку и тихо говоря, что ей страшно. Она точно не знала, что услышит в ответ. Надменный возглас о чести солдата или сочувственную фразу о тяжелой судьбе воина. Она, если честно, не хотела слышать ничего из этого. Хотелось только зарыться в большом плече Брауна с головой, вдыхая запах ржавчины, издаваемый кровью кого-то из бывших сослуживцев, оставшихся мусором под ногами. Этот мрачный дождливый день чудовищно хотелось как-то осветить. Чудовище внутри отгоняло от Энни мысли о тепле, солнце и солнечном мальчике, заставляя жаться к Брауну и выискивать глазами Бертольда. Его апатичность можно было почувствовать еще до того, как он подошел к ним. Бертольд аккуратно положил руку Энни на плечо, что крепко обхватывала одной рукой Брауна, точно спасательный круг в необъятном море крови, боли и разрушенных надежд. Чудовище мысленно дало ей пощечину и попросило держать себя в руках. Не для того оно всунуло в ее безграничное одиночество хоть каких-то людей. Не время нюни распускать! Остальные сослуживцы тоже не были в хорошем состоянии. На некоторых было даже страшно смотреть — Энни отворачивалась также быстро, как они дрожали и, не прекращая, молились. Леонхарт взглянула в небо, серьезно думая, на каком из именно многочисленных облаков сидит так называемый Бог и надменно смеется над всеми ними. Может он садист? Светлая девочка внутри надрывисто рыдала, уже много времени придавалась молитвам, которых знала слишком много. Ничего удивительно — Армин читал с ней даже библию, точно детскую сказку, хлопая огромными глазами и постоянно говоря, что эта книга когда-нибудь всех спасет. Это было примерно в самом начале их знакомства. Сейчас Энни не могла сказать, верит ли Арлерт в Бога до сих пор. Верит ли вообще в этот мир. Верит ли в нее. Хотя, зачем ему было в нее верить? Она последняя, над которой вообще надо думать и убеждать в том, какой она на самом деле хороший человек. К ним подошел Марко, находясь, кажется, в удивительном спокойствии. Парень даже шутливо спросил, если у них закурить, чтобы хоть как-то разбавить все это дерьмо и успокоится. Марко никогда не курил. Энни тоже. Но сейчас, может быть, смогла бы. Райнер все также шутливо отмахнулся и начал рассказывать какую-то забавную историю про них с Бертом. Марко, кажется, не слушал — хотя его стеклянные глаза старательно пытались изобразить заинтересованность. Бертольд сделал тяжелый вдох, только через секунд десять еще тяжелей выдохнув. Интересно, если Энни сейчас сделает также, зажмурив перед этим глаза, она проснется от этого кошмара? Или, может, умрет? Хоть как-нибудь? На крышу приземлился Армин. Словно оживший труп, он с гробовым лицом подошел и поприветствовал всех. Никто не ответил. Атмосфера, создаваемая Арлертом, намертво затыкала рот. Энни видела рядом с некогда солнечным мальчиком отца с книжкой в руках. Он говорил ей, что они почитают ее вдвоем дома. Леонхарт понимала, что это все иллюзия. Но папа звучал слишком приятно. Она сегодня ушла от Армина. Отмахнулась рукой. Выкинула из жизни. Энни не говорила ничего из этого вслух, и впечатлительный Арлерт додумал до нее. Впрочем, было сейчас не до этого. Когда Энни отошла от Брауна и молча протянула Армину руку, с вопросом глядя на него, щедрая в первые за сегодня на что-то, кроме безразличия. Арлерт развернулся и ушел. Ей не хватало только подбежать к нему, обнять за шею и начать бешено шептать о том, какой он на самом деле хороший и все дело только в ней. В Леонхарт, правда, еще были хоть какие-то остатки здравого смысла. Также, как чудовище. Также, как светлая девочка. Армин буквально упал на место в углу. Светлая девочка очень расстраивалась, глядя на такое удрученное состояние Арлерта. Чудовище с еще большей силой прижалось к Райнеру, спрашивая безразлично «Что дальше?»

***

Всегда скудная на эмоции прежде, сейчас Леонхарт, точно, умерла. Даже безразличным ее взгляд нельзя было назвать. Он был просто никаким. Да. Может таким взглядом снайперы убивают своих жертв, может, таким мясники забивают коров, может, даже сам Бог так смотрит на всех, точно противных муравьев под ногами. Может, прямо сейчас Энни в обличье титана смотрела бы на своих жертв. Не думая даже, когда это закончится. Не думая ни о чем. Ей казалось, что она просто разучилась проявлять эмоции. Ничего. Баста. Леонхарт сидела на полу, даже не испытывая чувство страха от того, что Райнер был где-то далеко, а Армин исчез еще, кажется, час назад. Бертольда тоже не было поблизости. Эрена не было. Мины тоже. Никого из этих людей Энни не считала своими друзьями. Она как маленькая и вечно обижающаяся на всех девочка просто не умела дружить. Йегер ее раздражал на тренировках — даже временами забавные ситуации не разбавляли общего неприятного впечатления от этого парня. Мине она просто позволяла быть рядом. Пусть подсаживается рядом в столовой. Ей что, жалко что ли? Пусть Йегер поправляет ей ремни и цепляет рюши на платье. Пусть. Пусть они возьмут и умрут в один день, словно в этом нет ничего такого. Пусть исчезнут за такое короткое время с концами. Пусть. Энни после объявления всех этих новостей, добравшись до спасительного газохранилища, убив сразу двух титанов, зачем-то спасая жизнь недотипе Спрингеру, только сидит в итоге на полу, откинув снова прям в глаза лезущие прядки. Эрен когда-то сказал, что ей очень идет эта прическа. Энни очень впечатлительная. Будь проклят этот Йегер! Не было грустно на душе. Просто неприятно, как от неожиданно начавшегося снега или дождя, от той мысли, что жизнь может оборваться в любой момент. Люди, абсолютно любые, близкие или не очень, могут просто взять и уйти. Это даже для чудовища, которых ненавидит весь человеческий род, было слишком. Но если подумать… Вряд ли бы чудовищу было неприятно от мысли о резкой и неожиданной людской смерти. Возможно, Энни была больше хрупкой девочкой. Леонхарт невзначай проверила, не запутались ли у нее ремни. К ней подошел Жан, спрашивая, что за хуйней она здесь занимается и сообщил, что они все уходят. Энни пожала плечами. Не безразлично — на автомате. Было даже неинтересно, почему Райнер и Бертольд ее не позвали. Вдвойне было неинтересно знать, где Армин. Поднимаясь по ступенькам на верхний этаж, откуда планировалось отступление, Энни услышала бодрый голос Микасы. Поднявшись окончательно, она увидела ее вместе с Армином. Райнер и Бертольд стояли неподалеку. Аккерман, махнув на прощания рукой, вылетела через крышу, кажется, направляясь к звуку рева странного титана, что их, очевидно, спас. Райнер сразу собрал их в стороне, сказав, что этот титан точно не обычный и даже не аномальный. На такое смелое заявление о том, что это шифер, Энни хмыкнула, подавляя в себе смех. Обычный. Не веселый и не издевательский. Хотелось смеяться от всего этого мира, о впереди тебя идущем клейме война, о библии, в которой многие правда видели спасение… Леонхарт сжимала с силой клинки в руках, думая, что для каждого спасение свое. За исчезнувшей Микасой быстро вылетел Жан. Он с такой скоростью пронесся мимо Арлерта, что тот пошатнулся, ели удерживая равновесие. Развел ноги, словно под тонким льдом, вставший первый раз на коньки, он обыденно глядел на Энни. Раньше бы он смутился от подобной неуклюжести. Но сейчас, учитывая все, что они прошли — приятное и не очень — смущение было не к месту. Даже не безразличная, а безэмоциональная и ледяная Энни смотрела в огромные голубые глаза, до сих пор светившиеся теплотой. Армин, даже не встав нормально, протянул ей руку, как она тогда на крыше. Райнер не обратил на это внимание. Он свистнул Энни, зовя ее за собой и, не дожидаясь ответа, пошел к окну. У него развернулся и снова посмотрел на блондинку, уже недовольный ее медлительностью. Бертольд тоже почему-то не видел Арлерта. Он вслушивался в рев титана, вспоминая, может, свое истинное предназначение, отбрасывая в сторону второсортные чувства. Райнер, вскинув бровью, протянул Энни руку. Как Армин. Энни, не оборачиваясь на Арлерта, также прошла мимо. Она исчезла за окном за парнями, вышла, будто через дверь, лишь через пару секунд цепляясь тросом за параллельное здание, приземляясь к другим на крыше. Громко вдыхая. Примерно через несколько минут появился Эрен, находясь абсолютно невредимым в настолько горячем паре, насколько безэмоциональной была часть всего одного дня для Энни. Сейчас, однако, она удивленно хлопала глазами, переводя взгляд на спину убегающей Микасе и, в шоке глотая ртом воздух, думая, что этот мир все-таки невероятный. Жестокий. Несправедливый. Мрачный. Безнадежный. Энни тихо радовалась про себя, что Йегер жив, одновременно размышляя, как ей теперь его поймать и оглядываясь на солнечного мальчика, слушала тихое рычание Райнера, крепко сжимая его руку.

***

— Хватай! — орал Райнер. Бертольд сзади толкал Энни в его сторону, прячась за ее спиной, точно последний трус. Энни хотела бы разбавить эту неприятную ситуацию какой-нибудь колкой фразой или пнуть его, скажем, но вместо этого она очередной раз услышала: — Хватай! Хватай его привод, Энни! Марко стоял на коленях, выпучив глаза так, что они грозились вылезти из орбит, умоляюще смотрел на Энни, тихо прося ее помочь. Энни подавила улыбку, вспомнив о том, что она еще в более менее адекватном состоянии, не то, что Браун. Он выворачивал Марко плечи, не слушая его пронзительные крики, не вслушиваясь в просьбы все это прекратить. Бертольд стоял в стороне, даже близко не подходя. Энни стояла вместе с ним. Действительно, зачем? Всю грязную работу могут сделать за них. Мысль о том, что Энни трусиха нисколько не смущала ее, а наоборот, только в очередной раз заставляла усмехаться этому невероятному и жестокому миру. Улыбчивый и полный большой мечты Марко, словно мимо ползущий муравей попался неожиданно под ноги большим и недовольным людям. Огромным и злым монстрам. Энни думала, что ничего такого Райнер не успел сказать. Они обсудили Эрена, поделились предположениями о том, как он мог оказаться титаном, да и, собственно, все. Но Райнер набросился на Ботта, точно спущенный с цепей зверь. Один в этом всем был плюс — Энни получит привод для убийства непригодных им подопытных титанов без лишней заморочки. Парни не любили усложнять себе задачу. Энни, вот, любила. Всей душой любила создавать проблемы себе и другим людям. Она была в этом очень хороша. И как ей только удавалось, с ее то эмоциональностью и говорящим прозвищем? Энни стояла напротив Марко, широко улыбаясь и держа в руках один из клинков. Тело ее все дрожало, точно на морозе, ноги подкашивались, а сама она бешено кричала: — Придурок, Райнер! Ты что творишь?! Леонхарт сама и не понимала, в каком виде стоит. Бертольд за ее спиной изумленно глядел на нее, заведенную от эмоций, внутренней борьбы и постоянной мысли о ебаном солнечном мальчике, точно на сумасшедшую. Райнер не находил в ее поведении ничего такого. Они хорошо понимали друг друга. Когда Энни склонила клинок над его головой, Ботт истошно завопил, надеясь, что его все-таки кто-нибудь услышит: — Не надо, прошу вас! Пожалуйста, Энни, не убивай меня. Что я вам, что я ТЕБЕ сделал?! Райнер кричал о ее воинском, точно бирке на трупе, клейме, попросил поторопиться. К ним приближался среднего размера титан, казавшийся сейчас взвинченному Брауну слишком большим. Бертольд попросил Энни о том же, только более мягко и тихо. Энни чудом сдержалась, чтобы не заорать на них обоих. Она только из-за Марко пыталась оправдать для него последний раз их любимое мужской половиной ее прозвище, все обнажая зубы в улыбке, в бешенстве крича Райнеру: «ПОШЕЛ ТЫ!» И абсолютно точно не понимая, что, собственно, творит. Чудовище внутри громко ликовало, любуясь кровью, точно замершими до льда каплями на окне родного дома. Энни ткнула локтем в живот попытавшегося ее обнять Бертольда, прошла мимо Райнера, тщательно смотря на титана, пожирающего Марко и плача. Громко. Надрывно. На зло и, в то же время, благо всему этому жестокому и несправедливому миру. Хотелось подержать библию в руках.

***

Впервые за несколько дней Энни почувствовала настоящее спокойствие. Под костром, в котором сгорали тела всех погибших за такое короткое время товарищей, Энни расслабленно вдыхала запах гари, как свежего черничного пирога, думая о том, что сегодня очень тепло. Леонхарт стояла между Бертом и Райнером, как обычно, держала последнего за руку и думала, как же хорошо, наверно, гореть сейчас мирным трупом перед людьми, над которыми жизнь еще будет издеваться. Может — долго. Может — не очень. Энни не собиралась бы уточнять, даже если бы могла, потому что любое время было ценным. Три года. Один месяц. Одна ночь. Все. Энни слушала рыдания Спрингера, вспоминая о том, каким жизнерадостным, веселым и глупым был этот парень в течение всего обучения. И, порой, надоедливым. Как там Армин говорил? Чертов Конни? Эх… Чертов Конни… Браус оставила свои тщетные попытки его успокоить. Она молча стояла сзади, словно тихий ангел-хранитель и сжимала руки на худых плечах. За ее спиной Криста жалась к Имир, стремясь, кажется, исчезнуть прямо в ней, подальше от всего этого. Эти сослуживцы, можно сказать, мнимые товарищи были слишком юные и не готовые встретить столько всего сразу. Из огня вдруг искрой выскочила кость, будто издеваясь над всем ними. Конни с Сашей испуганно отскочили, Криста пискнула, Имир, кажется, промолчала. Они все трое тоже ничего не сказали. Не сдвинулись с места. Энни, смотря на эту кость, бывшую когда-то частью целого живого человека, вспомнила о том, как несколько минут назад от них ушел Жан, говоря, что встретить такую кончину — самое, пожалуй, херовое из всего. И высокомерный горделивый конь зарыдал, как девчонка. Вытер потом рукавом сопли. Энни сейчас думала, зарыдал бы он еще больше, если бы эта кость выстрелила при нем. Как издевательский фейерверк. Точно финальная смертельная пуля. Энни не обращала внимание на предостережения товарищей о том, что она, наверно, очень горячая, подняла эту кость с земли, сжала в руке. С интересом, наверно, чудовище внутри рассматривало ее, даже не морщась от высокой температуры. К ней подошел Армин, заглядываясь на кость со спины. Энни услышала его где-то может еще за пару метров. Чутье, наверно. Хотя она не уверена. Армин пропустил вперед полностью спокойную Микасу, говоря, что догонит ее. Аккерман, перед уходом, взглядом намекнула Энни о том, что готова бросить в этот костер и ее. А Энни, в общем-то, не против. Армин взял руку светлой девочки в свою, тихим шепотом начиная рассказывать обо всем, что у них с Эреном произошло. Энни положила кость в карман, шутливо подумав, что из него можно было бы сделать неплохой кулочник. Как считал Эрен, светлая девочка не умеет шутить. Чудовище, в общем-то, тоже. Армину нравятся ее шутки. Энни мысленно улыбается такой мысли, хватая крепко руку Арлерта в ответ. Армин непонятливо шутит про Эрена, заставляя Леонхарт искренне тихо рассмеяться все равно. Краем глаза она смотрит на недовольных братьев по несчастью и кидает им взгляд, полный серьезности и уверенности в себе, в завтрашнем дне и всей их главной операции. Светлая девочка и чудовище, почему-то, обе молчат. Пожалуй, это точно ненормально.