Вопреки

Очередное не-доброе утро. Ощущение чужого присутствия в квартире режет по нервам. Хочется встряхнуться. Смыть с себя чужой взгляд. Лера. Сидит напротив. Смотрит. Требовательно. Привычно. По-другому не умеешь, а? Игорь морщится, садясь на диване. «Где яичница, Лера? Не хочешь пожарить?». Тут же ухмыляется этим мыслям, представив Леру за плитой. Бред. Не получается. — Что сидим, кого ждём? — Проводит рукой по лицу, прогоняя задержавшийся сон. — И вообще, почему ты ещё здесь? — Ты обещал помочь, — тянет чуть капризно Лера в своей привычной манере. И за эту манерность хочется сказать что-то ёмкое в ответ. Что-то, что смоет с её лица выражение мне-все-должны. — Денег не дам. — Игорь поднимается, обходит Леру. — Ты обещал помочь! — Интонация из просительной становится требовательной. Игорь замирает у двери в ванную, тяжело опираясь рукой о косяк. — Обещал — помогу. — Не оборачиваясь. — Там немного надо, там всего двадцать… — Дверь захлопывается, отсекая лишний шум, звук льющейся воды приводит в порядок мысли. Мысли. Когда-нибудь они исчезнут? Ты вообще помнишь, что вчера было, Соколовский? Помнишь? Невесёлая улыбка кривит губы. Помнит. Что теперь? Она под кожу въелась, по венам течёт расплавленной лавой. В висках пульсирует, не забыть, не отогнать. Вика-Вика-Вика. Что дальше-то, Соколовский? Пойдёшь признаваться? Серьёзно? И не боишься даже? Чего бояться. Он её любит. Она… Пусть ответит. Не маленький. Переживёт, если что. Если что. А если и она?.. Стоит об этом подумать, как в груди поднимается что-то невесомо-воздушное, обдавая прохладным облаком. Так вот оно как звучит, — счастье. Поворот ручки — вода пропадает. Поднести руку к запотевшему зеркалу. Стереть влажный туман со стекла. Кто это? Кто это смотрит на тебя, Соколовский? Это тип ещё не разучился улыбаться? И в глазах черти танцуют джигу. — Собирайся, поедем помощников искать! — Игорь буквально выскакивает из ванной. Одетый. Свежий. Новый. — Каких помощников, Игорь? — Лера едва успевает подхватить сумочку, выбегая следом. — Игорь! Игорь! Стой! Что ты задумал, Игорь?! Непрекращающаяся какофония её голоса в голове не мешает. Нет. Сейчас ничего не мешает. Он весь уже там. В отделе. Рядом с ней. Привычно ищет кнопку сигнализации на связке ключей. Мимо. Забыл? Вот она, цена твоего счастья. Возится с дверью старенького седана, даже не пытаясь подавить смех при виде Леры, двумя пальчиками берущейся за дверь. Всю дорогу она морщится, поджав острые коленки, вцепившись в сумочку, стараясь ничего не задевать. — Что, не корвет? — хмыкает Игорь, поворачивая ключ. На удивление, седан реагирует сразу. Видно, не хочет ударить в грязь лицом. И едет почти быстро. Почти как тот. Осколок прошлого. Забудь, Соколовский. У тебя теперь будущее почти есть. Даже счастье. Почти. Странно. Думать о папе не хочется. Совсем. Что там, как там — не важно. По фиг. Седан фыркает, затихая у дверей отделения. Игорь весело косится на Леру, брезгливо открывающую дверь. — Что ждёшь? Пошли. — Кивает в сторону входа. — Куда ты меня ведёшь, Игорь? — Она снова ноет. Но в его ушах — белый шум. В кабинет к Пряникову без остановок. Сердце прыгает и стучит с перебоями. Сейчас. Сейчас её увидит. Начальство предсказуемо перекидывает дело на их отдел. Кто бы сомневался. Только ему этим заниматься не хочется. Прошлое. Пусть будет в прошлом. И Лера, и Стас. Пусть сами в своём дерьме варятся. Он оттуда уже вынырнул. Не полезет больше. В кабинете непривычно тихо. Напряжение повисло в воздухе, хоть ножом режь. И появление Соколовского не разряжает, а напротив. Искра. Ещё чуть-чуть — и всё взлетит на воздух. — Вот. Я вам работу привёл. — Игорь подталкивает Леру в спину, а сам неосознанно ловит её взгляд. Быстрый. Досадливый. И всё? А чего ты ещё хотел, Соколовский? Чтобы она тебе при всех на шею бросилась? Было бы неплохо. — Игорь. Бери это дело. А Даня с Жекой займутся трупом бомжа. — Голос Вики как всегда на работе предельно сух и деловит. Но даже это отсутствие интонаций ласкает слух. Как ему хочется сейчас просто слушать её. Стоять и слушать. Прикрыв глаза. Тревожный звонок взрывается в голове, разгоняя густой розовый туман. Бомж. Труп. Кладбище. — Подожди. — Теперь он сам проклинает себя за то, что расслабился. Слишком. Забыл, что земля под ногами давно горит. — Говоришь, на кладбище? — А ты что, его знаешь? — Жека усмехается почти беззлобно. — Я займусь бомжем. — Игорь медленно берёт в руки фотографию, чувствуя, как по спине начинают стекать противные ледяные струйки. Лера. Вика. Отходят на задний план. Не до них. А счастье было так близко… Забудь, Соколовский. Слишком хорошо — тоже плохо. Кладбище давно стало привычным. Второй дом, блин. Смешно. Ни хрена не смешно. Как всегда. Хреново. Ему страшно. Страшно, как никогда. Всё, что было до этого момента, кажется детской сказкой. Тебе ещё хочется верить в сказки, Соколовский? Нет. Ну нет же. Ну как так? Бутылка предательский звенит по асфальту. В глазах плывёт. Слёзы? Злость. И снова эти люди. Преследуют. У него уже чуйка. Чьи они? Что надо? Папа подсылает, чтобы удостовериться, что сдох? Хрен тебе на всё лицо. Не дождёшься! — Игорь! Далеко собрался? — Жека и Даня только подъехали. Поздно, ребяты, я уже всё раскрыл. Вот только покушение это не на бомжа было. Не на бомжа. Жизнь снова ссыхается, осыпается трухой под ноги. Не вдохнуть. Не шагнуть. Не выползти. Куда дальше, папа? Что дальше? Пуля в лоб? Не проще ли? К чему такие заморочки? В кабинете Ивана Петровича тихо, пахнет спиртом и чем-то сухим, пряным. Бесшумно работает компьютер. Сам криминалист сидит за столом, что-то быстро записывает, косясь на лиловую жидкость в пробирке. — Иван Петрович, я к вам. — Игорь подходит ближе, не дожидаясь ответа, и опускает на стол перед ним бутылку, найденную на кладбище. — Не посмотрите, что там. — Вещественное доказательство? — не глядя на Игоря, бормочет криминалист, дописывая предложение. — Оно. — Игорь вздыхает. Догадок мало. Ему нужны доказательства. Железобетонные. — Оформил? — Не успел. — Подбирается. Чувствует. Её чувствует кожей. За спиной. Рядом. Совсем близко. Она скользит по нему равнодушным взглядом, будто сквозь смотрит. А ему вдруг от этого больно. Больно?! Больно, Соколовский? Ты не мальчик! Вы на работе! В руки себя взял! Быстро! — Едем на задержание. — Вика по-прежнему не смотрит в его сторону, хотя они давно идут по коридору, и вокруг — никого. — Я поеду с тобой. Игорь кивает, стараясь держаться так же — сухо, отстранено. Как ты так можешь, Вик? Мне до тебя далеко. И мысли рядом с тобой только об одном сейчас. О губах твоих невозможных. Только о них. — Ты молчала всю дорогу. — Досада, тщательно скрываемая, прорывается-таки наружу. Что за игра, Вик? Зачем? — Зачем со мной поехала? Даню позлить? — Игорь. — Вика вздыхает. Подбирает слова. Не хочет обидеть. Поворачивается и резко: — То, что было между нами — ничего не значит. Не было ничего. — Не было, — эхом повторяет Игорь, крепче сжимая руль в руках. Хорошо, что машина уже стоит. Нога неосознанно давит на газ. Вот так значит. Вот что это для тебя, Виктория Сергеевна. Злость поднимается откуда-то снизу. Злость на себя. На неё. А вот чёрта с два, Вика. Не отделаешься. Не выкинешь. Не меня. — И не будет, — добавляет Вика, избегая его взгляда. — А вот в этом я сомневаюсь. — Игорь смотрит пристально, заставляя поднять глаза. Вздрогнуть. От решимости. От того, что в этих глазах читается. От того, что заставляет усомниться в принятом решении. Рядом останавливается машина, избавляя от необходимости отвечать. И Вика выходит, радуясь. Малодушно радуясь. Ты попала, Родионова, признайся уже. Пропала напрочь. Он ходит кругами, как тигр, караулящий добычу. Круги сужаются, и вот уже не вздохнуть без него. Не выдохнуть. Она бежит от него. Без оглядки, дальше и дальше. Не подпускать слишком близко не получается. Настойчивый. Вика краснеет, вспоминая вчерашнюю ночь, но тут же одёргивает себя — не время об этом. А как о другом, когда вот он — рядом, руку протяни и коснись. Подозреваемого упустили. Все хороши, а отвечать перед начальством ей. Не привыкать. Только думает она сейчас не об этом, а о том, как Игорь с Лерой разговаривает. Смотрит, знает, что не должна, но взгляд предательски съезжает в их сторону, и выходит совсем глупо. Что она прячется, как девчонка? Она приказала поговорить, он говорит. Смотри прямо, Родионова, ты не совершаешь ничего противозаконного. Как бальзам на сердце — его реакция на Лерины руки. Он раздражён, злится. Вика с трудом сдерживает довольную улыбку. Которая застывает в зародыше, когда ветер доносит слова Леры: — Для меня ты всегда будешь близким человеком. Вот так. Близким. Не то, что ты, Родионова. Ты сама его к себе не подпускаешь. Сколько раз тыкала тем, что он — никто? Получай. Получай теперь, наслаждайся. Приятно чувствовать себя чужой? Больно. Внезапно больно. В отдел молча. Обсуждать нечего. Рядом сидит Даня, за спиной Жека и Лера. Игорь едет один. Злится. На себя прежде всего. Раздражение на весь мир мешает нормально думать. Его бесит. Его всё бесит. Найти бы причину. В отделе не надолго. Снова в поля, искать похитителя. На этот раз не упустят. Все здорово обозлены. У всех полно причин для эмоций. У всех, кроме Жеки — тот просто хочет поймать преступника. Счастливый человек. Почти завидно. Игорь даже не удивляется, когда слышит историю с реальным похищением. Стас. Куда ты скатился, а? На хрена, Стас? Квартира пустая и тихая. Слишком тихая. И мысль одна на всех, не озвученная — а если опоздали? А если девочку уже… Он находит его первым. На полу. Грязный матрас. Гордость миллионера Сергачёва. Вот она, надежда и опора. Лежит под дозой. Или?.. Игорь подходит ближе, наклоняется, пытаясь найти пульс. И резко отступает, совсем по-другому глядя на человека, лежащего перед ним. На тело. Крики Леры доносятся, как сквозь вату. Этого не может быть. Это… Это же… Как?.. Хочется обхватить голову руками, чтобы остановить. Остановить вращение этой планеты. Можно, он уже сойдёт отсюда тихонечко? Вика заходит, становится рядом. Молчит. Спасибо за это, Вик. За это молчание красноречивое. Вот только не легче от этого. Вообще не легче. Он же… Он же мой лучший друг. Со школы, Вик. Можешь себе представить? Вместе по девчонкам бегали. Вместе первый косяк за школой выкурили. Вместе. Вместе. Вместе. Бля-я. Вот такие у меня друзья. Друг. Один. Был. И тот закончился. Где предел? Когда наступит конец? Игорь выходит на улицу, но там не лучше. Мутно. Муторно. Душно. Надо поговорить с Лерой. Какие-то слова. Правильные. Сухие. Не похожие на то, что сейчас внутри творится. — Тебе всё равно, Игорь. — Лера шипит. Кобра. Хочется усмехнуться. Не получается. — Ты мент. Ты стал таким, как они — ментом. Тебе всё равно. Всё равно. Да. Так легче, наверное. Думать, что всё равно. Отстраниться. Отодвинуться. Не думать. Лучший друг сдох от передоза. Не думай об этом, Соколовский. Просто не думай. Видишь, как просто. — Ты популярен, Соколовский. За тобой толпами народ ходит. — Данин недолвольный голос выдёргивает из тьмы, в которую он погружается. Какие топы? Кто ходит? Слежка не одна? Одни за другими? Интересно. Действительно интересно. И яд в бутылке интересный. Подтверждается. Связывается цепочка-то. Или нет? Что здесь не так? Ищи, кому выгодно. Сколько раз он уже себе это повторял? Папа, в чём твоя выгода? Поездка на дачу ничего не даёт. Кроме новых вопросов. Кто ещё ищет информацию? Зачем это папе? И папа ли это? Камеры наблюдения ничего не дают. Опять эта надежда. Встрепенувшаяся, едва в голосе папы расслышал недоумение. Он действительно не знает, кто это. Кто подсыпал яд в водку. — Ты следишь за мной. — Былой злости на него уже нет. Только усталость. — Тебя хотят убить, Игорь. — Соколовский-старший смотрит на сына, пытаясь достучаться. Докричаться не получается. Не слышит. Опять слышит только себя. — Ещё раз кого увижу — буду стрелять. — И выстрелит. Не задумается. Достало. Достали. Из офиса — по городу. Колесить. Думать. Строить. Рушить. И снова. По кругу. Всё в такой клубок запутано, что проще разрубить, чем пытаться размотать. Здесь ничего от него не зависит. Кто-то за ниточки дёргает, а он и рад дёргаться. Вот только кто? Кто его невидимый кукловод? Игорь смотрит на двор, в который заехал. Удивлённо моргает. Оговорочка по Фрейду, а, Соколовский? Викины окна светятся тёплым светом. Хочется зайти к ней и не выходить больше никогда. Просто сидеть на её кухне и смотреть, как она готовит. Бред? Почему? С пустыми руками — не к ней. Васильки уже непозволительная роскошь. Но цветные хризантемы в ближайшем цветочном ларьке вроде ничего. Перед дверью выдыхает. Как перед прыжком в прорубь. Папа когда-то возил на Крещение. Вот и сейчас те же чувства. Восторг. Предвкушение. Страх. Вика открывает сразу. Будто за дверью стояла. В глазах — обречённость. И страх. Тот же, что и у него. Она его боится, или себя? — Игорь, не надо. — Вика обрывает, не даёт начать. Снова этот малодушный страх. Откуда, Родионова? Когда ты стала бояться слов? — Вик, дай я скажу. — Игорь смотрит прямо, глаз не отводит. Будто душу выжигает. А он просто взгляд отвести не может от её нереальной васильковой глубины. — Я никогда этого никому не говорил. — Вздрагивает. Действительно. Никогда. Никому. Тебе, Вик, только тебе. Для тебя. Твой. Я тебе себя отдаю. Ты это слышишь? — Я буду ждать до завтра. Нет, значит нет. — Он протягивает цветы и спускается вниз, выходя из поезда. Только закрыв за собой входную дверь, Игорь чувствует, как начинает колотить. Смешно. Теперь-то почему? Пути назад нет. И она… Если не ответит, как жить будешь, Соколовский? Ровно. Игорь выпрямляет спину, с удивлением отмечая, что всё это время сутулился. Медленно идёт к машине. Ровно жить буду. Как раньше. Если как раньше получится. Почему у тебя всё так сложно, Соколовский? Почему всё так сложно?!