La legende du Hileon

Göz gördü gönül sevdi. (Тур.)- Глаз увидел, сердце полюбило.

***

Конечно, Хиляль удалось настоять на своём. Азизе было сложно переубедить дочь любыми разумными доводами и опасениями. Стало понятно, что лучше оставить это дело, как только с губ девушки слетела фраза: «Мама, я все равно туда пойду, но будет лучше, если я сделаю это с твоего согласия, и ты будешь в курсе. Я не хочу держать это от тебя в секрете. Я люблю тебя, но люблю Родину. Я должна быть там. К тому же, ты доверяешь Ибрагиму, он сделал для нас очень много. Мы должны помочь.» Азизе скрепя сердце согласилась. Поэтому в назначенный день девушка с самого утра находилась в приподнятом настроении и готовилась к мероприятию. Это был уже не первый в ее жизни бал, хотя она все также испытывала трепет как и в первый раз. В ателье нашлось роскошное платье красногно цвета, такое, что Хиляль была похожа в нем на невесту. Волосы уложили в аккуратный пучок, поверх которого приладили платок и гребень, украшенный цветами. Девушка выглядела нежной и невинной, но вместе с тем уже не подростком, а прекрасной женщиной, уверенной и мудрой. Очарование юности не могло бы скрыться от глаз остальных гостей. Послышался шум подрезавшей кареты — раздался стук. Йылдыз отправилась открывать дверь, так как остальные были заняты наведением последних штрихов в образе юной ханым. — Госпожа Йылдыз, здравствуйте! — не изменяя своей привычке, Ибрагим приподнял шляпу в знак приветствия и слегка поклонился. Парадный костюм его был темно-синего цвета, а не чёрного, как то позволял дипломатический протокол. Дорогая ткань — парижская, промелькнула мысль у Йылдыз — отливала благородным блеском в лучах заходящего солнца. А глаза мужчины озарились и вместо темных вдруг показались ей золотыми, цвета осенней листвы. Она задержала на нем любопытный взгляд, хотя он снова напоминал ей погоню за несбыточной мечтой, дворцом и богатствами у таких франтов, как этот. Нет, решительно нет, это снова был не ее случай. Ибрагим пристально посмотрел в глаза девушки. Боясь увидеть в них неприкрытое отвращение или зависть (а именно так на его заграничный вид реагировали обычно сверстники и окружающие), он замер, даже задержал дыхание, но спустя несколько секунд его плечи опустились и расслабились. Увидел он в глазах девушки лишь печаль и сожаление. «Едва ли, — подумал он, — они были обращены ко мне лично. Но она настолько печальна, что мне больно видеть ее такой.» Сам не понимая как сделал то, чего не собирался делать, мужчина мыслено поставил себе задание выяснить, не может ли он чем-то помочь этой девушке. — Карета подана, миледи, — шутливым тоном с французским акцентом протянул мужчина. Он хотел рассмешить девушку, хотя и не сильно верил в то, что это получится у него с первого раза. Пребывание в печали было настолько хорошо знакомо ему самому, что он понимал всю тщетность попыток. Но откровенному душевному разговору сейчас тоже было не время и не место. Заставить человека поделиться тем, что творится у него в душе, можно, разве что, доказав свою верность годами и делами. Ни на то, ни на другое сейчас не было шанса. Йылдыз невесело улыбнулась, памятуя о том, что даже в сложные дни она обязана держать лицо и эмоции под контролем. Да и не виноват же стоящий перед ней человек в том, что происходит у неё в жизни. Ещё один патриот. Он должно быть так же занят собой и своими карьерными делами. «Как много вокруг людей, которые знают, кто они в этой жизни, и как страшно, что этого до сих пор не знаю я,»— рассуждала Йылдыз, пока тянулись вынуддженые минуты ожидания выхода Хиляль. — Может Вы пока зайдёте? — девушка вспомнила о роли хозяйки дома,— хотите чаю перед дорогой? — Благодарю Вас, но вижу, Вы так утомились за всей этой подготовкой, не хочу доставлять ещё больше хлопот. Кроме того, в карете есть корзина со съестными припасами на случай, если мы проголодаемся. Поверьте, я очень дорожу тем, что Ваша сестра оказала мне такую честь, и буду беречь ее в ходе всей поездки. Даю слово, волос с головы не упадёт. — Очень мило с Вашей стороны. Вы знаете, она такая...самоотверженная, не всегда скажет, что нуждается в чём-то, не признается, будет терпеть. — А Вы? — вопрос Ибрагима повис в воздухе. Что в сущности тут можно ответить? Йылдыз задумалась о том, как истосковалась ее собственная душа по заботе мужчины. Ей приходясь тянуть на своих плечах быт, ухаживать за бабушкой, помогать в больнице. Было бы приятно и самой услышать ласковое слово и получить помощь, но ждать ей ее было неоткуда. Нет, она не признается больше первой в том, что нуждается в любви. Но, конечно, она тоже отчаянно хочет, чтобы о ней проявили заботу. — Вам нужно быть очень внимательным с ней. Мы редко бываем на таких мероприятиях, — вместо этого ответила девушка, опустив взгляд в пол. Казалось, ещё минута и она расплачется от осознания того, как жалка и скучна ее жизнь. Ибрагим понял, что задел самую неприятную тему, и попытался ободрить собеседницу: — Вам кажется, жизнь у других людей насыщена радостью и событиями? Мне порой принимают за молодого гуляку, живущего в своё удовольствие, но поверьте, не все то, чем кажется. Я многое отдал бы за размеренный быт семейной жизни, за любовь в глазах супруги и за радостный смех детей. Да... В коридоре появилась Хиляль и ее домашняя свита. И вот, последние наставления были даны, советы повторены, женщины попрощались, и экипаж отправился в путь. Йылдыз проводила взглядом счастливицу сестру и отправилась в свою комнату. Скорее всего, там нужна будет уборка. И действителено: вещи были разбросаны после примерок, косметика и расчески разложены и на кровати, и на столике. Гребень одинок и позабыт на стуле. А за уборкой ей как раз хватит времени, чтобы привести мысли в порядок и загнать подальше старые переживания, которые после разговора с молодым человеком снова всколыхнулись в ее душе. Это не может повторяться бесконечно. Когда же она закончит себя жалеть... Когда же найдётся выход... Два путника в карете ехали в тишине как два старых друга, которым не нужны были слова, чтобы понять, что чувствует каждый из них в эту минуту. В голове Хиляль крутились мысли о том, как грамотно использовать обстановку, и действительно ли появится шанс поговорить с Мустафой Кемалем. «Если он там вообще будет, — рассуждала девушка, — с чего ему отвлекаться от дел фронта и планирования и посещать праздник оккупантов?» Ибрагим же находился в мыслях далеко в детстве, пытаясь понять, какие же силы проведения привели его к нынешней жизни, и какой бы она была, пойди он другим путём. Где-то в глубине его сердца этим воспоминаниям откликнулась печаль, которую он увидел в глазах Йылдыз. Были ли у неё те же причины? Что-то во взгляде показалось ему до боли знакомым. То чувство, когда тобой пренебрегают, быть может? Когда тебя не слышат или отказываются слышать? Во всяком случае, он был намерен в этом разобраться. Уж если его случай уже точно не подлежит исправлению, не стоит и пытаться, то ей-то он точно хочет и, наверное, сможет помочь. Ехали долго и в полной тишине. Примерно в средние пути попутчики, не сговариваясь, решили перекусить, хотя на балу и обещали закуски. В какой-то момент они синхронно повернулись друг другу, чтобы предложить это, рассмеялись от забавного совпадения и, оценив содержимое корзинки, стали уплетать свежий хлеб и виноград. — Совсем как во Франции, — отозвался Ибрагим. — Только наш хлеб несравненно вкуснее и слаще! — весело ответила Хиляль. Вся эта идея с каждой минуткой поездки наполняла ее ещё большей радостью и задором. От Ибрагима это не укрылось. Ему, пребывшему в довольно скучной атмосфере учебы и работы, эта девушка и ее заливистый смех были глотком живительной воды. Удивительно, как же до сих пор не нашёлся претендент на ее руку и сердце. — Госпожа, мы скоро приедем, дожевывайте Ваш чудесный нефранцузкий — на этом слове было сделано особенное ударение — хлеб, близится долгожданная встреча с гостями. Думаю, их соберётся достаточное количество. Вы ведь не боитесь толпы? — О, нет! — хотя в ответе не было и половины правды, — Я уже была однажды на балу, знаю как вести себя в обществе иноземных оккупантов! — в мыслях девушки тут же возникло воспоминание о первом танце, но, как ни был велик соблазн, она отогнала эти мысли прочь. Она все же на работе. В каком-то смысле. Работа по освобождению Родины. Да, вполне можно сказать и так. Дом генерала восхитил Хиляль с первого же взгляда. Нет, она не была падка на богатство. Обилие золота и украшенных драгоценностями обрамлений ее не волновали. Что же поразило девушку, так это огромная коллекция произведений искусства. Казалось, в доме собраны коллекции нескольких музеев. Стены украшали огромные гобелены. Тончайшая трудоемкая работа завладела взглядом Хиляль на добрых пять минут. Удивительно, что на них были изображены растительные орнаменты. Вероятно с целью скрасить неловкость гостей мусульман и не заставлять их видеть греховные изображения людей, хозяин грамотно подошёл к выбору декора и наполнению дома предметами искусства. Встречались отдельные статуи, которых девушка, мягко говоря, не приветствовала, но стоило признать, что, в целом, ей было довольно комфортно находиться в этом доме. Кое-какие вещи она даже хотела бы иметь у себя, несмотря на то, что она никогда не стремилась к роскоши и считала, что стол или стул не нуждается в излишних украшениях, важно лишь его удобность, прочность и долговечность. Отдельного внимания и восторга девушки удостоились витражные окна. Свет от уличных фонарей заставлял цветные кусочки стекла переливаться и отбрасывать разноцветные тени на пол, повторяя на нем свой рисунок. После того, как экскурсия была закончена, все гости собрались в главном зале. От внимания чиновников и знакомых Ибрагима не укрылась его очаровательная спутница, и пара уже успела получить несколько восторженных комментариев в свой адрес. Зал был настолько богато украшен, что блеск хрусталя и золота слепил глаза. Пожалуй, девушка могла бы сравнить его с залами Титаника. Да, это подходящее сравнение. Она однажды видела в газете его фотографию. Хиляль решила прогуляться среди гостей. — Ах, мадам Лагард, вы слышали, что приключилось с турецким генералом? — С тем самым, который перешёл на сторону греков? — Да-да, говорят, он погиб, защищая честь греческого войска! — Удивительно слышать! Что произошло? — Когда штабе произошёл мощный взрыв, уцелевшие солдаты-новобранцы рассказывали, что жизнь им спас именно генерал. Он предупредил их буквально за минуту до событий, и они выбежали из здания. — О, Господи! Это ужасно, что мы вынуждены воевать. Сколько невинных жертв забирает война... — И не говорите! Ходят слухи, генерал до последнего пытался найти бомбу, но не уцелел сам. Все кто был рядом с ним тоже погибли. Только вот его тела так и не нашли. — Что вы! Это немыслимо ужасно... Хиляль отошла от беседовавших дам и задумалась. С одной стороны, она своей радостью чуть не выделало секрет семьи о том, что отец жив. С другой... отец неизменно верен греческому войску. Это не могло не печалить девушку. Он спасал жизни врагов, один Аллах знает, сколько крови турок он пролил под их бело-голубым знаменем. Так, по крайней мере, думала Хиляль, не зная истиной миссии своего отца. Она думала о том, что отец пытался предотвратить то, что сделала бы она сама, будь у неё для этого достаточно сил и возможностей. Взорвать штаб — такое могло прийти в голову только великому турецкому патриоту! «Ах, знать бы, чьих рук это дело! Этот человек заслуживает того, чтобы его имя знали на всех улицах Измира!» — мечтала девушка. Отвлёк ее голос Ибрагима: — Маленькая госпожа, Вы заскучали? Кто может скучать на балу будучи в сопровождении такого ослепительного красавца?— молодой человек одарил девушку безукоризненной заговорщической улыбкой и засмеялся. Глядя на него, нельзя было не рассмеяться в ответ: — Я лишь даю остальным участницам бала шанс насладиться его компанией! — О, не волнуйтесь! Кому сегодня вечером и нужен шанс, так это всем присутствующим. Однако я намерен не давать им его и наслаждаться Вашим обществом весь вечер. — Тогда может быть прогуляемся в саду? Здесь к нам приковано слишком много внимания. Честно признаться, я ожидала меньшего. — Только добуду нам чего-нибудь вкусненького. Закуски здесь, что ни говорите, потрясающие. Для вида Хиляль фыркнула, якобы с осуждением, но в глазах ее играли смешинки: — Конечно, идите, ведь долго Вам придётся потом вспоминать эти гастрономические приключения. До следующего бала, надо полагать. Ибрагим скрылся в толпе, а внимание Хиляль снова привлёк разговор. На этот раз двух молодых офицеров: — Да говорю тебе, то крушение корабля было спланировано. Они хотели стравить между собой Турцию и Англию. — Как ты себе это представляешь? — Смотри, корабль подрывается на мине. Во всяком случае, так сообщают. Корабль турецкий с мирными гражданами. Все конвенции настаивают на защите гражданских лиц. Кто виноват? Очевидно, будет обвинена Греция, как агрессор. Однако потом все узнают, что это оружие у неё никогда и не имелось, а поставки осуществлялись из Англии. — И что? — Англия открыто заявляет, что она посредник в этой войне и к тому же сотрудничает с правительством султана. Это будет сильнейшим ударом по авторитету англичан! И подымет волны протеста среди турок, недовольных правлением султана. — Не хочешь ли ты сказать, что это провокация? Дело рук турецких освободительных сил? Они сами подорвали свой корабль? — Дошло наконец! Это заговор против заговора! Я уверен! Мы обсуждали это с лейтенантом Леоном, он уверяет меня, что этого не может быть. Хотя и не отрицал, что жертвенность и самоотверженность турецких солдат неисчерпаемая. Всякое может быть... — Этот Леон...сын того самого греческого генерала предателя? Что он может знать о турках, когда не знал собственного отца? — Скажи мне, друг, часто ли мы знаем об окружающих хотя бы самую малость всей их правдивой жизни? Понимаем ли правильно хоть десятую долю их поступков? Или же обманываем себя, думая, что понимаем... Потому и я хочу, чтобы ты обдумал мои слова, но не принимал их за чистую монету, это пока всего лишь предположение. — Мадемуазель, не заскучали ли Вы на балу? — один из собеседников, пикнув локтем соседа, обратился к Хиляль, все это время стоявшей рядом: — Нет, я жду своего друга. Вы говорили о лейтенанте Леоне? Вы видели его? — Берите больше! Мы росли вместе. Потом попали в один полк. А теперь вот судьба снова свела в Стамбуле. Ирония судьбы, правда? — В Стамбуле? — Да, он приезжал вместе с курьером, сказал, по дороге в Измир ему поступил приказ заехать в Стамбул и доставить важный пакет документов. А затем он снова вернётся на службу в город. — Признаться, я ему завидую, — присоединился к разговору второй товарищ. — Почему? — Он влюблён. Было видно. Его там ждёт возлюбленная. А нет большего счастья для мужчины, чем знать, что тебя ждут. Судя по всему, он счастливчик. Щеки Хиляль залил румянец. — О брат, влюблённостей в жизни бывает как листьев на дереве. На твоём месте я бы так не обольщался. — Говори что хочешь, брат, а я же видел его глаза. За спиной Хиляль возник Ибрагим и коротко кивнул двум собеседникам. — Хиляль, идём? — Да, до свидания! Как только пара вышла на улицу и оказалась в относительно безлюдном месте, девушка сразу засыпала своего спутника массой вопросов: — Ибрагим, зачем отец скрывается в том доме? Что происходит? Новости о корабле случайность или имеют какое-то отношение к Мустафе Кемалю? Правда существует заговор? Ты что-нибудь знаешь об этом? Как ты познакомился с моим отцом? Что с ним будет теперь? Ибрагим на секунду опешил от настойчивости и любознательности девушки: — Хиляль, ты хочешь ответов на все вопросы сразу? О, Аллах, что мне делать?.. Хорошо, но я тебе ничего не говорил. Хиляль энергично закивала, он продолжил: — Хиляль, он не может просто так взять и воскреснуть. Это вызовет подозрения. Как он один, турок, выжил среди взрыва в греческом штабе? Скрываться твоему отцу нужно будет до того момента, пока мы не убедимся, что у него не осталось врагов. Возможно, кто-то выжил в том взрыве и сможет рассказать другую версию событий, которая снова поставит под удар генерала. К тому же, кто-нибудь из желания отомстить за Василия может заявить, что взрыв подстроил сам генерал, и тогда мы уже не сможем его спасти. Даже учитывая его безукоризненную службу греческому войску. Понимаешь? Мы должны все проверить и предусмотреть. Ты и сама слышала, как отзываются о прошедших событиях в кулуарах гости бала. Но чтобы не рисковать, мы обязаны повременить с воскрешением твоего отца. Не волнуйся, он поправится и вернётся в строй, чтобы и дальше служить греческому государству. — Он хоть и турок, но стал не лучше тех греков! Даром что не сменил национальность ещё! И больно мне надо волноваться за его карьеру в рядах врага! — почти выкрикнула Хиляль, — чего я не понимаю, так это того, как после всего, что отец сделал для нашей родины, он все ещё стремится служить у греков. Я не понимаю. Не понимаю. Не понимаю! Скажи мне, что это неправда? Я устала быть дочерью предателя! Скажи мне, что он очнётся и придёт в себя таким, каким всегда был — турецким патриотом! Пожалуйста... скажи... — последние слова прервал всхлип девушки. Она уткнулась в плечо Ибрагима и пыталась утихомирить внезапные эмоции. Ибрагим едва сдержался, чтобы прямо сейчас не избавить от муки Хиляль и не рассказать ей всю правду. Вид рыдающей девушки, желающей всего лишь знать правду, на которую она, конечно, имела право и которую заслуживала знать, разрывал сердце мужчины на части. В его власти было исцелить ее раны, а в его обязанностях было не допустить раскрытия миссии. В эту минуту Ибрагим остро почувствовал, насколько тяжела для него была жизнь шпиона. Насколько его родители, желая дать ему самое лучшее образование и самые удачные перспективы работы, не учли, какое тяжелое и неподходящее его душе будущее будет ему уготовано. Двойной шпион. Работа на разведку Франции, после его блестящего окончания гимназии во Франции, где его заметил один французский офицер, а оттуда передача данных к разведке Турции. Такой круговорот. И как в этих условиях найти родственную душу, которая его полюбит? Таким, какой он есть, со всеми его проблемами, тайнами и ложными жизнями. Ему в тягость была сама мысль о том, что придётся врать жене, обманывать любящее сердце, которое он бы хотел меньше всего ранить и больше всего оберегать. Лишь поэтому он запретил себе влюбляться и давать кому-либо надежду. И даже смотреть на девушек. И оставалось ему лишь мечтать о любви, большой семье, о тихой спокойной старости в окружении детей и внуков. —Хиляль, — ласково погладив девушку по голове, Ибрагим спросил,— пойдём домой? Мы насмотрелись достаточно, устали. Нас, наверное, уже ждут дома. —Угу, поехали. И... спасибо за прекрасный вечер. — Что ты, это тебе спасибо за то, что согласилась принять мое предложение. Все. Пойдём-ка. Несколько часов они добирались обратно до дома, не проронив ни слова больше. Конечно, Мустафы Кемаля они не встретили. Да и сказала это Хиляль скорее, чтобы усилить значимость аргументов, чтобы убедить маму отпустить ее. Но сейчас каждый был в меру удовлетворён исходом дела. Ибрагим получил информацию о том, что Джевдета все считают героем-защитником греческого штаба, а Хиляль узнала, что скоро Леон вернётся в Измир. Только вот встреча с ним ее почему-то страшила и рождала нехорошие предчувствия. Но обьяснить себе этого девушка не могла. Вечером во всех деталях Хиляль поведала родным о своём чудесном путешествии и о первом из услышанных разговоров, верно рассудив, что Азизе будет полезным его услышать. О Леоне же она предпочла умолчать, чтобы не провоцировать лишних подозрений. Грядущий день готовил для неё новое испытание. Утро прошло как обычно. Загруженная работой, девушка с самого рассвета не присела ни на минуту, а во рту у неё не было крошки хлеба. Раненые на фронте все прибывали. Оставалось лишь гадать, сколько жизней унесёт война сегодня. Такие дни были особенно страшны, потому как жить в ожидании можно было уже приноровиться. Однако же, когда на твоих глазах ожидаемое тобой начинает происходить в действительности, и ты не имеешь над этим процессом никакой власти и контроля, становится невыносимо больно. Ближе к вечеру Хиляль вместе с группой медсестёр отпустили на обед со словами, что сегодня были проведены многочисленные успешные операции, и они могут расслабиться и отдохнуть до завтрашнего дня. Тем не менее, покой девушки все же потревожили: — Госпожа медсестра, вам необходимо срочно отправиться по указанному адресу, — мальчишка, появившийся так внезапно, протянул Хиляль клочок бумаги с закорючками описания дороги. Обычное здание на окраине города, совсем близко к лесу и маленькому порту, с которым так много воспоминаний связывало девушку. На дешифровку послания ушли считанные секунды. Если бы не те новости во время приема, возможно ее бы и заинтересовала личность отправителя. Обычный дом, раненные теперь были почти в каждой семье. Но сейчас она кроме всего чувствовала надежду. Ей вспомнилось, что как-то раз, гуляя в лесу, она услышала уханье совы. Как в той книге: «Совы всегда приносят удачу на крыльях. Значит, кто-то спешит к ней издалека либо где-то произошло событие, которое повлияет на ее жизнь.» Она была абсолютно уверена: нужно довериться сердцу. Сжав бумагу в кулаке, Хиляль накинула пальто и платок и отправилась к дому. Из дома к ней на встречу вышел старый сгорбленный мужчина. На вид непримечательный старик. Тощий для своих лет, что было вполне объяснимо. Хотя и обладал ещё плохо скрываемой за одеждами прытью как у молодого юноши. Он проворно направился к девушке, держа в руках котомку книг: — Девушка, купите книги! Хорошие книги, да... Что тут у нас? Юнус Эмре! Девушка, только посмотрите! А кроме того, «Гулистан» и «Бустан». Хорошие книги, купите парочку, Вам понравятся... — тут его слова перешли в неразборчивый поток уговоров и перечислений, что сложно была даже вставить слово в ответ. Его руки тряслись. Он опирался на трость, казалось своим весом тело мужчины заставит тоненькую палку сломаться пополам, но та от чего-то никак не хотела сдаваться. Поразительная стойкость. На лице Хиляль отразилось замешательство: — Это Вы вызвали меня сюда? Вам нужна помощь? Что Вы делаете в этой одинокой хижине? — Дитя мое, я стар, мне поздно что-либо сделать в мире людей. Однако же ты... я вижу в тебе огонь. Ты сделаешь для этого народа больше, чем догадываешься сейчас. Но береги себя от поступков, совершенных в гневе. Хиляль вздохнула и поразмыслила: «Да, он прав, горячность мне свойственна. Что мне поделать со своей натурой? Я родилась такой.» Старик словно прочитал мысли девушки и перевёл взгляд в сторону моря. Она проследила за направлением взгляда и ахнула. Не узнать знакомый силуэт на фоне вековых сосен и синевы морских волн было невозможно. Это он. Хвала Всевышнему, он. Он жив. Он пришёл! Старик подал голос, давая знать о своём присутствии: —

И вероломным я не стану, и не пожалуюсь хакану, Что я сражен ее очами, подобно вражеским мечам. — Да-да, Саади прекрасен, не правда ли? Так зачем Вы меня звали? Не выдержав ожидания ответа на первый вопрос, девушка скорее уже сама себе, а не собеседнику тут же задала второй: — Простите, если Вам не нужна помощь, могу ли я оставить Вас на время и кое-что проверить? «Странно все это, — подумалось медсестре, — кто будет бродить среди леса и посылать записки?» Но, к сожалению, уделить внимание предостерегающему внутреннему голосу разума не нашлось времени, так велико было ее желание оказаться сейчас в другом месте. Не дождавшись реакции старика, хотя и услышав спиной, что она всё-таки была положительной, девушка бросилась в сторону леса. Хиляль ждала этой минуты с замиранием сердца. Сколько раз она рисовала в мыслях первую встречу по возвращении Леона из вынужденной командировки. Сколько раз подбирала нужные выражения, проговаривала слова, которые скажет ему. Ей было настолько важно донести до Леона все свои чувства. Но кто мог знать, что при встрече девушка не сможет вымолвить и слова. Что из глаз брызнут слезы, а язык станет настолько неповоротливым, способным издать лишь жалкий едва понятный писк или мычание вместо заготовленных слов. Что, как только она увидит его, коснётся рукой его лица, прижмётся щекой к лацкану его пальто, все остальное в миг перестанет быть важным. Словно дурман, словно сон, где нет ничего важнее этих крепких объятий. Два одиночества волею судеб нашедшие друг друга. Так и стояли они, прижавшись друг к друг так сильно, что никакая сила не была способна пройти между ними и нарушить их единство. Слезы девушки лились и лились, как ни старался вытереть их Леон. Он обнимал и прижимал любимую к себе, крепче с каждым разом, затем снова чуть отстранялся и заглядывал в лицо Хиляль, вытирал большими пальцами дорожки слез на ее щеках. Пытался осушить их губами. Целовал в лоб и в глаза. Затем снова прижимал ее к себе, зарывался носом в ее волосы, с которых уже успел слететь платок. Вдыхал их аромат. Девушка, же не в силах сопротивляться собственному организму, не переставая плакать, мертвой хваткой уцепилась за пальто молодого человека и не двигалась. Всего один раз она сцепила руки чуть сильнее, если это было возможно в той ситуации, на его спине, переместив их чуть выше к плечам и шее. Да так и осталась недвижимая, наслаждаясь его прикосновениями, поцелуями, силой его рук, теплотой дыхания, которое согревало ее в промозглую погоду. Потоки воздуха, гонимые порывистым ветром, обтекали их, как вода обходит преграду, которую не в силах преодолеть и сломить. Мужчина повернулся спиной к ветру, защищая их обоих от природной стихии. Часы в кармане лейтенанта — Хиляль услышала их, когда прижалась к пальто — отсчитывали время. Тик, тик, тик. Минута за минутой, время шло. Будто эти часы могли заставить влюблённых расстаться! Последний раз насладившись объятиями, Леон ослабил хватку так, что девушка вдруг почувствовала жуткий холод. Словно посреди ночи стянули одеяло. Она инстинктивно потянулась к молодому человеку в поисках былого тепла, но он уже успел на шаг отстраниться от неё, чем сильно удивил и даже напугал Хиляль. Это то, чего она так боялась. Вдруг он решит, что больше не хочет ее видеть? Вдруг поймёт, что не скучал так же сильно, как она, и что теперь давать ей ложную надежду на будущее будет ошибкой? Девушке было трудно убедить саму себя, что все происходящее правда. Последние недели молчания заронили глубоко-глубоко в ее душе сомнение. Вера в силу ее собственных чувств пошатнулась. Может он так ласково утешает ее, чтобы облегчить боль от новости о расставании? Так приманивают дикое животное во время охоты. Заметив страх в глазах возлюбленной, Леон быстро оценил ситуацию и понял направление мыслей девушки, потому посмотрел ей в глаза: — Хиляль, что ты себе напридумывала? Ты моя вечная возлюбленная, я так скучал по тебе. А сейчас ты наполнила меня счастьем. Ты мое вдохновение, мой свет солнца, мой полумесяц. Скажи мне, что тебя так тревожит? Почему ты смотришь на меня с недоверием? Я здесь, я рядом, вот, смотри! — и в доказательство своих слов он положил ее ладонь себе на грудь, нежно потерев большим пальцем середину ее ладони, а затем охватил длинными пальцами запястье. Под тонкой белоснежной кожей ощущался учащенный пульс. — Ben...ben çok korkuyordum, я очень боялась. — Но чего? — брови Леона взметнулись вверх, уголки луб дрогнули в полуулыбке. — Увидеть тебя...и...и твоё разочарование. И что ты не захочешь больше иметь со мной ничего общего. И что, может быть, ты будешь на меня злиться,— последние слова были произнесены почти скороговоркой так, что Леон едва разбирал сказанное. Он уследил за ходом мысли, которым, к слову сказать, был удивлён. Он-то думал, что этот этап они уже давно прошли, и теперь от отрицания своих чувств они перешли к смирению и принятию. Он действительно боялся, что его отъезд и поведение во время командировки, его молчание, могут быть превратно истолковано девушкой. Но к его удивлению, ее реакция не имела ничего общего со злостью, обидой или яростью в его адрес. Ее охватил страх. А с этим недугом мужчина уже точно умел справляться. Тем временем, Хиляль осознала, что потеряла контроль над своими эмоциями. Теперь, когда ей удалось вернуть способность трезво мыслить, она продолжила: — Я знаю теперь, чего мне не хватало в наших отношениях,— заговорила она, снова приникнув головой к плечу Леона. Мужчина, смекнув, что разговор сейчас окажется более важным, чем он предполагал, осмотрел место в поисках удобного пристанища, а когда наконец нашёл, уселся сам и устроил девушку себе на колени. Хиляль возобновила свою речь: — И виновата только я одна. Мне недоставало веры. Я не могла поверить, что ты меня по-настоящему любишь, и сомневалась в своей любви к тебе. Только теперь я это поняла. В какой то момент времени я утратила веру в людей. Но ты мне вернул эту веру, и я тебя люблю. Люблю тебя не до беспамятства, а отдавая полный отчет в своих чувствах. Ты для меня самый желанный человек на свете… Если бы только у меня получилось перебороть мой дурной характер… Ты не знаешь, когда мне это удастся сделать? — дыхание девушки пришло в норму, слезы просохли, хотя нос ещё немного шмыгал. Она улыбнулась Леону самой нежной своей улыбкой, и не ждала ответа. Она давно уже прочла все, что ей было нужно знать, в его взгляде. Разве может быть что-либо красноречивее взгляда влюблённого? В глазах, сияющих как ночью луна сияет на водной глади, отражается вся жизнь, слова любви и планы на будущую семью. Эти глаза уже видят малюсенькие ножки будущих детей, и сморщенную кожу губ, и подернутые сединой волосы супругов. Видят будущее счастье. — Ей Богу, не знаю, маленькая госпожа! Но обещаю, мы что-нибудь придумаем! Доверься мне, и мы со всем справимся. Я люблю тебя. Всегда буду любить. И у меня есть вся жизнь, чтобы доказать тебе это, — Леон улыбнулся и прикоснулся губами к холодным щекам девушки, медленно перешёл к уголку ее губ, затем к самим губам и подарил девушке такой долгожданный нежнейший и трепетный поцелуй. — Знаешь, Леон, мы пережили кошмарные дни. Было так тяжело, сначала известие о гибели отца, ходили слухи, что ваш корабль затонул, мы не получали никаких вестей. Как мне пережить, если ты умрешь... —Шшш...тише, не вздумай плакать, я здесь и никуда не денусь, — за эти слова Хиляль снова одарила мужчину улыбкой, уже более грустной. —Али Кемаль совсем о нас позабыл. Йылдыз очень страдает, хоть и старается это не показать. По ночами я слышу, как она тихонько плачет. Даже не могу представить, какая из новостей ее утешит, возвращение Али Кемаля или, наоборот, то, что они больше никогда не станут появляться в жизни друг друга. —Сложно сказать. Мы так и не смогли найти с ним общий язык. Хотя я не скажу, что он остался прежним. Новость о его родителях подорвала его веру в себя, в окружающих, в любовь... А как ты? Что ты пережила в мое отсутсвие? Тебя ведь терзали страхи? Расскажи мне, Хиляль, — лейтенант ещё раз поцеловал в висок свою возлюбленную. До конца дня у него в планах было лишь одно дело — восполнить те недели ожидания и тоски, вынужденно оторвавшие его от родных берегов. И Хиляль эти планы, очевидно, тоже устраивали. Она взяла Леона за руку и положила ту себе под подбородок. Она так любила его руки, манжеты рубашки, кисти, темные волосы на костяшках пальцев. Больше всего ей нравилось то, что своими широкими ладонями Леон мог укутать ее ладошки словно одеялом, и их совсем не было бы видно. Тепло и уютно. Так они просидели около часа. Леон внимательно выслушал и переживания Хиляль от встречи с отцом, и про ее новое знакомство с Ибрагимом, и впечатления от подарка. Рассказывая, Хиляль радовалась и хлопала в ладоши, словно все случилось в эту самую минуту. И видеть эту радость для Леона было самым большим счастьем на свете. Он знал, что в этот момент последние детали картины стали на место. Теперь он уже не сможет жить без этой задорной, жизнерадостной девушки, чистота и искренность чувств которой стали совершенными не из-за прочитанных любовных романов, а из-за тяжелой судьбы и всех несчастий, свалившихся на ее плечи. Он был уверен, что этот ясный взгляд выстоит и спасёт их в самые темные дни. Он не хотел ее отпускать. Ни сейчас, ни в будущем. Но удержать силой нельзя ни огонь, не рискуя обжечься, ни эту девушку, не рискуя попасть в неприятности. Не только в философском смысле, но и в самом что ни на есть прямом, столкнувшись с негодованием ее матери и отца по поводу их невозможных встреч. Какими бы счастливыми они ни были сейчас, будущее выглядело туманно. Счастье обладало странной способностью внезапно исчезать и требовало особого присмотра за собой. Влюблённые стояли на обрыве холма и любовались закатом. Леон крепко обнял свою маленькую госпожу, уткнулся носом в ее висок, касаясь кончиков ресниц. Он мог бы обнимать ее до конца жизни, так идеально она подходила ему. Так приятно было стоять рядом с ней под шум прибоя и шелест листьев. За спиной у них раздался хруст. Леон решил, что задел ногой какую-то ветку, и сломавшись она издала звук. Но прав он был лишь наполовину. То действительно была хрустнувшая под ногой человека ветка. Да только не под его ногой. В следующую минуту последовал выстрел. Внезапно ослабевшее тело Хиляль выскользнуло из рук Леона и полетело вниз с обрыва. Легко, так, как если бы веса в нем было не больше, чем в пёрышке. Взгляд Леона был прикован к девушке, летящей в пустоту обрыва. Словно в замедленной съемке он набрал в легкие воздуха, подался вперед, но ноги не слушались. Неистовый крик заполнил пространство вокруг них: «Хииииии-ляяяяяяяяя-ль!» Голос был незнакомый, чужой. Леон не поверил собственным ушам, что дикий вопль был произнесен им самим. На втором вдохе он обернулся и дикими от страха и гнева глазами осмотрел лес. В глубине не шевелилось ни листочка. Птицы затихли. Только сейчас он заметил это. Мир был неестественно тих. Второй раз в панике позвав Хиляль, он ринулся вниз с холма. Какое-то невероятное чувство самосохранения остановило его от безумного шага броситься с обрыва самому в след за Хиляль. Ведь это был кратчайший путь добраться до любимой. Мысли крутились в голове, разрывая ту на части. Жива?! Как оказать первую помощь? Доживет ли до больницы? Кто стрелял? Из-под земли достану! Убью их! Хиляль, моя Хиляль! Леон, дыши, ты должен взять себя в руки, паникой ты ей не поможешь. Да возможно ли это сейчас?! Делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться и обрести самоконтроль, он в несколько больших прыжков, хватаясь за торчавшие кусты и сучья, добрался до тела девушки. Ее лицо было белоснежным как полотно. Ни кровинки. Руки ледяные и безжизненные. Леон обхватил девичье запястье в надежде прощупать пульс. Секунды тянулись словно столетия. То ли от того, что сам был шокирован и лишён способности чувствовать, то ли от того, что пульс девушки был нитевидным и едва определяемым, Леон ничего не почувствовал. Пальто с левой стороны медленно, но верно окрашивалось в бурый цвет. Кровавое пятно расползалось по ткани с невероятной, как казалось, скоростью, превращая в мокрую кашу прибрежный песок рядом с телом. На счастье девушки, она упала именно туда. Мягкий песок сберёг спину от сильного удара. Чего нельзя было сказать про остальные органы. Глаза Хиляль оставались широко раскрытыми и так и смотрели в небо.