В некотором царстве, в некотором государстве был-жил царь… У того царя был сад такой богатый, что ни в котором государстве лучше того не было; в том саду росли разные дорогие деревья с плодами и без плодов, и была у царя одна яблоня любимая, и на той яблоне росли яблочки все золотые. Повадилась к царю Выславу в сад летать жар-птица; на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны. Летала она в тот сад каждую ночь и садилась на любимую Выслава-царя яблоню, срывала с нее золотые яблочки и опять улетала.
***
Хельга Патаки была недосягаема. По крайней мере так утверждали окружающие, и многие в это верили, потому что, в общем-то, она была совершенно неприступна. Казалось, никто не мог сокрушить её защиту. Она была истинной одиночкой, ощетинивающейся при любых попытках завязать с ней дружбу. Позвать её на свидание было своего рода состязанием среди мальчишек в школе. К ней относились как к величайшему трофею: красивая награда всегда подслащивает горечь неудачной попытки. Разумеется, я принял вызов. Кто не захочет славы, которая приходит с выигрышем непобедимой игры? Чего греха таить, мой социальный статус был на уровне касты неприкасаемых. Я, конечно, не был одним из тех несчастных уродцев, с которыми никто не хочет знаться, держа их на коротком поводке искусственной популярности, но и любимчиком в этих джунглях старшей школы я тоже не был. Так что, как я уже сказал, мне в голову пришла блестящая идея стать одним из участников игры Хельги Патаки. По правде говоря, это была простая игра. Каждый семестр несколько парней из каждого класса объединялись и решали, что один из них наконец-то добьётся Хельги. Одному из моих друзей в голову пришла мысль, что он бы и впрямь хотел встречаться с Хельгой. Я сказал ему, что это плохая идея, учитывая, что он был достаточно раним. Но он разозлился и ответил, что раз я такой знаток Хельги, почему бы и мне тоже не попробовать. Меня очень легко завести, и поэтому я тут же согласился. Тогда это казалось хорошей идеей. Я решил организованно подойти к вопросу: тише едешь — дальше будешь, знаете ли. Я стану тем, кто в итоге победит. Я стану тем, кому Хельга скажет «да». Я стану тем, кому достанется красивая жгучая Хельга Патаки. И самое главное: я наконец-то стану популярным. Больше никакого социального отторжения. Больше никакой самостоятельной работы над групповыми проектами, потому что никто не захотел быть со мной в команде. Больше никаких вечеринок, на которые меня не пригласили. А главное: больше никаких насмешек за моей спиной. Вот это будет здорово. Я был бы действительно великим, пока не понял, что я влюбился в Хельгу Патаки, недостижимую.***
— Так что, ты не будешь звать её на свидание? — Аллен, мой чувствительный друг, задал мне вопрос. Мы обедали, и бóльшую часть стола занимали мальчишки, обсуждающие как они пробьют защиту Хельги Патаки. Аллен и я, разумеется, были зажаты прямо посередине, между парнем, который любил чили, а ему не следовало бы, и парнем, которому стоило бы сходить к доктору по поводу его запаха. — Нет, сколько раз пацаны пытались и выбывали из игры? Я начну медленно, в смысле, разве кто-то ограничивал время? Нет. Я не буду делать резких движений. Сначала стану её другом, а когда буду уверен, что она что-то чувствует — я же буду идеальным джентльменом, — позову её на свидание, и она точно согласится. Сколько парней старались сначала с ней подружиться? Они просто приглашают её, надеясь, что выглядят достаточно хорошо или типа того, — сказал я, отпив газировки. — В этом что-то есть… Наверное, мне стоит сделать так же, — сказал Аллен. — Эй! Это моя идея, — гневно ответил я. — Мне нужен статус, который я приобрету с этой победой. — Мне это тоже нужно! Все думают, что я гей, — скривил лицо Аллен. — Просто позови любую девчонку, и проблема решена, — отбрил его я. — Ага, как же, — пробормотал Аллен. Прозвенел звонок, возвестивший о конце обеда, поэтому Аллен и я — вместе со всеми учениками, обедающими в третью перемену, — встали и потащились на занятия, которые были так милосердно прерваны. Вместо того, чтобы сконцентрироваться на биологии (которую я так блестяще провалил в прошлом году), я делал подробные заметки, как подружиться с Хельгой Патаки. У нас с ней не было общих предметов. Она была во всех продвинутых классах, идущих по ускоренной программе, пока я ускоренно двигался к карьере уборщика в местном «Макдональдсе», учитывая, что я еле-еле закончил прошлый год, а этот выглядел не лучше. Так что, чтобы поговорить с ней, мне нужно с ней пересечься вне школы. Это рискованно. Я даже не мог воспользоваться избитой тактикой попросить её со мной позаниматься, потому что её выгнали из репетиторского кружка, несмотря на то, что она скорее всего там была самой умной. Я положил голову. Я знал, что мне нельзя торопиться, но подход издалека начал казаться ещё более сложным. Я понял, что нет никакой возможности к ней подобраться, чтобы не было очевидным, что я в игре. Может быть поэтому у неё никогда не было друзей-мальчиков. Даже вообще друзей. Её паранойя могла заставить её подозревать и девочек тоже. Я не виню её, в игре приняли участие несколько девушек в том числе (но, к несчастью для них, Хельга была не из того лагеря, хотя это было бы очень круто). — Мистер Гифальди. Только подумайте, что было бы будь она по этой части, а я бы её заполучил. Это было бы потрясно, надо признать. Она же скорее всего из действительно отбитых тёлок. Её взгляд прямо говорит: «Я хожу по острию, я делаю сумасшедшие вещи». Вот что читается в её лютом взгляде. — Мистер Гифальди. У неё очень красивые глаза. Ладно, я похож на слюнтяя, когда так говорю, но у неё правда красивые глаза. Они большие и голубые, и в них видны искры и огонь, которые я не видел ни у одной другой девушки. Они почти светятся. Думаю, в этом её фишка. Она вся как будто светится, если вы понимаете о чём я. Вы когда-нибудь встречали кого-то настолько оживлённого, что всё вокруг стекается к ним, как будто они и есть свет? Это почти про Хельгу. Не назвал бы её оживлённой, правда. Скорее осучвлённой. Но это делает её загадочной. Она странным образом полна огня. Будто бы она чувствует всё очень сильно. Конечно, её основное чувство — ярость… — Мистер Гифальди! Если Вы хотите вздремнуть, то я советую Вам это сделать в кабинете директора! Моя голова взметнулась, и я встретился с разгневанными глазами миссис Ив. Она упирала руки в бока. Я ненавидел её морщины, её старое лицо с помадой, которой она красилась каждый день. У неё должно быть двадцать тюбиков этой фигни, или она пользовалась одним цветом так долго, что он навсегда впитался в её губы. Этот оттенок ей даже не шёл. Он был красный, как пожарная машина, а ей бы лучше подошёл приглушённый коралловый… — Так что, мистер Гифальди? — Знаете, я не настолько устал. Я побуду тут и послушаю потрясающую лекцию о решётке Паннетта ещё раз, — сказал я. — Я устала от Вашего рта, каждый день… — миссис Ив прошагала к своему столу и вытащила листок для отработки. — Здорово, мне ещё один не помешает. Я почти оклеил стены в комнате, — заметил я. Миссис Ив таращилась на меня, весь класс ухмылялся. Она прошагала к моей парте и бросила на него листок, затем пошла обратно к доске, чтобы продолжить лекцию, распространяя что-то, что она скорее всего считала уверенностью. К счастью для нас, учеников, прозвенел звонок. Все собрали свои вещи и молниеносно покинули класс. — Миссис Ив и впрямь тебя ненавидит, — сказал Аллен, когда мы остановились у шкафчиков. — Она полюбит меня в следующем году, — ответил я, засовывая учебник по биологии между тухлой физкультурной формой и ботинками. — Потому что я снова провалюсь. Чёрт возьми, не могу дождаться снова взять её предмет в следующем году. — Ну, этот учебный год пока только начался. Сейчас лишь октябрь, ты можешь наверстать за это время, а? — спросил Аллен, вытаскивая пробник одеколона. Он рьяно опрыскивал мою вонючую форму. Я повторял, что это делает запах только хуже, но он настаивал, что это помогает, и что ему бы вообще не пришлось это делать, будь я мужиком и относи я эти чёртовы вещи постираться, на что я обычно отвечал, что мне хотелось узнать, вырастет ли на них плесень, чтобы потом использовать в проекте по биологии. — Конечно, я мог бы, но мне неохота. Я мог бы получить по многим предметам пятёрки, но у меня есть занятия получше. — Тогда я тебе ни капли не посочувствую, если тебе придётся сдавать её в третий раз, — сказал Аллен, покашливая из-за переизбытка одеколона. — Но я этого заслуживаю! Я самый заслуживающий сочувствия ребёнок из всей школы. Посмотри на меня, — я сделал самое жалкое лицо, — я одеваюсь как неудачник, весь в чёрное, я жалок! Посмотри, какие у меня большие глаза, и как дрожит моя губа, разве меня не стоит пожалеть? — Не смотри на меня так, Сид, люди и впрямь будут думать, что я люблю в жопу, — Аллен меня толкнул. — Но ты любишь! От всей футбольной команды! — Заткнись! — Аллен бил меня учебником по английскому, пока я смеялся. — Посмотрим, как тебе понравится эта книжка в твоей… — Мне пора, увидимся на физре, — я улыбнулся Аллену и оставил его полыхать. Я только что заметил Хельгу Патаки. Я решил (достаточно опрометчиво), что подойду и поговорю с ней прямо здесь и сейчас. Если я не мог придумать ничего путного, чтобы она не заподозрила меня в игре, тогда это ведь неважно, что я сделаю, чтобы подружиться? Я следовал за ней, пока она не прошмыгнула через запасной выход в неизвестном направлении. Я подумал минуту или две, прежде чем открыть дверь. Это был пожарный выход, который вёл к зданию соседней школы. Невозможно было заметить кого-либо в этом конкретном выходе, если только не намеренно смотреть с улицы. Очень хитроумно. Хельга обернулась тут же, как услышала открывающуюся дверь. Она посмотрела на меня, как будто я застукал её за дрочкой или типа того. Тут я заметил сигарету в её руке, и слегка почуял дым. А. Не знал, что она курит. Должно быть для подростков это что-то в одном ряду с мастурбацией в списке вещей, о которых они не хотят, чтобы знали их родители. — О, эм, привет! Не знал, что ты тоже сюда ходишь, — проблеял я. Затем я похлопал по карманам, якобы в поисках несуществующей пачки сигарет. — Чёрт, кажется, я забыл свою пачку сегодня. Можно стрельнуть у тебя одну? — Ладно, если только ты пообещаешь, что больше сюда не придёшь… И что никому не скажешь, что я курю, — Хельга вытащила свою пачку из кармана куртки и протянула мне. Я вытащил свою зажигалку (видимо, баловство травкой имеет свои плюсы), достал сигарету из пачки и закурил. После затяжки я взглянул на сигарету. О чёрт, она была с ментолом. Фу, какая мерзость. Обычную бы я ещё выкурил, но не ментоловую. — Э, это что, ментол? — спросил я. — А по вкусу как? Сам себе и ответь, придурок, — Хельга выдохнула дым мне в лицо. Я снова затянулся: — Просто спросил. Не фанат ментоловых. Эй, а мы случайно не учились вместе? — я почувствовал себя самым большим дебилом в мире. Это был самый тупой диалог, который я когда-либо начинал, даже включая те, когда был под кайфом. — Мы в одной школе сейчас, Эйнштейн, — ответила Хельга, намеренно таращась на кирпич в стене здания рядом со школой. — Я знаю, ну. Я в смысле, до этого. Разве мы не учились вместе в четвёртом классе или типа того? Мистер Симмонс? — Может быть, а тебе-то что? — Ничего, просто стараюсь быть дружелюбным, — я пожал плечами. — Слушай, дружок, Сид, так тебя зовут? Я знаю, что ты устраиваешь, и дай мне сказать тебе: вы, парни, просто сборище озабоченных мудаков. Нет, я не пойду никуда с тобой. Нет, я не буду с тобой встречаться, не отсосу тебе — ничего, что ты бы там хотел от меня, а теперь съеби, — сказала Хельга. — Я не собирался ничего такого просить! Ты нормальная? Это тупая игра, конечно, ты не какая-то вещь, и это мерзко, что они разыгрывают тебя как трофей, — какого чёрта я говорил? Блин, вот это я распизделся. — Можно подумать ты сам в это веришь, — Хельга повернулась ко мне. — Это всё правда, твою мать, ты не можешь мне поверить? Серьёзно? Я сделаю что угодно, чтобы доказать тебе, что не вру, — сказал я отчаянно. — Выйди из игры. Сначала я хотел поспорить, что я вообще не в ней, но потом решил так не делать, думаю, я не соображал ясно. Может быть потому, что я говорил с Хельгой Патаки, и её красота маячила передо мной так близко, или может быть потому, что я дунул сегодня утром. Но первая причина звучит получше. — Хорошо, сделано, я выйду, — сказал я. — Ты знаешь, как это сделать официально, а, придурок? Тогда сделай! — приказала Хельга. — Ладно, ладно! Хельга, ты пойдёшь со мной на свидание? — Нет! Что я творю? Вот я и проебал шанс на победу, ёбанный в рот! Нет! Нет! Но ведь оставался маленький шанс, что она скажет… — Нет. Блядство. — Ладно, видишь? Мне плевать на игру, — сказал я, стараясь не прозвучать пораженным. — Да, подумаешь. А теперь проваливай. Я хочу насладиться сигареткой в одиночестве, — резко сказала мне Хельга. — Ну… Я всё равно ненавижу ментоловые! — я вдавил наполовину прогоревшую сигарету в кирпичную стену и ворвался обратно внутрь. Следующее, что я сделал, — написал Аллену, чтобы тот встретил меня в туалете, чтобы я мог ему рассказать, что только что случилось, и получить немного сочувствия, как я всё мастерски проебал. Я зашёл в ближайшую уборную и спрятался в кабинке, пока не услышал открывающуюся дверь. — Сид? — звал голос Аллена. Я высунулся из кабинки: — Я… Я поговорил с ней! — Серьёзно? Ты говорил с Хельгой? — Аллен был удивлён. — Ну, я сказал ей, что думаю, что мы вместе ходили в начальную школу — а мы ходили, — и она была такая типа, ага, да, — я умалчивал большие, огромные куски информации. Одна ложь, видимо, тянет за собой другую. — Серьёзно? Она не наорала на тебя… Или не подумала, что ты её преследовал? — Э, думаю, нет, я прикинулся, что тоже вышел покурить и такой: «Ой, чёрт, забыл свои сигареты, вот дерьмо!» — сказал я. — Ну, бля, наверное, мне стоит тоже так попробовать. Ты ближе, чем кто-либо когда-либо был из наших, — заметил Аллен. Никто не должен был знать. Никто не должен был знать! Я всё равно мог всё провернуть! Вот это будет здорово! — Эй, чувак, я же сказал, просто пригласи любую девчонку… — Тогда это будет выглядеть, будто я отчаянно пытаюсь доказать, что не гей. — А разве это не то, чего ты добиваешься? — засмеялся я в облегчении. Мой план сработает, и Хельга Патаки станет моей девушкой, а заодно я получу все ништяки, которые прилагаются к этой победе. Жизнь будет прекрасна. По крайней мере в школе.