26. Тишина, что громче крика
17 августа 2017 г. в 08:36
Это сумасшествие, Родионова. Это бред. Помешательство. Так не бывает. Только в фильмах низкопробных. Для дур впечатлительных. У тебя же жизнь другая. Оно тебе надо вообще? Все эти страсти шекспировские?
Вика бездумно смотрит в окно, на спешащих куда-то прохожих. Как её занесло в это кафе? Дома плохо страдается? Вику охватывает смех. Истеричный. Докатилась, Родионова. До бабских истерик за чашкой кофе.
Не до смеха. Тут зарыдать впору. От безысходности. И страха. Чего ты боишься, Родионова? Быть счастливой? Иногда простое кажется самым сложным.
А ты попробуй. Давай. В омут. С головой. Чтобы не вынырнуть. Сгореть дотла. Осыпаться пеплом к его ногам. Хочется? Хочется.
Вика бездумно смотрит на пламя свечи, что стоит перед ней. Дань европейской моде. Рядом парочка фотографирует себя. Что-то шепчут. Смеются.
Ты представляешь — как это? Вот так с ним сидеть? Не таясь. Обниматься. Шептать глупости. Тонуть в…
В чём? Скажи это, Родионова. Признайся. Хотя бы себе признайся. Боишься? А он ведь пришёл. И сказал. Почти-сказал.
Вика дёргается — огонёк ощутимо обжигает руку. Некстати вспоминаются слова Леры. Поиграет и бросит. Слова обиженной женщины? Или?..
И что, если даже «или»? Не попробуешь — не узнаешь. Как папа всегда говорил: риск благородное дело. Рискуй, Родионова. Тебе не привыкать. Отморозков не боишься, а чувств испугалась.
С Даней всё проще. Никаких страстей. Жизнь по накатанной: брак-дети-работа. Вечером скупой поцелуй в щеку, утром — завтрак всей семьёй за большим столом. Всё ровно. Всё как у всех. Любовь. Вика фыркает. О любви в книгах пишут. Фильмы снимают. А в жизни… В жизни выбирают других. Надёжных.
А Игорь? Игорь разве ненадёжный? Да что ты знаешь о нём вообще, Родионова? О жизни его, о мыслях? Что? Только то, что он сам позволяет узнать, скупо бросая отрывистые фразы. Что на душе у него? Чем он живёт? Неужели думаешь, что только клубами ночными?
Парочка рядом заливисто хохочет. Вика вздыхает. Каково это — с ним? Жизнь, непредсказуемая, яркая. Ссоры, сцены ревности, упрёки — кто кого ревновать будет? Она не знает. Оба, наверное. И примирения. Бурные. От одних мыслей в животе всё замирает, а лицо вспыхивает.
Хочешь жизни красивой? Будет. С ним всё будет. На разрыв. Внахлёст. С перебором. И слёзы, и смех, и страсть. Хочешь ожить, Родионова? Что ты выберешь?
К чёрту! Вика срывается с места, бросая деньги на стол. На улицу, в такси, к нему. Лихорадочное возбуждение мешает дышать. Сердце стучит в горле, как заполошное. Скажет. Всё скажет. Что жить хочет. Он поймёт. Он ведь тоже в первый раз так.
Оживает.
В его окнах темно. Машины нет. В нетерпении несколько кругов по двору. Смотрит на телефон досадливо. Позвонить? Нет. Это слишком. Она дождётся. До утра времени полно.
Проходит час. Второй. Звук мотора заставляет встрепенуться. Почувствовала. Он. К нетерпению примешивается страх. А вдруг?.. Откажет. Посмеётся. Оттолкнёт.
Шаг вперёд. Тяжело даётся. Дальше легче будет. Вот только…
Такси, что стоит у входа дольше, чем сидит здесь Вика, оживает. Лера. Хватает за руку, говорит сбивчиво. Просит. Игорь не спешит отвечать. Надежда бьётся о рёбра, вспотевшие ладони нервно душат ручки сумки.
Ну же, Игорь. Пусть уходит. Ты же меня ждёшь. Не её.
Игорь стоит, раздумывая. Звенит ключами в руке. Отворачивается.Сердце радостно ухает вниз, и тут же летит с обрыва, спотыкаясь о камни. Игорь открывает дверь, пропуская Леру вперёд.
Тишина. Двор окутывает тишина, такая звенящая, что слышно, как вдребезги бьются мечты.
Телефон в руки нервно. Номер — не задумываясь. В голове набатом: не нужна, не нужна, не нужна.
Дома привычно. Дома как всегда. Дома Даня. Родной. Обычный. Ненужный. Нет больше ничего к нему. Нет эмоций. Нет чувств. Соколовский до дна выпил. Досуха.
Вика отворачивается, глотая слёзы. Не заплачет. Было бы из-за чего. Одного прогоняет. Другому не нужна. Получи свою мелодраму, Родионова. Расписаться не забудь.
За Даней тихо закрывается дверь. И снова тишина. Она сегодня всю ночь её сопровождает. Разная. Сейчас — понятная. Нужная.
Одна. Лучше тебе одной, Родионова? Ну, скажи, лучше? Будешь следующего Даню ждать? Или всё-таки рискнёшь?
Вика подскакивает с кровати, лихорадочно собираясь. Возбуждение зашкаливает. Бежать. Бежать к нему. Сказать. И что, что с Лерой. Может, показалось. Может, ты себе напридумывала, Родионова. Может, она ушла уже давно. А ты дура. Дура, идиотка.
Даню обидела.
Такси по ночному городу быстро. И в окнах опять — темно. Машина у подъезда. Дома. Он дома. А Лера?.. Не важно.
Вика взлетает наверх, не считая ступенек. И замирает перед дверью, боясь нажать на звонок. Что сказать в четвёртом часу ночи?
«Привет. Я тут поговорить хотела», «Проезжала мимо, решила зайти», «Ты говорил, что будешь ждать до утра, и вот, я пришла».
Бред. Это всё бред такой, что впору рассмеяться. Только пальцы дрожат, зависая над звонком. Боишься? Чего?
Шаг ближе, к его двери. И страх, ледяной волной прошибающий с головы до кончиков пальцев. Не заперто. Опять. Соколовский, тебя бы двери научить закрывать.
Не смешно. Страшно. В руки пистолет — привычно. Внутри темно. От окон свет мертвенно-синий. Как и лицо убийцы, замершего над телом.
Телом. Не думать. Эмоции — потом. Для начала — остановить. Работай, Родионова, ты же умеешь. Только эмоции мешают. Страх мешает. За него страх. Слишком крепко спит. Игорь, ты спишь слишком крепко, слышишь?!
Звуки выстрелов бьют по перепонкам. Звонко. А Игорь спит. Всё ещё спит. Как так?!
Промазала. Родионова, как ты промазать могла? У тебя же по стрельбе всегда отлично!
Убийца уходит, а ей уже не важно. К кровати, к нему, к пульсу. Еле слышно. Паника грозит затопить, с трудом удаётся загнать её вглубь. Дальше. Потом. Всё потом.
Включить рассудок. Вызвать скорую. И сесть рядом, не в силах разжать руку и отпустить. Отпустить его ладонь, пока тёплую. Машинально отметить смятую постель. Вторую подушку с отпечатком чужой головы. Резинку для волос, забытую на полу.
Больно? Нет. Страшно. В этой тишине страшно. В этой новой тишине. Почти-без-него.
Квартира наполняется людьми, в раз становясь слишком тесной. Вокруг ходят, говорят, спрашивают. Кто она ему? И в самом деле — кто? Коллега. Сухо. Чужая. Ты чужая ему, Родионова.
За носилками машинально. Без слов. Тишина вокруг становится невыносимой. Гулкой. Глухой. Звенящей. Всё сразу. Опять слишком. Как всегда рядом с ним. Как впервые без него.
Вика смотрит, смотрит, не отрываясь, на монитор — не на врачей. И уж точно не на Игоря. Боится — посмотрит — умрёт. Она умрёт. Сразу. Здесь же.
А полосочка эта ровная, она сейчас — его жизнь. И её.
Тишина. Почему вокруг так тихо? Будто звук кончился. Только шум крови в ушах. И сердце стучит дробно. Слишком сильно. Для двоих хватит. Можно поделиться? Скажите. Можно?
Она не может оторваться от монитора. Хочет. Но не может. Чувствует беспомощность. И мысль в голове одна бьется. Жалкая.
Живи-живи-живи.
Живи, я ведь с тобой только жить начала. Я же без тебя тоже жить не смогу. Ты слышишь меня, Игорь? Слышишь?
Я же люблю тебя. Вот и сказала. Не поздно ли? Нет. Не поздно. Ещё и вслух скажет. И не раз. Только живи.
Потому что я тебя люблю.
И словно в ответ тонкая полосочка подскакивает. И опять. И снова.
Звук возвращается резко, обрушиваясь на голову, и Вика отступает назад, прочь от машины, ошалело оглядываясь. Здесь громко.
Он живой. Врачи смогут. Врачи вытащат. Затолкать страх глубже, туда, где уже сидит паника. Потом вытащим. После разберёмся.
Возвращаться в квартиру странно. Без Игоря — пусто. Но страх ушёл. Работать. Всем работать.
— Что ты здесь делала? — Пряников смотрит пытливо.
— Это личное. — Кажется, начальник сейчас зарычит. Быстрый взгляд на Даню. Вика в его сторону даже не смотрит. Стыдно? Немного.
— Родионова, никакого личного. Покушение на сотрудника — это не личное. Что ты здесь делала?
Вика вздыхает. Опускает глаза.
— Приезжала объясниться с Игорем. — Голос срывается вверх, комок замирает в горле. Вика подбирается моментально. Потом. Помнишь? Всё потом.
Ночь на пределе. Нервы на пределе. Расследование ничего не даёт. У дверей отделения толпятся журналисты. Обратная сторона богатства. Жажда быстрой сенсации. Кто им только сказал?
К обеду звонок — очнулся. Не сговариваясь — к нему. Вика — последняя. Стоит в стороне. Ноги не держат. Хочется бежать. От него. К нему.
И снова одни. В его глазах так много. Понимание. Он знает, зачем ты приезжала.
Она знает про Леру.
Блять.
А что ты хотел, Соколовский? Скрыть? От кого? От следователя? Ты чем думал вообще? Явно не головой…
— Я не хотел. — Оправдания звучат жалко. Зарыться бы в подушку, лишь бы не видеть глаз её ярких. Обвиняющих. Ревнующих?
— Ей надо было поговорить. — Поговорил? Соколовский, ты кобель, признайся. Ты вообще себя слышишь?
— Я жалею о том, что произошло. — А теперь — правда. Ты только поверь мне, Вик. Поверь. Мне это так важно сейчас.
— Это не важно. — Вика поджимает губы. Игорь подавляет улыбку.
Важно. Тебе важно, Вик, я же вижу. И от этого сердце, только что запущенное, отбивает в груди победный ритм. Я заглажу, Вик. Обещаю. Ни одного повода больше не дам. Никогда. Ты ведь не просто так ко мне пришла. Ты решение приняла.
В мою пользу.
Мы теперь точно вместе. Что бы ты там не говорила сейчас. Как ни хмурилась. Не отстану. Не отвяжешься.
Только одно не понятно: где Лера. Ушла среди ночи? На неё не похоже.
Разберёмся.
Вика ревнует. Остальное сейчас не важно.