«Вы берете для себя?» «Нет, для папа.» (Да-да, врать нехорошо, но что поделать?) «Может, все-таки сходите к врачу?»
Каждый раз ей кажется, что все вокруг знают эту маленькую тайну и осуждают за то, что она делает в закрытой квартире. — Все, я заказала нам еду, — шумно ставя поднос на стол, Шарлотта садится на свое место и толкает один чикенбургер подруге. Эмма растерянно смотрит на нее. — Давай, давай. Ничего не знаю. Она загнана в угол. Маленькая мышка попадает в мышеловку и та — бах! — щелкает прямо на ее тоненькой шее. Ужасно пахнет химикатами, все вокруг чавкают и с омерзительным видом жрут свои деньги в виде булки с овощами и, пять минут назад, мороженой котлетой. Они наслаждаются. Соус стекает по их рукам, пачка одежду, крошки летят во все стороны. Они смакуют масло, жир. Хорошо звучит, да? Просто сказка. Под пристальным взглядом подруги Эмма берет этот злосчастный бургер в руки. Медленно, дрожа, разворачивает бумажную упаковку. Она точно решила, что найдет аптеку где-то здесь неподалеку и купит таблетки. Затем — домой, ждать результат.***
У нее ужасно болит живот. Девушка лежит на полу, свернувшись калачиком, и вяло стонет, проклиная свою слабость как перед едой, так и перед вредными медикаментами. От полной пачки остается две трети. Она превышает дозу ровно в пять раз, надеясь, что это ускорит и улучшит эффект. Как объяснить брату, что она не может приехать не потому, что нет, а потому что все ее путешествие на ближайшие пять или восемь часов — путь от спальни до туалета. Как объяснить маме, что она устала терпеть все это, что у нее настоящие проблемы, что она испытывает неподдельный страх перед происходящим? Как объяснить подруге, что невозможно просто сходить в кафе съесть бургер? Ее отказываются понимать. И вот снова. Она бежит в уже ненавистное место. Ужасно болит голова. В такие моменты Эмма жалеет, что метод «два пальца в рот» на нее не действует. Ни пальцы, ни щетка, ни полтора литра воды. Но возможно, это и к лучшему. Хотя бы зубы ей удастся сохранить. На весь дом звучит плейлист с достаточно грустными песнями. Она не может врать и говорить, что не скучает по их ночным прогулкам, что хотела бы повторить тот самый день, когда они были рядом. Но она так же не может сказать об этом напрямую. Она чувствует себя не нужно. И всему виной тело. Ее дряблый свисающий живот — пусть и не такой большой сейчас, но присутствующий. Лежа на боку, она может видеть тазовые кости, что очень воодушевляет ее. Ее исполосованные шрамами ноги — напоминание о наказании за сорванную диету или просто лишний кусочек шоколадки. Ее пухлые пальцы, растяжки, какая-то «жидкая» задница. Эмма все в себе ненавидит. И считает себя самым уродливым человеком в этом мире. И все, по ее мнению, так считают.***
— Знаешь, ты очень красива в этом платье. Эмма долго вертится перед зеркалом, пытаясь вычленить не плюсы нового образа, а подчеркнуть именно минусы и поделиться своей находкой с окружающими. — Смотри, очень заметно, что у меня широкая и некрасивая спина, видно дряблые ручонки, а еще — мой спасательный круг. Не выпали все это девушка прямо в лицо своей другу, он бы ни за что это не заметил. Гарри не обращает внимание на такую чушь, как «два-три лишних сантиметра». Все-таки он проводит время и общается на с ее животом. Он внимательно смотрит на подругу, которая, загрустив, возвращается в примерочную, чтобы снять платье и вернуть его как не подошедший товар. А ведь ей так идет этот фасон. Эмма, оказавшись в привычных высоких шортах и безразмерном свитере, выдыхает, будто бы только что ей удалось скрыться от погони в самом укромном и уютном месте. — Готова? — выглядывая из-за шторки, спрашивает Гарри. — Я ужасно устал. — Угу, — все, что удается выдавить из себя девушке и они покидают очередной магазин, в котором все не подходило, сидело не так и вообще «на кого это сшито!» Эмма всегда была упитанным ребенком. Самым активным, но самым крупным. Раньше она не верила своему диагнозу — ожирение — и считала, что красота внутри, а внешность не так важна. Сейчас она в разы меньше себя прежней и все ее мысли только о еде. Она боится. Гарри хватает свою унылую подругу и забрасывает себе на плечо. Все вокруг смотрят на то, как высокий симпатичный парень несет, подобному буйному мешку картошки, девушку, не обращая внимания ни на ее вопли, ни на удары и хлопки маленькими ручками. Она кричит что-то похожее на «поставь — надорвешься», но он лишь качает головой и продолжает свой путь по направлению к фудкорту. Эмма вновь понимает. Этот день будет не легче предыдущего. — Итак, я взял тебе гречневую лапшу с морепродуктами. Если верить их сайту, на сто грамм приходится всего сто пятьдесят калорий, а в одной порции всего триста грамм. Итак, умножаем, — ставя две небольшие коробочки с китайской лапшой на стол, Гарри закатывает глаза и быстро выдает — всего четыреста пятьдесят! Теперь Эмма включает свои математические навыки и насчитывает, что если она съесть ровно половину, то потребит всего двести двадцать пять калорий. Не так страшно, как звучала первая цифра. Но Гарри внимательно следит, как медленно есть его подруга. Она тщательно все пережевывает. Не смакует, а просто расщепляет еду на мелкие частицы. — Зачем ты себя так мучаешь? — неожиданно спрашивает он. — Ты ведь прекрасно понимаешь, что это детский сад. Эмма отставляет свою порцию в сторону. — Я не прошу наблюдать за этим. Не нравится — не смотри. — А какую ты ждешь от нас всех реакцию тогда? — Просто не мешайте мне.