Апологические речи Саблезубых

      Впечатлительный журналист Джейсон вошёл в помещение, закрыл дверь, включил свет, снял ботинки и произнёс: «Тадайма!» как свидетельство того, что он действительно дома.       Сама квартира журналиста была просторной, хоть и с невысокими потолками. Три её стены были приятного жёлтого цвета, в то время как последняя, находившаяся как раз напротив входной двери, представляла собой скорее огромное стеклянное окно от пола до потолка. Пол в помещении был сделан из приятного глазу дубового паркета тёмного цвета. Предметов в комнате было немного: пара удобных кресел, кофейный столик, мановизор, роскошный ковёр персикового цвета, небольшой буфет, шкаф для книг, гардероб и парочка магических светильников – вот, в общем, и всё. Кроме этой комнаты в квартире также была вполне обычная кухня и уборная, совмещённая с ванной.       В последнее помещение Джейсон и вошёл медленным и расслабленным шагом, нисколько не напоминающим об обычной активности молодого человека.       Несколько минут он постоял перед зеркалом, тщательно отрабатывая мимику, после чего устало вздохнул, потянул себя за волосы… внезапно оказавшиеся заколдованным париком, зачарованным на изменение внешности. Молодой человек внезапно стал куда менее молодым – но, впрочем, не менее человеком. Мужчина, стоявший перед зеркалом, стал ниже и крупнее, а его острый нос – более широким и приплюснутым; задорный взгляд голубых глаз сменился на равнодушное выражение глаз чёрных, тощее лицо – на полное, а весёлая улыбка просто исчезла. Настоящим же цветом волос оказался угольно-чёрный.       Ещё несколько секунд этот полноватый человек смотрел в собственное отражение, постоянно меняя позу головы, будто что-то надеясь разглядеть, однако так ничего и не увидев, умылся и вышел в комнату. Там он сел на кресло, достал ручку и блокнот с интервью с Саблезубами и стал их просматривать, делая при этом собственные пометки с задумчивым и озадаченным лицом. Работал он в тишине, ничто, кроме редких всплесков музыки столицы Фиора Крокуса, раздававшихся из-за окна, не мешало работе.       И всё же что-то мучило этого мужчину, мешало ему, раздражало и сбивало с толку, поскольку он никак не мог сосредоточиться. Слегка недоуменное выражение на лице сменилось на проявление непоколебимого упрямства, совмещённого с раздражением, а ручка, вначале двигавшаяся спокойно и ритмично, начала беспорядочно и нервно дёргаться, делая почерк неразборчивым и заставляя пальцы выстукивать некую хаотичную мелодию. Тело предавало своего же хозяина, неуверенного в собственной правоте.       В конце концов, мужчина судорожно отложил инструменты своего труда прочь, откинулся на спинку кресла и с силой приложил руки к лицу. Некоторое время он сидел так, после чего встал, прошёлся несколько раз по комнате и, наконец, остановился напротив стеклянной стены, глядя на своё отражение в ней и не замечая ничего другого.       - Кажется, детки стали совсем взрослыми, - вдруг послышался слегка хрипловатый баритон погружённого в собственные мысли человека. – Они начали замечать ошибки мира, его истории, его принципов и внутренней логики. И начали предлагать свои этические концепции. Мешать уже задуманному ходу истории. Так и должно быть? Или это ошибка самого мира? Должно ли быть в нём хоть что-то, что могло бы противостоять принципам Хвоста Феи или дополнять их? Должна ли быть ещё сила, не злая и не добрая, но при этом способная дать этому миру своё?..       Так мужчина спрашивал себя, не находя ответов на эти вопросы. Он попытался представить, как развивался бы мир при победе Саблезубого Тигра на Великих Магических Играх, и не смог этого сделать – слишком много маленьких, но чересчур сознательных переменных. НЕЗЛЫХ переменных, вот что смущало больше всего. Какого-нибудь короля Фауста, Брэйна или Акнологию можно было бы просто убить; по злодеям никто не стал бы скучать, их никто не стал бы жалеть. Но тех, кто к таковым не относился, не за что было уничтожать. И это порождало противоречия.       Поэтому он стоял и думал, глядя уже не на себя самого, но на ночное пространство, полное красивых зданий, звёзд и облаков.       Возможно, этому человеку и захотелось бы как-то исправить положение, но он так свыкся с мыслью, что смысловым центром этого мира является Хвост Феи, что не мог отринуть уже устоявшуюся концепцию: «Хвост Феи есть первопричина этого мира, и нет мира без истинности всех положений и непрерывных побед Хвоста Феи».       И потому мужчина, в конце концов, подошёл к своему блокноту, выдрал из него листы с интервью и разорвал их на мелкие кусочки, уничтожая само существование его бесед с членами Саблезубого Тигра и приговаривая:       - Нет листов, нет и интервью. А, значит, нет и тщетных сомнений. В конце концов, они даже не из Хвоста Феи…       И после того как он завершил эту операцию, Хиро Машима, не испытывая больше сомнений, пошёл спать.