Убийца из зазеркалья

Записка на неровно оторванном тетрадном листе, найденная на журнальном столике       Сегодня, будучи в полусне, я, кажется, слышал, как мама звала меня. Не так, как это бывает обычно — с надрывом, ужасом, присвистом в голосе, нет. Словно из-за на минуту закрытой двери на кухню; там она печет блины, там по старому ссохшемуся линолеуму в коричнево-рыжий ромб на своем трехколесном велосипедике кружит Санни и мурлыкает под нос песенку из «Чипа и Дейла». Там еще нет чужих шагов, грубого голоса и сальных шуточек вечно пьяного голоса. Оттуда, из светлого прошлого, она звала меня, а я стоял под этой дверью и слушал, не в силах войти, не желая спугнуть это дивное воспоминание. Сегодня — редкий день, когда я проснулся без мыслей о том, что пора покончить со всем этим.       Щелкнула кнопка перемотки, и старомодная кассета из полупрозрачного пластика, родом прямиком из девяностых, тихо зашуршала пленкой. Соня качнула головой, словно сама себя укоряя в том, что до сих пор не обзавелась диктофоном посовременней, и перевела взгляд на монитор, мягко светящийся серо-белыми тонами в предрассветных сумерках. Статья «Психология жертвы насилия», занимающая одну из многих вкладок в браузере, пестрила постановочными фотографиями схватившихся за голову людей и забившихся в углы детей, вероятно, для нагнетания саспенса у читателя; впрочем, пара действительно стоящих, реальных снимков с мест преступления (без подробностей, впрочем) и выдержек из работ практикующих психиатров в ней все же была. Выдернув то, что показалось ей более-менее пригодным, Соня заправила за ухо упавшую на лицо длинную прядь темных волос и вновь вернулась к диктофону: тот окончил перемотку кассеты. Откинувшись в видавшем виды офисном кресле на колесиках, молодая женщина закинула босые ступни на стол, слегка отпихнув ими в сторону полупустую кружку с недопитым холодным латте, и нажала кнопку «плей». За окном начали свои предрассветные трели какие-то птицы; Соня зевнула. Кассета шуршала и похрипывала, кряхтя от старости. «Доброе утро, мэм,» — На заднем плане послышался скрип стула и приветственный бубнеж доктора Ким. — «Мое имя Соня Новак, я, можно так сказать, коллега вашего лечащего врача. Нэйджел, кхм, в смысле доктор Ким сказал мне, что вы будете не против нашей беседы. Верно?» На записи послышался тяжкий вздох, несколько похожий на всхлип. «Здравствуйте, милочка. Нет, конечно, я не против…» Соню в очередной раз покоробило это обращение — черт возьми, эта сорока с лишним летняя кошелка не настолько старше и умнее ее, чтобы позволять себе такое премерзкое фамильярное обращение. «Милочка». Нет, можно, конечно, было бы попробовать воспринять это как своего рода комплимент ее «хорошей сохранности», однако к своим тридцати Соня уже давно отвыкла выгораживать людей — это была простая и самая банальная невоспитанность, вот и все. Следующие шесть минут записи занимал рассказ пациентки Найджела о ее «бездумно потраченной» молодости, встреченных ею «козлах», в особенности том, от которого она залетела в девятнадцать и родила своего, как оказалось впоследствии, не совсем вменяемого сынка, прирезавшего год назад свою подружку и едва не угробившего ее саму. «Он был всегда таким хорошим мальчиком,» — очередной всхлип на пленке, — «Это все та шлюха, Венди — или как ее там звали? Думаю, это она виновата. Там было столько крови… Когда он стал спускаться вниз по лестнице, знаете, я сначала подумала, что они просто вымазались чем-то — какая-нибудь краска для волос, я не знаю, она постоянно красила себе волосы во всякие безумные цвета — но потом я увидела голову… ее голову. А сзади тело волочится… почти отдельно. И по ступенькам так: „Тук, тук, тук“…» На записи послышались частые всхлипы, а также шепот доктора Ким, что пора заканчивать. Женщина нажала на паузу и задумалась. Чем же так должна была провиниться подружка убийцы, чем вывести его настолько, чтобы он несколько раз ударил ее ножницами, потом буквально отпилил голову ножом для бумаги, а потом еще потащился вместе с останками вниз, «кончать» еще и матушку? В принципе, личность последней вполне давала понять, что причиной мог послужить какой-нибудь мощный триггер родом из детства, который девушка случайно воспроизвела, чем и подписала себе смертный приговор. Пострадавшая была из категории жертв «профессиональных», которым все обязаны и у которых виноват кто угодно, только не они сами. Не совсем то, что ей нужно для книги, но, в принципе, одну главу можно посвятить и этим конченным эгоистам. Скрипнул стул — Соня потянулась к краю стола, взяла пачку и вытряхнула последнюю мятую сигарету. Черт с ними, с желтыми прокуренными потолками — когда-нибудь она побелит их. Когда соберется съезжать с этой съемной квартиры, вероятно. Да, когда-нибудь это должно будет случиться. Курсор мыши подумал немного и ткнулся в следующую вкладку браузера. Газетная статья, наиболее полная из всех просмотренных, буквально вопила семидесятым размером шрифта: «Кровавая бойня на окраине Финикса, 34-Тессен Стрит: выжил лишь старший сын. Несчастная жертва или хитроумный убийца?» Соня затянулась и, сбросив ноги со стола, наклонилась ближе, углубляясь в чтение.

***

      Писк будильника самым мерзким образом вторгся в ее дивный сумасбродный сон, в котором она, крутой детектив Соня в сексуальной форме и очках-авиаторах на пол-лица, вместе с говорящей собакой-полицейским преследовала сорокалетнюю премерзкую тетку-убийцу, которая на каждом месте своего ужасного преступления оставляла надпись кровью на стене: «Приветик, милочка!» Застонав, женщина выпростала руку из-под одеяла и нашарила на тумбочке вибрирующую и пищащую кнопочную «нокию». Те немногие друзья, что у нее были, считали психиатра-недоучку и начинающую писательницу по совместительству махровым олдфагом, случайные же знакомые — вероятнее всего, нищебродом; однако не правы были ни те, ни другие: Соня просто считала, что телефон и прочие вещи, часто мелькающие на людях, должны быть дешевыми, дабы понизить вероятность того, что эти самые вещи понадобятся еще кому-то, кроме нее самой. Спросонья она с трудом вспомнила, зачем ставила будильник: ну конечно, Найджел. Найджел Ким хотел рассказать ей за завтраком про очередного «интересного пациента», с которыми, в отличие от нее, он имеет право работать, поскольку уже имеет достаточную квалификацию — опять же, вот дерьмо, в отличие от нее. Уже плетясь в ванную в разношенных желтых тапках с унылыми грязными мордашками пикачу и почесывая голый бок, Соня в который раз малодушно подумала о том, на кой черт ей сдалась эта книга, эти бедолаги — жертвы и свидетели насилия, это признание коллег и мировая слава. Не важнее ли ей сейчас крепко отоспаться до часиков этак двух дня после столь утомительной ночи? Красные припухшие глаза, глядящие на нее из зеркала, говорили об этом весьма убедительно, однако поджатые полные губы и скуластое волевое лицо с упрямой тяжелой челюстью в целом твердили об обратном: сейчас она умоется, проснется окончательно и вновь устремится вперед, к новым возможностям и знаниям; начальство Найджела не вечно будет в неведении относительно того, что молодой психиатр в обход правил таскает левую «коллегу» в реабилитационный центр к особым пациентам (как и его жена не вечно будет закрывать глаза на то, что он с кем-то спит), так что ей определенно стоит завершить свои изыскания до того, как обе эти лавочки прикроются. Легкие брюки цвета хаки, вчерашняя майка, еще вроде как не особо пахучая, легкий кардиган; Соня задрала руку вверх и оценила гладкость подмышек — не идеально, но потянет, в конце концов она не стриптизерша, чтобы бриться каждый день. В сплюнутой зубной пасте опять показалась кровь — пора бы уже купить себе не только новую пачку сигарет, но и какие-нибудь витамины, поскольку кровоточащие от малейшего прикосновения зубной щетки десны это не здорово. Наскоро затянув на затылке волосы в хлесткий хвост и зыркнув на себя в зеркало чуть раскосыми и красными, как у кокаинового наркомана, карими глазищами, Соня подхватила в коридоре, куда вела ванная дверь, сумку и зазвенела ключами, покидая квартиру.