Вопреки

              Она не может спать. Казалось бы, так много причин для бессонницы — смерть Дани, ребёнок, мысли о будущем… Но нет, мысли только о нём. Что? Как? Почему? И Вика ворочается в постели, неосознанно прижимая руки к плоскому пока животу, и думает, думает, думает. Почему он занимает столько места в её голове? Как избавиться от него, заставить переключиться на другое, то, что действительно важно? Ответ приходит просто: никак. Хотя бы самой себе признайся, Родионова, признайся в том, о чём думают оба. Больше нет препятствий. Грубо? Да. Но ведь сама себе ты можешь это сказать. Дани больше нет. И кто стоит теперь между ней и счастьем? Вот только счастье ли это? Ей страшно. Осуждение — это страшно. А его не избежать, если начать всё сейчас, сразу. Да и сомнения. Они никуда не делись. Она не верит ему. Помнит слова Леры. О том, что непостоянен. О том, что легко бросается в новые отношения. Да и сама Вика видит. Всё видит, не слепая. И Катя — может, месть, а может, и нет. Как тут быть уверенной? Проворочавшись всю ночь без сна, она решительно поднимается и выходит из дома, едва за окнами начинает светать. Не впервой заявляться к нему поутру. Мысли угодливо скачут, вызывая из памяти картины их первого раза. Тогда тоже приехала вот так, спонтанно. Беспокоилась. Пыталась помочь. Нужна ли она, её помощь? В гостиницу заходит решительно, не останавливаясь на респешене. Сразу к лифтам. Нужно узнать. Понять, что всё в порядке. А потом… Домой. Спать.               Игорь открывает глаза, пытаясь понять, где он. Скрюченная поза от сна на диване даёт о себе знать. Он с трудом садится, расправляя затёкшие мышцы, и трёт глаза, пытаясь проснуться. Так рано. Для чего проснулся? Ответ один — спать неудобно. А раз неудобно — пора подниматься. Он медленно подходит к окну, отодвигая тяжёлую штору, и смотрит вниз, на просыпающийся город. Праздники в самом разгаре, и на дороге едва ли можно насчитать десяток машин. Город гуляет. Тем неожиданнее кажется стук в дверь. Тихий, но решительный. Он настороженно подходит к двери, ругая себя, что так до сих пор и не выпросил у Пряникова пистолет. Мало ли. Открывает дверь резко, и сразу застывает, недоверчиво глядя на визитёра. — Можно войти? — Вика стоит на пороге, как всегда хмурится. Насторожена. Прячет руки в карманах тёплой куртки. Он медленно отступает, пропуская вперёд, закрывает дверь и подходит ближе, пытаясь удержать руку от того, чтобы не поправить локон, выбившийся из-под шарфа. Не верит, что она снова пришла. Что стоит здесь, рядом, живая, горячая. Разве не должна сейчас по Дане горевать? Глупый вопрос замерзает на губах, не успев слететь. — Что сказал Фишер? — Вика, как всегда, не склонна к долгим разговорам. Сразу к делу. Игорь вздыхает. — Может, присядешь? Чаю? Кофе? — Спасибо, не надо. — Кажется, что она сама не рада, что пришла так рано и без приглашения. — Так что там? И Игорь принимает её правила. Отстраняется. Унимает бешеный стук сердца, стараясь не тянуться так явно. И честно, слово в слово, пересказывает вчерашнюю встречу. Всё ещё не верится, что после смерти Дани и убийства Игнатьева прошло несколько дней. Событий так много, и они так насыщены, что остаётся только секунда, чтобы перевести дух между ними. — Значит, Фишер говорит, что не виноват, — задумчиво повторяет Вика, морща лоб. Всё слишком сложно. Или, наоборот, слишком просто, стоит только разгадать. — Спасибо, что зашла, — запоздало благодарит Игорь, и между ними тут же повисает неловкость. Вика опускает глаза, сминая в руках варежки. Игорь молчит, боясь испортить хрупкое понимание, что сейчас висит меж ними. Так хочется прижать её к себе. И просто держать в руках, крепко. Осторожно. Поглаживая по спине. Рассказать, как много она значит для него. И как ему её не хватает. Гулкий стук дверей заставляет одновременно поднять голову. В проёме стоит Катя, кутаясь в его халат. — Простите. — Она действительно смущена. — Я не знала, что Игорь не один. — Я тоже не знала, — сухо говорит Вика. — Прости, что потревожила. Она выскакивает из номера, не оглядываясь, и Игорь не делает попыток её остановить. Зачем? Объяснять, что в этот раз всё не так, как она подумала? Обречённо выдыхает и поворачивается к Кате. — Ты выспалась? Собирайся.               Куда ещё ехать, когда надо узнать о прошлом? Игорь вспоминает про папиного друга, который помог ему почти год назад с делом Карасева. Полковник ФСБ, важная шишка, отзывчивый мужик. И первое разочарование — приедет только после праздников. А без его слова ничего узнать нельзя. Никто не почешется, чтобы помочь. И это, в принципе, справедливо. Все дни до окончания праздников — наедине с собой. Город замирает, предвкушая что-то. Ни срочных вызовов, ни важных расследований. Скорее всего, заслуга Пряникова — отмазал. От всех дел отмазал. А что, разве причин для отдыха мало? Вика горюет по Дане. Жека на Мальдивах — медовый месяц. У него самого на глазах только что убили очередного олигарха… А вообще интересно — почему его до сих пор не осаждает пресса? Где все эти охочие до сенсаций журналисты? Те, что пролезал даже в СИЗО, пытаясь сделать лишнее фото? Где они? И насколько всесилен Пряников, что смог замять это дело? Все эти мысли заполняют дни. Долгие дни наедине с собой. Ещё несколько дней подобного «отдыха» и он точно сойдёт с ума. Окончательно двинется, пытаясь разгадать, кто есть кто. Везде мерещатся враги. Везде предатели. Верить некому. Верь мне. Тебе, Вик? Тебе я верить могу. Только зачем? Ты — как вода. Только держал в руках — и вот уже сквозь пальцы. Ускользаешь. И пытаться удержать бесполезно. Злость сродни досаде. И разбираться нет желания. Может, всё к лучшему. На роду написано — одному. Игорь кривится, делая большой глоток — попытка включить мелодраму благополучно задавлена. В горле снова огонь. Любовь к крепким напиткам возвращается, занимает своё прежнее место, как и не уходила. День за днём, как тигр в клетке. Из одного угла в другой. Не выстраивается. Цепочка не выстраивается. За что уцепиться? За что уцепиться, когда, кажется, и так всё ясно? Фишер мстил. Отцу. Хотел разорить. Добился своего руками сына. Зачёт. Но ведь заодно ему досталась и компания Игнатьева. Зачем? Чтобы больше заграбастать? А морда не треснет? Игорь замирает в кресле, вскидывая подбородок, щурясь в темноту номера. Вот она — ниточка. Игнатьев. Фишер про него ничего не сказал. Но забрал контроль над фирмой. А потом… Кто убил Игнатьева? И почему именно в тот момент, когда рядом был Игорь? Показательная порка? Предупреждение, чтобы не лез? Кто убил Игнатьева? Кто убил маму? Пальцы путаются в волосах. Голову хочется раздавить руками. Где бы взять пару волшебных пилюль, чтобы навели порядок в мозгу? Некстати вспоминается Стасик. Игорь морщится, встряхивая головой, как большая собака. Совсем крыша едет. Давай, накидайся дрянью, пытаясь найти истину. А истина где? Правильно, где-то рядом. Иди спать, Соколовский. Осталось потерпеть три дня. Три дня себя самого потерпеть. И снова в люди. Он оглядывается, смотрит на номер, который так и не смог назвать домом. Думай. Думай, куда дальше. Что дальше. С кем дальше. О жизни своей, мать твою, подумай! Хватит о мести! Хватит! Игорь скрипит зубами, с трудом поднимаясь с кресла, покачиваясь, идёт в ванную. Ноги заплетаются, а в голове кристальная ясность. Секундное прозрение. Ещё чуть-чуть, и станет всё понятно. И клубок распутается. Игорь замирает, тяжело опираясь на раковину. Звенит полупустая бутылка, ударяясь о каменную столешницу. Вторая по счёту. В отражении яркое пятно - белоснежная рубашка с подкатанными рукавами. И взгляд. Мутный. В себя. Он знает. Знает, что упускает что-то важное. О чём весь вечер мысли? Игнатьев. Его убийство. Вспоминай. Вспоминай детали. Что там было? Кто там был? Кто. Там. Был. Катя. Он. Пряников. Откуда? Так быстро? И десяти минут не прошло. Думал, можно списать на стресс? Не заметят? Пьяная торжествующая улыбка расплывается на лице. Игорь качает пальцем своему отражению в зеркале. — Что-то ты вы скрываете, Андрей Васильич. Тяжело вздыхает, опуская голову. Потом резко вскидывает глаза и смотрит пристально. Медленно ставит бутылку, отодвигая её от себя. — И я найду, что именно.