***
Точно так же, как капитанская должность Стайлса, Луи удивляло наличие в основном составе команды Зейна Малика. У этого вспыльчивого парня с модельной внешностью не было ничего, что могло бы пригодиться в баскетболе: ни высокого роста, ни подходящего телосложения (он был слишком элегантен и тонок), ни крупных рук. Даже его волосы, всегда идеально и сложно уложенные, выглядели так, будто любые физические упражнения были их самым страшным кошмаром. Но, как и Стайлс, эта вечно злая модель умела удивлять. Зейн-игрок был ловок, внимателен, стремителен и очень, очень быстр. Он с поразительной лёгкостью обходил противников, не позволяя им даже кончиками пальцев дотронуться до мяча, а иногда и забрасывал двух- и трёхочковые не хуже того же Стайлса, несмотря на существенную разницу в росте. Малик носился по площадке с такой скоростью, что Луи несколько раз действительно почти убедил себя в его способностях к телепортации. Всё тело Зейна представлялось одним слаженно работающим механизмом, и даже его невероятная (да, Луи это признавал) красота, его бронзовая кожа, его идеальные черты лица, его волосы и пронзительные глаза — даже это оттенялось той силой, которая теперь сквозила в каждом его движении. Томлинсон, пусть и нехотя, признал, что Стайлс и Малик работали на поле боя так, будто чувствовали друг друга кожей. Они могли находиться спинами друг к другу, но проделывать между собой поразительной красоты и точности передачи, приносящие, в конце концов, ещё несколько очков команде. Луи в тайне восторгался этой способностью так тонко чувствовать партнера и, в ещё более тайной тайне, завидовал им. Отчего-то ему совсем не нравилась такая сильная связь Стайлса с кем-то. Игра тем временем набирала обороты. Началась последняя четверть матча, счёт показывал 89:84 в пользу «Орлов», что, разумеется, было совсем не по душе болельщикам. И футболистам в том числе. Луи сидел, выпрямив спину и уперевшись сжатыми кулаками в колени, и неотрывно наблюдал за игрой, не издавая ни звука, но вопя и подбадривая команду внутри собственной головы. Его сердце заходилось в бешеном ритме каждый раз, когда наступал решающий момент у чьего-либо кольца, точно так же, как оно заходилось обычно при просмотре футбольных матчей. Парень уже не пытался найти такой реакции хоть какое-то оправдание. Он был полностью погружён в азарт и адреналин игры настолько, что иногда это ощущалось так, будто это он сам был сейчас на поле, и это его команда отставала в счёте в самой важной и, возможно, решающей их судьбу игре. Луи снова было жарко, невыносимо жарко, вот только теперь он осознавал всё возрастающее возбуждение. Причиной ему, как и всегда в последние месяцы, служил Гарри-чёрт-тебя-блять-подери-Стайлс. Он с необъяснимой грацией, даже женственностью, проносился мимо Луи, заставляя последнего до боли закусывать нижнюю губу, пытаясь забыть стоны и вкус кожи этого неожиданно сильного и опытного спортсмена. Целовать и облизывать его шею и плечи было одним из самых плохих решений, которые только могли прийти в голову, и именно сейчас мозгу Луи нужно было очень громко об этом напомнить. Парню до сих пор было странно вспоминать свои действия тогда, в кладовке, но не потому, что ему было стыдно, а потому что это… смущало? Это заставляло краснеть и опускать глаза, как бы признавая собственное поражение. С одной стороны, что в этом такого? Ну, позволил себе лишнего во время перепиха, с кем не бывает? Возбуждение иногда заставляет делать странные вещи, за которые потом стыдно, уж Луи точно знает (не будем углубляться в эту страшную историю). Да и Стайлс, бывший на грани оргазма, скорее всего, ничего не запомнил, так что и не перед кем стыдиться. Но с другой стороны, что, если всё же запомнил? Его тело отзывалось на эти действия слишком очевидно, чтобы всегда внимательный к деталям Луи не заметил. И вряд ли Стайлс забыл, из-за чего его тело так себя вело. А значит, это неожиданное проявление чего-то (нет, Томлинсон никогда не назовет это нежностью, страстью или чем-то подобно-ванильным) не получится просто забыть и не вспоминать. Или получится? Тем временем Скотт Николсон обходит Громилу, с лёгкостью забивая трёхочковый, выравнивая тем самым счет до 91:91 и заставляя бушующее вокруг море болельщиков взорваться аплодисментами и какими-то уже совсем дикими криками. Луи хочется вместе с ними вскочить и закричать, но он не зря гордится своей Томлинсоновской выдержкой. Проблема была в том, что они со Стайлсом безмолвно договорились: то, что они делают — это лишь секс, удовлетворение физического желания и ничего больше. Они никогда это не обсуждали (они вообще никогда не разговаривали, не ругаясь), но оба придерживались правила «Никаких объятий, милостей и поцелуев, иначе получишь по лицу». А теперь выходит так, что Луи сам добровольно его нарушил, поставив себя в неловкое положение. Ему до ужаса не хотелось объясняться перед Стайлсом, позорясь и наверняка краснея, но его долгом было объяснить, что те случайные ласки действительно были случайными и никаким образом не намекали на что-то серьёзнее секса. Потому что кто его знает, этого Стайлса, испугается ещё и прекратит эти тайные встречи, без которых (Луи знал, но ни за что не признался бы) Томлинсон уже просто не мог. (С чего он вообще решил, что Гарри воспримет те поцелуи как намек на что-то большее, никто не знает и по сей день). Счёт тем временем увеличился ещё на два очка у обеих команд, что значило 93:93. До конца игры оставалось 5 минут, причин продлевать основное время у судьи не было, это понимал даже Луи. А это значило, что в эти пять минут одна из команд должна перетянуть канат счета, потому что заканчивать вничью «Гепарды» категорически не могли, а «Орлы» совершенно не хотели. Томлинсон решил всё же внимательнее отнестись к оставшимся минутам (он и так, судя по счету, пропустил два забитых мяча) и нашел взглядом мяч, бывший у Зейна. Впрочем, надолго его взгляд там не задержался, моментально отвлекаясь и находя Стайлса. Он стоял, ожидая передачи в свою сторону, и всё его тело напоминало готового к последнему судьбоносному прыжку хищника, точно знающего, что добыча уже у него в руках. Его руки напряжены, что выгодно подчеркивает его татуировки, мышцы ног находятся в постоянном движении, несмотря на почти неподвижную позу, — они просто не могут спокойно стоять в такой момент, брови вновь нахмурены, губы сжаты. Шорты обтягивают задницу так, что Луи ненавидит и обожает их всей своей грязной грешной душонкой. Неожиданно глаза Стайлса отвлекаются от мяча, от игры и за секунду находят правую трибуну и внимательный взгляд Луи. По спине Томлинсона, от самой макушки, пробегает целое стадо мурашек, находящее свою конечную станцию в члене, дёрнувшемся под широкими, слава богам, штанами. Взгляд Гарри дикий, даже отсюда можно различить, что зрачки почти полностью заполнили привычную зелень, оставив лишь тонкую горящую полоску, заполнив глаза такой необузданной, такой живой и завораживающей тьмой, что оторваться абсолютно невозможно. Этот взгляд брошен всего на мгновение, но Луи настолько шокирован им, что ещё минуту не может прийти в себя и успокоить возбуждение, лишь краем сознания понимая, что Стайлс посмотрел в сторону футболистов впервые с начала матча и моментально нашел его, Луи, среди этой бушующей толпы. — Нравится то, что видишь? — раздается над левым ухом, заставляя вынырнуть из жаркого чёрно-зелёного тумана и повернуть голову. Лиам выглядит каким-то взъерошенным с покрасневшими щеками и горящими глазами. «То, что я вижу? Он что, заметил взгляд Стайлса? Или мой стояк?» — лихорадочно размышлял Луи, замечая в теплых глазах друга искру хитрости и оттенок того же понимания, каким на днях его одарила мама. Сердце пропустило несколько ударов, а затем забилось с бешеной скоростью; ощущалось так, будто Луи — маленький ребёнок, которого застукали за порчей родительского имущества. — Что? — глупо переспросил Томлинсон, надеясь, что краснеет не слишком сильно, а дёргается, чтобы скрыть возбуждение, не слишком резко. — Нравится игра? — переспрашивает широко улыбающийся Пейн, и Луи испытывает невероятное облегчение. — Не то, чтобы прям нравится, — он нарочно растягивает слова, чтобы создать видимость равнодушия, но именно в этот момент один из «Орлов» забивает двухочковый, и у парня вырывается злобное: — Чёрт! Лиам усмехается, впрочем, не менее расстроенный этим мячом. Теперь счет 95:93, до конца игры полторы минуты и всё очень, очень плохо. Начинается агрессивная борьба за мяч, и чем дольше это длится, тем тише становятся трибуны. Зейн обходит Громилу и ещё одного «орла», но теряет мяч. Противник начинает атаку, которую прерывает Роб Дилан, отбирая мяч. Он мчится к чужому кольцу, но теряет мяч так же, как и Малик до этого. Снова начинается атака на кольцо «гепардов», но Стайлс ловко перехватывает мяч и начинает вести его в трёхочковую зону. Все и всё в зале замирают, восторженно наблюдая за мастерством капитана. Сейчас он либо забьет трёхочковый, буквально вырвав эту необходимую победу зубами, либо не попадёт или потеряет мяч, принеся, помимо проигрыша, упразднение команды и баскетбольной секции «Вест Хиллз». Стайлс обходит одного противника за другим, сосредоточенно, быстро и гладко, так, будто это что-то обычное и простое — так, будто сейчас не решается судьба его команды. Вот он проходит последний рубеж защиты, замирает на долю секунды, прицеливается, бьёт… …Зал буквально взрывается криками, аплодисментами и свистом, напрочь заглушая последний судейский свисток. Все присутствующие на ногах, прыгают, обнимаются и смеются. — Есть! — это снова Найл, которого снова никто не осуждает — футболисты тоже стоят и тоже хлопают, не боясь за репутацию хотя бы потому, что сейчас до них никому нет дела. На табло победный счет в 95:96, на площадке угрюмые, даже злые «Орлы» и беспардонно орущие «Гепарды», обнимающие своего капитана со всех сторон и просто неприлично счастливо улыбающиеся. Луи чувствует улыбку на собственных губах, чувствует никуда не девшееся возбуждение, чувствует общую радость болельщиков и радость его собственной команды, тщательно скрываемую, но от этого ещё более очевидную. Он смотрит на Артура, гордо хлопающего в ладоши справа от него, смотрит на Лиама, улыбающегося так широко и ярко, как никогда до этого, и светящегося каким-то чувством, которое Луи не может определить с первого раза, лишь спустя несколько долгих секунд понимая, что это — гордость. Томлинсон, несомненно, удивлён этим, но потом думает: «Это же Лиам, он всегда видит всё в каком-то странном свете» — и снова возвращает взгляд на площадку, сразу же встречая счастливые ярко-зелёные глаза. В какой-то момент Луи думает, что впервые за три с половиной года видит на лице и в глазах Стайлса искренние положительные эмоции. Он не перестаёт улыбаться, хоть и понимает, что нужно, но Гарри возвращает ему широкую, настоящую улыбку, показывающую на его щеках ямочки, о которых Луи понятия не имел, улыбку, так сильно непохожую на его привычные усмешки и ухмылки, что целый шквал эмоций обрушивается на Томлинсона, грозя раздавить к чёртовой матери. И Луи вдруг признается самому себе в том, что гордость Лиама вполне оправданна и невероятно заразна.***
— Идёмте, парни, Стайлс ещё долго будет вымывать свои кудряшки, — Луи моментально узнаёт голос Зейна из-за закрытой двери тренерского кабинета. Зал уже давно опустел, бушующие без остановки болельщики ушли праздновать победу, футболисты поспешили скрыться ещё до того, как разошлись все остальные, и лишь Луи всё ещё был здесь. Он сидел в кабинете Барта, ожидая, когда тот уже, наконец, вернётся, чтобы обсудить сегодняшнее выполненное поручение и те слова про пока-что-капитана, которые Томлинсон забыл во время игры, но вспомнил сразу после. Вспомнил и нехило так заволновался. Ну не мог же Хамелл всерьёз сказать такое. Не мог, так? Или всё же?.. Ну, нет. Луи — прекрасный капитан, именно под его руководством команда выбилась в передовики чемпионата и имеет все шансы взять кубок. Мало того, именно Луи (не без Найла, разумеется) уговорил и привёл всю команду, в полном, чёрт возьми, составе на игру баскетболистов. На игру «Гепардов»! Он сделал невозможное, его ещё и отблагодарить должны за это! Но вместо этого он получает тонкий (не совсем) намек на то, что должность капитана долго за ним не задержится. Именно эти мысли заставили Луи прийти в пустующую тренерскую и устроиться на потрёпанном мягком диванчике напротив стенда с наградами (которых, к слову, было несметное количество). Но, судя по всему, Барт решил промариновать парня в соках его собственных страхов — другого объяснения, почему его до сих пор не было, Луи придумать не мог. Он сидит здесь уже почти два часа. Два. Чёртовых. Часа. В размышлениях, которые охватывают весь спектр от «Да он просто пошутил» до «Он выгонит меня не только с должности капитана, но и вовсе из команды», парень исходил весь кабинет вдоль и поперек, рассмотрел каждый миллиметр каждого трофея, посидел на всех горизонтальных поверхностях и даже попытался открыть всегда закрытый шкафчик с личными вещами тренера (сование носа в чужие дела + гиперактивность, помните?). Именно поэтому голос Малика, да ещё и произносящий до боли знакомую фамилию, моментально привлёк внимание умирающего от скуки и собственных теорий Томлинсона. Одна мысль о Стайлсе послала электрический мини-заряд по позвоночнику парня, заставляя вздрогнуть и тряхнуть головой. Снаружи тем временем послышались звуки смешков других баскетболистов, их удаляющиеся шаги и хлопанье двери спортзала. «Значит, ушли» — подумал Луи, ещё больше раздражаясь и ненавидя Хамелла и всех тренеров вместе с ним. Ну вот где он может пропадать так долго? Домой он точно не ушёл: кабинет не закрыт, телефон и ключи от машины спокойно лежат на столе, что ещё сильнее злит Томлинсона. Вот зачем вообще нужен телефон, если он постоянно спокойненько лежит в кабинете? Чёртовы преподы, вечно у них так. Да и постоянно присутствовавшее на игре возбуждение тоже не особо способствовало поднятию настроения. В ногах чувствовалась лёгкая слабость, несмотря на напряжённые до предела мышцы, каждая, даже самая незначительная, мелочь делала парня раздражительным и злым. Найл называл это состояние недотрахом, и Луи был вполне солидарен с этим утверждением. Томлинсон вдруг замер посреди кабинета, пристально разглядывая ручку двери. Малик сказал: «Идемте, парни, Стайлс ещё долго будет вымывать свои кудряшки», а значит, команды ушла, оставив капитана в раздевалке. Что, в свою очередь, значит, что Луи не единственный, оставшийся в зале, и вместе с ним здесь остался именно тот человек, который мог бы помочь расслабиться и успокоить нервы. Приняв решение, парень широкими шагами пересёк оставшуюся часть комнаты и вышел в зал, в котором совсем недавно свершилась судьба всей баскетбольной команды, попадая в кромешную тьму. Первые секунды Луи мог видеть лишь полоски света, бьющие из-под дверей в главный холл здания и в раздевалку. Практически на ощупь парень побрёл к противоположной стене, ощущая себя крайне неуютно в полнейшей темноте и гробовой тишине. Каждый шаг отдавался глухим эхом и делался из-за этого раза в два громче, заставляя бегать по спине мурашки и тревожно сбиваться с ритма испуганное сердце. Головой Томлинсон понимал, что идет напрямую через абсолютно пустую площадку, на которой просто не на что наткнуться, но какой-то неподвластный ему инстинкт, как это бывает со всеми бредущими в темноте, делал его шаги медленнее и аккуратнее с каждой секундой, заставляя идти почти на цыпочках, издавая как можно меньше шума. Наконец, Луи добрался до заветной двери, хватаясь за ручку, как утопающий хватается за спасательный круг, и переводя дыхание. Успокоившись, он тихонько приоткрыл дверь, тихо проскальзывая в раздевалку. Перед его глазами тут же предстала картина, прекрасная в своей сексуальности. Стайлс, совершенно один, стоял спиной к Луи напротив своего шкафчика и вытирал полотенцем мокрые волосы, кажущиеся длиннее из-за воды. Из одежды на нём было лишь полотенце, еле-еле державшееся на его тонких бедрах. Томлинсон не без удовольствия наблюдал за широкой спиной, мышцы которой соблазнительно напрягались и перекатывались от каждого движения рук. Опуская взгляд ниже, Луи неожиданно для себя самого заметил на пояснице Гарри две глубокие ямочки, которые стали таким же приятным сюрпризом, как и ямочки на его щеках, появившиеся от той невероятной улыбки. Томлинсон одёргивает себя на мысли о «прекрасной, яркой, искренней» улыбке, говоря своему мозгу, что улыбки Стайлса его вообще ни капли не колышут, но эти мысли успевают засесть где-то на краю сознания, вызывая странное ощущение тепла где-то в районе груди. Но проанализировать это чувство Луи не успевает, так как парень перед ним тянется, чтобы взбить волосы у макушки, что заставляет полотенце на его бедрах ещё немного опуститься, а тепло в груди Томлинсона переселиться в низ живота. Луи уже хочет его, поэтому продолжать молча пялиться нет никакого смысла. Он нацепляет привычную холодную ухмылку и громко прокашливается. Стайлс подскакивает на одном месте, резко разворачиваясь, хватаясь за набедренное полотенце и умудряясь удариться ногой о стоящую рядом скамейку. — Чёрт! — взвывает он, потирая одну ногу о другую, удивлённо-озлобленно смотря на Луи. — Какого хрена ты здесь забыл, Томлинсон?! Парень лишь злорадно хмыкнул, с иронической ухмылкой наблюдая за мучениями баскетболиста. Теперь перед ним снова был привычный Стайлс, ругающийся, смотрящий с равнодушием и раздражённостью, бьющийся обо все, обо что только можно удариться, даже чисто в теории. Ни следа того спортсмена-хищника, за которым так приятно наблюдать и которого Луи так сильно хотел. — Да так, знаешь, мимо проходил, — Стайлс стоял, нахмурившись, сверля взглядом дыры в своём собеседнике, что, впрочем, плохо скрывало его легкий румянец смущения. И, несмотря на враждебное выражение его лица, Луи моментально отметил для себя то, что Гарри выглядел счастливее и живее, чем обычно. Все черты его лица, как это обычно бывает после душа, имели особую свежесть, мягкость, будто всё острое и грубое (если оно вообще было в лице Стайлса) в них было сглажено водой. Он напоминал сытого котенка, довольного, пушистого и уютного. Поспешно остановив себя на этой мысли, Томлинсон слегка тряхнул головой, делая вид, что поправляет чёлку. — Все давно свалили праздновать, — хмыкнул Стайлс, справившись, видимо, с первой неловкостью от собственного положения застигнутого врасплох. — Было бы что праздновать, — фыркнул Луи, складывая руки на груди и закатывая глаза. Баскетболист одарил его угрюмым взглядом, метающим молнии. — Какого хуя, кстати, вы сегодня припёрлись? — делано-равнодушно спросил он. — Увидеть вживую ваш крах и разрушение баскетбольной секции, — Томлинсон печально вздохнул. — Жаль, не вышло. — Действительно, — Гарри сжимал-разжимал свободную руку в кулак, произнося слова сквозь зубы. — Обидно вам, бедненьким, наверное. — Очень, — кивнул Луи, стягивая футболку через голову и откидывая её куда-то в сторону. — Мы так надеялись лицезреть ваше эпичное падение, — Стайлс замер, голодными глазами рассматривая всё более оголяющееся тело парня. — Но вам, сучкам, как обычно повезло, — Томлинсон стянул штаны и, переступая их, подошёл к баскетболисту. — И мы с парнями увидели хорошую интересную игру, — закончил он, одним плавным движением отбирая у Гарри полотенце и оставляя его в чём мать родила. В глазах Стайлса после последних слов пробежала тень гордости и… благодарности? Луи не стал задумываться об этом, замечая, что парень возбуждён не меньше его самого. Томлинсон облизнул вмиг пересохшие губы, заметив, что Гарри уловил это мимолетное движение языка и тихо, даже как-то задушено, вздохнул. Зелень его глаз стремительно наполнялась той тьмой, тем огнем, который совсем недавно так сильно поразил Луи, и футболист, без того до боли возбуждённый, нетерпеливо развернул Стайлса к стене, привычным жестом толкая меж лопаток. — Томлинсон, я не подготовлен, — он хотел, чтобы это звучало сварливо и укоризненно, но получилось слишком уж жалобно. — Не проблема, — хмыкнул Луи, открывая шкафчик с вещами Стайлса и почти моментально находя смазку и презерватив. Развернувшись обратно, Томлинсон замер на мгновение, позволяя себе насладиться открывшимся ему видом поставленного «раком» баскетболиста. Обычно он убеждал себя в том, что, трахая заклятого врага, он тешит свое самолюбие и унижает противника, но в эту секунду Луи действительно наслаждался самим парнем и тем, как чертовски красиво он выглядел. Сильные руки упираются в стену, голова опущена между плечами, со всё ещё мокрых волос на спину стекает холодная вода, вызывая стаи мурашек. Поясница выгнута под идеальным углом, выставляющим задницу так, что хочется вколачиваться в неё до конца своих дней. Сильные мышцы рук и спины плавно перекатываются под кожей, татуировки блестят, будто умоляя провести по ним языком, а стоящий член пачкает смазкой живот и бедра, и самолюбие Луи тешится теперь за счет того, что всё это происходит с телом Стайлса именно из-за него. — Ты просто постоять сюда пришёл? — Гарри, как всегда, не позволяет вдоволь насладиться моментом, одной фразой разрушая его. — Не ворчал бы лучше, я же и передумать могу, — фыркнул Луи, подходя ближе к парню. — Не можешь, — усмехнулся Стайлс, и Томлинсон ещё больше возненавидел его за вечную правоту. Луи аккуратно открыл бутылочку со смазкой и вылил немного себе на пальцы, разогревая. Он никогда раньше не растягивал Стайлса, потому что тот всегда приходил готовым на назначенные им же встречи, и поэтому сейчас Томлинсон чувствовал смесь предвкушения, волнения и любопытства, что только усиливало возбуждение. Он медленно ввел указательный палец почти до основания, услышав шумный довольный вздох Гарри. Луи стал двигать пальцем, постепенно наращивая темп до тех пор, пока Стайлс не начал сам нетерпеливо насаживаться. Тогда он, без предупреждения, ввёл ещё один палец, на этот раз вырывая из баскетболиста настоящий стон. Тело Гарри было ещё более чувствительным, чем Луи когда-либо мог подумать. На каждое, даже малейшее, движение пальцев он реагировал остро, выгибался в пояснице, царапал стену в попытке ухватиться за что-нибудь и почти безостановочно постанывал, сам того, судя по всему, не замечая. Он сжимался так сильно, так горячо и тесно, что одна мысль о собственном члене вместо пальцев сносила Томлинсона мощной волной болезненного возбуждения. Ему до зуда под ногтями хотелось плюнуть на подготовку и сразу войти, растягивая, причиняя боль и наслаждаясь такой блаженной узостью, но что-то не позволяло ему так поступить, твердило, что это неправильно и грубо, хотя Луи (как он сам любил себе говорить) было плевать на чувства Стайлса. Но пересилить это упрямое «что-то» не получалось, и поэтому Томлинсон терпеливо растягивал партнера, слушая его стоны, ловя каждое изменение в его теле и наслаждаясь теплом в груди и огнём внизу живота (хотя первое он старательно игнорировал). Из блаженной дымки размышлений Луи вырвал протяжный и очень громкий стон и последовавшее за ним: — Чёрт, ещё раз, сделай так ещё раз! Стайлс еще активнее начал насаживаться на пальцы, стараясь снова найти заветную точку. Недолго порассуждав, Томлинсон решил, что можно добавить ещё один палец, на что тело под ним тут же одобрительно простонало, хрипотцой и отчаянностью голоса чуть не заставив футболиста кончить прямо так, даже не притрагиваясь к себе. — Твою мать… Томлинсон… — судя по напряжённости голоса и неспособности контролировать стоны, Гарри был почти на пределе от одних только пальцев, что каким-то странным удовлетворением прокатывалось по всему телу Луи. — Если не… аааах, чёрт… Если не трахнешь меня сейчас же… — Знаю-знаю, проходили, — усмехнулся Луи, не узнавая собственный голос — настолько он был низким и хриплым. Вытащив пальцы и заставив тем самым Стайлса неконтролируемо всхлипнуть, Томлинсон быстро раскатал презерватив и аккуратно ввёл головку, издавая слишком громкий из-за долгого ожидания стон. Он вошел до упора, вышел почти полностью и снова резко вошел, заставляя Стайлса практически вскрикнуть. Луи сразу же начал двигаться в довольно быстром и жёстком темпе, не сдерживая громких стонов, сливающихся со вскриками Гарри. Парень под ним извивался, громко и очень грязно ругался, практически не замолкая, чего раньше за ним не наблюдалось. В этот раз Стайлсу будто было плевать на всё на свете: он кричал, впивался ногтями в бедра Луи, подавался навстречу его рукам, много говорил и ругался. Парень будто отпустил себя, не особо задумываясь, что именно он делает и произносит; он наслаждался хорошим сексом после хорошей игры, победу в которой он собственноручно вырвал из-под носа противника. И такой Стайлс определенно нравился Луи. Он вколачивался в него, перехватив парня поперёк груди, утыкаясь носом в затылок и вдыхая запах шампуня. Томлинсон каждой частичкой тела чувствовал Стайлса, его горячую кожу, его тесноту, его жар, будто текущий по его венам вместо крови, и понимал, что долго не протянет. Поддаваясь искренности и отрыву, с каким Гарри извивался под ним, Луи снова впился губами в его плечи, заставляя парня задрожать всем телом и не сдержав собственного громкого стона. Его кожа всё ещё была невероятно приятной, гладкой, чуть солоноватой от пота, но пьянящей настолько, что оторваться было нереально. Томлинсон, отказывающийся признавать, что мечтал об этом ещё с прошлого раза, вылизывал шею и плечи, даже оставлял засосы, не сбавляя жёсткости и скорости установленного темпа. Стайлс кричал, просто натурально кричал своим глубоким хриплым голосом, матеря Томлинсона на чём свет стоит и умоляя не останавливаться. Почувствовав, что больше терпеть совсем никак не получится, Луи схватил правой рукой член Стайлса и впился зубами в его плечо, кусая не до крови, но ощутимо. От этих действий баскетболиста пробило крупной дрожью, он сильно выгнулся в спине и с каким-то нечеловеческим рыком излился в руку Луи, заставляя Томлинсона протяжно застонать прямо в ухо и кончить, в последний раз ударяя по простате. На восстановление дыхания, сил и нормальной работы мозга ушла пара минут. Луи аккуратно вышел из Стайлса, снимая презерватив и выкидывая его в мусорку, стоявшую неподалеку. Туда же чуть позже прилетела грязная влажная салфетка. Снова царила полнейшая тишина, прерываемая лишь шорохом одежды Томлинсона. Гарри сидел на скамейке, прикрыв бёдра полотенцем, и лениво наблюдал за растрёпанным, но довольным футболистом. Когда Луи полностью оделся, Стайлс поднялся, потягиваясь как довольный кот и проворчал: — Из-за тебя придётся снова идти в душ. — Ой-ой-ой, какие мы нежные, — закатил глаза Томлинсон. — Приятного принятия ванны, принцесса. — Я тебя предупреждал, — прорычал Стайлс, бросаясь на мастерски увернувшегося Луи. — Ну нет, негоже особе королевских кровей гоняться за футболистами, пусть и невероятно горячими, — Луи искренне веселился, наблюдая за разъярённым Гарри. У него даже ноздри раздувались, как у злого быка. — Я оторву тебе яйца и заставлю съесть, — прошипел Стайлс, снова пытаясь дотянуться до Томлинсона, отскочившего к двери. — Не знал, что ты увлекаешься экзотическими деликатесами. — Томлинсон! Луи стрелой вылетел из раздевалки, победно посмеиваясь над всё ещё полуголым и очень злым баскетболистом, решившим не преследовать врага в таком компрометирующем виде. Несмотря на странное ощущение в груди, не сходящую с лица улыбку и всё ещё ощущавшийся вкус кожи Стайлса, Томлинсон с гордостью самопровозгласил себя победителем этого раунда. В кабинет Хамелла он так и не вернулся. * «Галактик футбол» или «Галактический футбол» — французский анимационный сериал про футбол (привет, капитан очевидность). «Тени» — команда-соперник главных героев.