The Dark Mage

Знания влекут, зовут, соблазняют, словно прелестная дева, и не поддаться им невероятно трудно, а откликнуться на зов — опасно, неправильно, и что-то внутри, прямо в голове, шепчет томным шепотом: давай же, маг, сделай выбор. Даламар Арджент закрывает глаза. Дом Мистиков презирает его, слугу, он ведь ничтожество — зачем учить его большему? Магия бурлит внутри него, повинуясь ярости хозяина. Эльфы Сильванести чересчур надменны — и потому не замечают того, что замечает он. И потому их наверняка ждет незавидная судьба. Даламар Арджент делает вдох. Место, где познал он тайные, запретные в землях Сильванести знания, становится ему роднее дома его господина, а заклинания, которые он прочел когда-то, царапают сознание своим неуловимым присутствием: пусть он не помнит слов, он помнит их назначение. Помнит, чего они стоили. Даламар Арджент открывает веки. Лорд Теллин Виндглиммер дышит одним с ним воздухом — воздухом, разбавленным привкусом неисполнимой мечты, и его почти что жаль, потому что любовь его — невозможная, неправильная, с ней не примирятся в любом случае. Закрывать веки умершего на его руках жреца тяжело — от осознания того, что Эли давным давно покинул их. Даламар Арджент делает выбор. Темное искусство обнимает его, словно кокон, и он, прошедший Испытание маг, кутается в него лишь сильнее, чувствуя себя просто превосходно: исполненная мечта пахнет ладаном, чертополохом и розовым маслом, сладкая, словно мед, она оседает на кончиках пальцев могуществом, а на душе — гордостью неимоверной, будто горы свернуть можно одним щелчком пальцев. И он может получить больше. Цена невысока: стать учеником того, кого боятся главы Лож, да нашептывать им, испуганным, о каждом шаге своего господина. Слово отзывается внутри чем-то давно забытым, словно тот самый футляр Теллина. Г о с п о д и н. Рейстлин Маджере вызывает у него дрожь по позвоночнику и уважение — с первого взгляда, с первого жеста, и, держащийся, словно глава Черных Мантий здесь он, его новый учитель вызывает лишь желание склонить голову. Задание — ничто по сравнению с могуществом, которого он может достигнуть. Знания шепчутся в голове, переплетаются, словно виноград, и Даламару дышать трудно, словно лозы эти оплетают его шею: давай же, маг, прими правила игры. Объятия эти похожи на что-то извращенное, словно сама Такхизис сжимает его душу в своих когтях, воркуя страстно, жарко, страшно. Даламар Арджент не задумывается ни на секунду. Учитель не обманывает ожиданий — ни его, ни Пар-Салиана, ни чьих-либо еще, — и Даламар познает искусство в Палантасской Башне, впитывает новое, словно сухая тряпица — воду, жадно, без остатка, будто умрет, если не узнает что-то, что знает учитель. Учитель. Рейстлин Маджере превосходен — и дело даже не в том, что Даламар восхищается им до дрожи в коленях. Хотя, пожалуй, все же отчасти в этом. Учитель. Звучит слишком чужеродно, слишком… некрасиво. Даламар не думает долго, как называть Рейстлина Маджере, Повелителя Прошлого и Грядущего — «шалафи» само просится на язык, обретает форму и цвет: форму черной мантии, надетой на тонкое тело, цвет золота — цвет кожи учителя его. Ш а л а ф и. Знания — темные, словно ночь, словно зрачки в форме песочных часов, ласкают его слух, будто стоны чьи-то, и шпионить в обе стороны еще забавнее, чем просто обводить Конклав вокруг пальца, только вот отметины на груди жгут огнем и кровоточат. Виноградные лозы на его шее затягиваются туже: знай же, знай же, маг, кто из вас двоих сильнее. Даламар Арджент послушно склоняет голову перед своим шалафи: он усвоил урок. Песочные часы, черные, искажающие время и пространство, глядят будто в саму душу, само его естество, и Даламар дрожит тонко, будто флюгер под порывами ветра на ветхой крыше. — Действительно ли, — шипит голос чей-то, и Даламар разобрать не может, чей же: шалафи, Такхизис или его разума, — действительно ли тебе нужны эти знания? Даламар Арджент будто стоит на краю пропасти, скрытой тьмой, и выхода два: отступиться и остаться ни с чем или пасть в нее, возможно, обретая могущество еще большее, чем есть, чем возможно, чем нужно ему, по мнению испуганных дураков из Конклава. Даламар Арджент, может быть, и сомневался бы. Даламар Темный не сомневается ни секунды.