Jail Bird

Альфред ударился задницей о холодный каменный пол камеры и затрясся от страха, когда увидел тёмный, жестокий, взбешённый взгляд глаз Ивана. Иначе нельзя было выразиться: русский разъярён, и Альфред не сможет легко откупиться от своей вины. Никогда американец не видел Ивана в таком гневе во время наказаний. Конечно, Брагинский был всегда рассержен, когда наказывал, но не до такой степени. Отползая назад к стене, Ал прижал колени к груди, безрезультатно пытаясь сбежать от ярости мужчины. Он знал, что выхода у него нет никакого, но чувство беспомощности пересиливало и заставляло в панике ёжиться. Иван подошёл к койке и сдёрнул с подушки наволочку. Порвав её на несколько маленьких длинных полос, он приблизился к парню, взяв одну из полос ткани. Ему необходимо было убедиться, что Альфред пожалеет о своём непристойном поведении при коллегах Ивана. Альфред закусил губу и всхлипнул, когда взор застлала тряпка, повязанная на глаза чересчур туго. Это ещё больше ухудшало его положение. Теперь он не только чувствовал близящееся наказание, но и не мог видеть, что происходит вокруг. Но парень не осмелился перечить русскому. Просто не мог. Рисковал вновь ослушаться воли хозяина. На мгновение обретя спокойствие, Альфред вновь сжался от страха, тяжело дыша. Иван схватил Ала за запястья и перевязал их другой полоской ткани, скрутив за спиной парня, а затем добавил ещё один лоскут поверх — чтобы уж наверняка. Он не мог позволить Алу сбежать. — Тебя ждёт избиение, — Иван грубо сжал его челюсть в своих пальцах. Затем он вернулся к койке и, наклонившись, пошарил под ней рукой, после чего достал оттуда длинную трубу от крана. Он не собирался бить ею слишком сильно — на неё имелись иные планы. Всего лишь стукнуть пару раз, а затем… Всхлипнув и сжавшись, Альфред вздрогнул, готовясь принять удар тяжёлой руки Ивана. Но, когда удара всё не было, блондин начал ещё больше беспокоиться. Особенно после того, как услышал пару секунд спустя шаркнувший звук металла. Иван же не собирается сделать из него отбивную в прямом смысле, да? Воплощать в реальность угрозы выбить зубы и сломать ноги? Не мог же мужчина быть столь жестоким, чтобы так наказывать за небольшое неповиновение! Держа язык за зубами, парень сидел в напряжении, и воображал себе разные страшные исходы. Ухмыльнувшись, Иван коснулся щеки Альфреда холодной трубой. Желая пока лишь немного устрашить парня, он тихонько промурлыкал, спускаясь краном к плечу жертвы: — А сейчас мы тебя разденем, — он намеревался предупреждать Альфреда о том, что собирался делать. Парень не сдержался от по-детски испуганного восклицания, когда холодный металл стал ласкать его шею и ключицы. Иван же не собирается избивать его этой штукой? Кажется, это бейсбольная бита… Боже, этим же можно убить. Тем не менее, металл вскоре отстранился от кожи, вырвав из груди тяжёлый вздох облегчения. Удерживая трубу под мышкой, он начал срывать с Ала одежду, вновь повергнув юношу в смятение, и тот испуганно вскрикнул. Так, в скором времени блондин был полностью обнажён перед своим мучителем, и его тело было отдано на милость садисту. Альфред хотел тотчас прикрыться от инстинкта самосохранения и стыдливости, чтобы избежать большего унижения, однако не мог. Движения были скованы. И даже если бы он был способен это сделать, Иван бы наверняка расценил действия как акт неповиновения и наказал бы более жестоко. Мужчина забыл раздеть Альфреда до того, как связал ему руки, поэтому просто позволил оставшимся клочьям свободно висеть у запястий за спиной. Он сорвал с парня нижнее бельё, и теперь Ал сидел, согнув колени, на холодном бетонном полу. Иван прислонил кран к шее жертвы. Он хотел, чтобы Джонс прочувствовал каждый дюйм трубы и представил себе, что за хернёй будет избит. Но не сейчас. — Нагнись вперёд, и чтоб нос коснулся пола. Альфред содрогнулся, когда металлический предмет вновь прошёлся по его коже. Нет, это явно не было бейсбольной битой, оно какое-то тонкое… и плотное, мощное. Биты обычно полые. Как бы то ни было, если этим предметом ударить — будет очень больно. Блондин мог сказать наверняка, что ударь Иван его сейчас по шее этой штуковиной, можно будет распрощаться с жизнью. Пусть и издав возглас, полный неуверенности и мольбы, Альфред всё же повиновался приказу мужчины и, сидя на коленях, наклонился так низко, что коснулся кончиком носа пола. Что Иван задумал? Чего он хотел от Альфреда? Это очень странное воплощение наказания. Хотя, если акцент был сделан на устрашении и унижении, то мужчина явно преуспел. Парень дрожал всем телом от страха. В этот момент Иван упёрся подошвой ботинка в лоб Альфреда и ухмыльнулся: — Лижи. И скажи, кому ты принадлежишь — скажи, кто твой хозяин, — русский хотел, чтобы парень надолго запомнил урок. Всё-таки Альфред должен был выучить очень важное правило: что главный здесь Иван, и Иван же устанавливает свои правила. Иван имел достаточное могущество быть его королём, а Альфред — не больше, чем подданным. Русский хотел, чтобы парень лизал его ботинок? Да кто вообще попросит такую непристойную, негигиеничную вещь? Во всяком случае, Ал был беспомощным и беззащитным. Он не мог отказать. Немного выгнув шею, чтобы осуществить просьбу, Альфред высунул свой маленький розовый язык и стал нервно лизать верхнюю часть подошвы. Пыль и грязь, прилипшие к обуви, заставили парня скривиться от отвращения. Однако он продолжал прислуживать, робко вылизывая ботинок. Он решил избегать самой подошвы и лизать ближе к внешней поверхности, чтобы не сталкиваться с таким обилием ужасной на вкус грязи. Поскольку парень был слишком сконцентрирован на работе языком и внимании к ботинку, он совсем забыл о том, что Иван требовал сказать. Тот самый бред про русского «хозяина»… Хотя в данном положении это было сложно. — Я не слышу твоего голоска. Я тебе приказал что-то сделать. А когда я говорю тебе что-то сделать, ты выполняешь это, бесполезная маленькая шлюха, — окрикнул его Иван и слегка огрел Альфреда по спине трубой. Не слишком сильно. Разве что синяк будет. — А теперь ты мне скажешь, кто твой владелец — и к тому же прибавишь, что сам являешься лишь моей игрушкой. Альфред был не более чем маленьким милым трофеем на полке Ивана, и мужчина хотел, чтобы американец это знал. Он хотел, чтобы парень в этом признался и это прочувствовал. От удара металлического предмета по голой спине Альфред вскрикнул и зашипел от боли. По-видимому, штуковина имела некий изгиб на конце… это что, какая-то труба? Не задумываясь о том, чем же это было, Альфред послушно убрал язык с грязного ботинка и, содрогаясь от рыданий и собираясь с мыслями, пробормотал: — Я-я… Вы м-мой хозяин, — он глубоко вздохнул, прежде чем тихо продолжить: — Я л-лишь ваша игрушка, сэр, — он вновь затрясся от плача, отвращение и горечь пересилили. Как он вообще раньше мог думать об Иване не как о чудовище? Ал был для него ничем иным, как секс-рабом… чёрт, не только рабом. А именно игрушкой. Предметом. Даже не человеком, а предметом. И как Альфред рассчитывал на какую-то дружбу? Иван обещал защищать его, обнимал его, оберегал его, обещал ему ту свободу, которую однажды уже ограничил… Все эти жесты со стороны русского казались дружественными. Хотя, может, так их воспринимал наивный, обманутый ум Альфреда. Может, Иван играл снисходительную роль так же, как Альфред играл дружелюбную, послушную. Мужчина фыркнул и закатил глаза в ответ на никуда не годный ответ американца. Просто повторить слова… Что, так сложно вложить немного души и искренности в слова, добавить от себя? Да, возможно, действительно непросто, но Иван надеялся на лучшее! Он вздохнул и вдавил голову Альфреда в пол, наступив ботинком на затылок. — Ты начинаешь мне наскучивать, — он наклонился и схватил парня за волосы. — У меня для тебя кое-что есть, — и русский потащил юношу в сторону туалета. Когда его схватили за волосы, Альфред взвыл от боли. Беспрерывно всхлипывая, парень начал всерьёз паниковать. Он не имел ни малейшего понятия о том, что решил делать мучитель, чья фраза не обещала ничего хорошего. Извиваясь и корчась в попытках высвободить волосы, Ал наконец вырвался, громко вскрикнув. Он не мог больше терпеть издевательств. — И-иван, прекрати, пожалуйста! Мне жаль, мне так, блять, жаль, просто остановись, пожалуйста, прекрати! — вырвалась его отчаянная хриплая мольба о пощаде, призывающая садиста перестать. Парень понимал, что это безнадёжно, однако просто не мог сдержаться. Он нуждался хоть в чём-то, что предотвратило бы его неизбежные страдания. Иван отвесил Альфреду пощёчину, благо, просто ладонью. — Заткнись. Ты — не больше, чем говно, так что теперь сможешь попить из места, куда должен быть смыт, — и после этого он молниеносно опрокинул голову Альфреда в унитаз, погрузив в воду. На удачу Альфреда, в воде ничего не плавало, однако пришлось её всё же глотнуть. Намёк различался безупречно: именно таким образом пьют непослушные собаки, и парень был лишь непокорным псом. Не успев сделать ещё вдох, Альфред вновь был насильно погружён под воду. Он сделал несколько отчаянных попыток поднять голову, чтобы глотнуть воздуха, однако мужчина надавил сильней на затылок. Унитазная вода проникла в его нос, рот, она была повсюду, и вкус был омерзителен, несмотря на то, что вода была чистой. Слёзы юноши смешались с ней, а его рыдания ни на секунду не прерывались. Даже осознание происходящего было отвратительно, его лицо пропиталось водой, в которую обычно люди испражнялись. Альфред взаправду ощутил себя никчёмным, его существование, казалось, теряло значимость с каждой секундой, проведённой в толчке. Он даже сопротивляться такому унижению не мог. Может, он и впрямь был хуже говна. Наконец даровав Альфреду возможность вздохнуть, Иван вновь окунул его обратно, с силой надавив на шею, чтобы доставить боль. Он не собирался заходить слишком далеко, чтобы вырубить Ала или вообще прикончить, однако, определённо, оказался более чем грубым. — Ну, как оно? — прорычал русский, пальцами вцепившись в волосы Ала, избегая замоченных унитазной водой мест. — Ты всего лишь говно. Да даже меньше, чем говно. Ты теперь это понимаешь? Парень кривился, жадно глотал воздух и закашливался в оставшейся в горле и носу воде, когда Иван окончательно вытащил его из толчка. Чувствуя лишь апатию и уныние, жестоко пронзившие тело, Ал понурил голову и пробормотал: — Да, сэр. Я… Я понимаю своё ничтожество. — Хороший мальчик, — Иван потрепал щёку Альфреда и так сильно сжал в пальцах трубу, что костяшки побелели. — У меня есть для тебя подарок, — промурлыкал он, оттащив парня за волосы от туалета и швырнув на пол. — Жопой вверх, лицом вниз, — Ал нуждался в хорошем уроке. Учиться и ещё раз учиться. Самодовольство, бытовавшее у Альфреда, уже было подавлено. Иван прав. Парень не способен ни на что. Американец лишь надеялся на то, что его кто-то защитит, наслаждался изнасилованием, по собственной вине оказался в тюрьме с… может, он правда был никчёмен. Ощущая в душе странное смирение со своей ролью, блондин выгнулся в спине, задрав повыше задницу с уперевшись щекой в холодную плитку. Он ожидал от Ивана самое худшее. Иван был удивлён послушанием. Его обрадовало то, как Альфред… охотно принял свою судьбу. Может, «охотно» — не слишком подходящее слово, однако Ал так запросто повиновался, Ивану это очень понравилось. Он развернул кран прямым концом к себе и прислонил ко рту, облизнув его и вздрогнув от металлического привкуса. Другой стороной он похлопал Альфреда по заду. — Ты же понимаешь, чем это сейчас станет? Это станет твоим новым дилдо. Альфред лишь слегка вздрогнул, когда холодный металл коснулся его зада. Слова Ивана заставили парня, в полной апатии, забеспокоиться. Однако он решил смириться со своей ролью суки. Он не испытывал к своему хозяину ничего, кроме презрения, но не сопротивлялся. Абсолютное смирение. — Да, сэр. Как вам будет угодно. Услышав ответ Альфреда, Иван почувствовал лёгкую дрожь, пробежавшую по спине. Такой послушный, такой покорный… А ситуация столь эротична! Идеально, просто идеально, Иван был в восторге. Альфред прогибается под ним и ведёт себя как настоящая сука, которой и должен был быть? Да ничто не могло сравниться с этим! — Хороший мальчик… — он опустился на колени сзади Альфреда и раздвинул его ягодицы, потирая между ними краном, подготавливая американца. Альфред подался навстречу холодной трубе, но не по собственному желанию, а чтобы возбудить своего хозяина. Быть выебанным длинной железной палкой было, пожалуй, последней вещью, которой Ал хотел заняться. Но если доминантный мужчина того хочет, кто Альфред такой, чтобы отказать? Виляя бёдрами, парень попросил: — Да, хозяин. Я хочу, чтобы вы преподали мне урок. Выебите меня своим краном, — он старался придать голосу томный оттенок. — Ох, как сладко болтаешь. Иван засмеялся и шлёпнул Альфреда, после чего смочил трубу слюной, плюнув на её конец, и осторожно направил её в анус парня, начав пропихивать. Было сложно задать правильное направление, однако дальше пихать стало гораздо легче. Мужчина улыбнулся, когда преодолел ту глубину, на которую обычно проходил его член. Он хотел глубже. Несмотря на болезненную умиротворённость и попытки сохранять спокойствие, Альфред не мог не зашипеть и не вскрикнуть от боли, когда труба прошла так глубоко в его анал. Она была плохой заменой члену: стержень был узким, шершавым, холодным, отвратительным на ощупь. Уткнувшись лицом в пол, Альфред зажмурился и стиснул зубы, страдая от боли. Он очень надеялся на то, что, быть может, ощущения сменятся на более приятные и он привыкнет. Снова засмеявшись, Иван пихнул трубу глубже, неряшливо-криво. Русский не хотел позволять Альфреду привыкать к проникновению, он просто хотел выебать его трубой, раздолбать ею очко парня. Возможно, он порвёт жертву? Или это чересчур жестоко? Ох, ну что ж, значит, нужно проверить догадки на практике. Это как научный эксперимент! Резкий крик боли вырвался из груди Альфреда, слёзы потекли по его щекам. Труба вошла так глубоко, глубже, чем когда-либо входил Иван. Слишком глубоко. Как бы то ни было, парень не мог сдвинуться с места. Он позволял русскому развлекаться. Оставалось лишь надеяться, что в развлечения не входил разрыв внутренних органов. Мышцы анальных стенок спазмировали от дискомфорта, сжимая кран, инстинктивно стараясь вытолкнуть наружу металлический объект. Пихая трубу и выкручивая её внутри, Иван мурлыкал и лапал красивую задницу Альфреда свободной рукой. — Ты такой мягкий и милый, — признал мужчина, издеваясь над аналом парня. — Ты должен быть благодарен за то, что имеешь. Я мог наказать тебя более жестоко… — может, в следующий раз он позовёт своих друзей устроить групповуху с Альфредом. Нет, тогда он сам будет ревновать… Чёрт возьми, столько вариантов! Альфред прошипел, задыхаясь и крича от боли, когда труба стала динамично толкаться в него. Он чувствовал, как внутри стенки стали кровоточить от неровного шершавого трения, от фрикций, доставляющих такую агонию. Тем не менее, юноша стал двигать бёдрами навстречу трубе, выкрикивая: — Да, хозяин! Я вам очень благодарен, вы так милосердны… нгх… — конечно, это была ложь, и более ужасного, унизительного чувства Альфред в жизни не испытывал… Но он не мог сказать это вслух, необходимо было ублажать доминантного мужчину. — Ох, отлично… — Иван и не собирался останавливаться, даже видя, как струящиеся подтёки крови скользят по безупречно красивой коже бедного мальчика. Ему безумно нравилось разъёбывать задницу Альфреда. — Ты не больше, чем бесполезная потаскуха. Только и можешь, что быть спермоприёмником в каталажке. Но… Я ведь не отдаю тебя другим. Я для того чересчур собственнический. Альфред на этот раз промолчал, ему было слишком больно, и словам Ивана он внимания не уделил. Он стонал и вскрикивал с каждым толчком, каждым кошмарным поворотом стержня внутри. Это не приносило блондину ни капли удовольствия, только невероятную агонию, стыд, безнадежность. Всё ещё двигая бёдрами назад, пассив закрыл глаза, стараясь замкнуться ото всех чувств и мыслей. Лапнув задницу Альфреда, Иван одобрил: — Как очаровательно. Мы почти закончили, не волнуйся, — мужчина захотел зайти дальше, потому пропихнул трубу ещё глубже. — Маленькая похотливая сука… Альфред даже не думал о том, что мучения когда-нибудь окончатся, ему казалось, что они будут длиться вечно. Насадившись на кран, Альфред застонал: — Да, хозяин. Я такая сука, такая шлюха, аххх! По спине Ивана вновь пробежала сладкая дрожь, и он стал совершать фрикции трубой быстрее, неистово желая увидеть больше столь красивых, эротичных действий от Альфреда. Он опять хлопнул парня по заднице, опять сжал ягодицу. Кожа юноши так мило покраснела… Ивана это безумно заводило. Стоны боли стали громче, когда мучитель ускорил темп. Чувство стало просто невыносимым, кошмарным, но Альфред не мог ничего поделать. Он собирался скакать на этом кране до конца, принимая его в себя как послушная сука, каковой он и стал. Иван дрожал и тёр свой пах через одежду. — Так эротично… — ему невероятно нравился внешний вид Альфреда, и, хотя не хотел второй раз за день получать оргазм, всё же решил унизить парня ещё больше. — Мммм… Подожди ещё немножко… — подождать столько, сколько потребуется для самоудовлетворения. Для Альфреда это был сущий ад. Труба проникала слишком глубоко, слишком мощно, парень просто не мог физически получить хоть какое-то удовольствие. Ему казалось, что его драли в зад ножами. Он орал в невыносимой боли, в то время как мужчина продолжал двигать стержнем внутри, наращивая темп. Хоть одно радовало юношу: на этот раз он не кайфовал от изнасилования. И этот повод для гордости удручал. Пытка Альфреда приводила Ивана в экстаз. Со стонами, он дрочил себе, глядя на то, как трахает Ала трубой. Мужчина мог бы сам сменить этот кран, однако побрезговал, понимая, что американец наверняка повреждён внутри, раз так кровоточит. Он не хотел подцепить какую-то инфекцию, или, ещё хуже, занести какую-то инфекцию Альфреду. Чёрт, он на миг почувствовал что-то вроде сочувствия и раскаяния. Не настоящие сочувствие и раскаяние, но что-то похожее. Слёзы струились по лицу Альфреда. Он задыхался от рыданий, когда мужчина продолжал трахать его краном, и надеялся, что вскоре страданиям придёт конец. Это была пытка, и на пытку его хозяин дрочил. Альфред содрогался в агонии, рыдания сотрясали побитое тело, а чувство ничтожности поглотило парня целиком. Здесь, в тюрьме, он стал действительно никчёмен и бесполезен. И прямо сейчас он мог почувствовать тому доказательство. Понимая, что можно помочь Ивану кончить, парень стал активней насаживаться на трубу, хотя и всё ещё нерешительно и медленно. Это было слишком больно, и энтузиазм в движениях проявлялся слабо. Оргазм Ивана приблизился, когда Альфред внезапно стал таким инициативным, и мужчина кончил себе в руку. Он, вздрогнув, остановился и вынул кран, и тот рухнул со звонким грохотом на пол. — Развернись ко мне. Вылижи мою руку, — он протянул ладонь юноше, на ней ещё оставались капли спермы, которые должен был подлизать Альфред. Парень приложил немало усилий, чтобы обернуться, но боль в заднице и связанные руки не позволяли того сделать. Неспособный видеть, где находились руки Ивана, он захныкал, пытаясь найти их на ощупь лицом. Иван схватил плечо Альфреда, помогая выбрать правильное направление, и пихнул ему ладонь в лицо. — Лижи и наслаждайся. Ты ведь только на это и годен, верно? — с издёвкой в голосе спросил он, протирая руку о сухие золотистые локоны Альфреда, схватив их и оттянув, демонстрируя свой контроль над юношей. Слишком измученный, Альфред не мог ответить, и понадеялся, что вопрос был риторическим, потому лишь высунул язык и стал жадно вылизывать ладонь Ивана, глотая сперму. По крайней мере, парень надеялся, что это была она. Теперь, когда русский получил долгожданное удовольствие, Алу должно было быть позволено отдохнуть. Джонс продолжал лакать с руки хозяина сперму, не волнуясь о вкусе, и вскоре он «умыл» руку. — Славный мальчик, — пробормотал Иван, потрепав волосы Альфреда. Он, схватив парня, поволок его в сторону кровати и бросил на нижнюю койку. — Отдыхай и набирайся сил, — мужчина произнёс это таким голосом, будто регенерация могла быть мгновенной. Он надел обратно свои штаны и поднял с полу трубу, при взгляде на которую поморщился. — Отвратительно… — он вздохнул и швырнул её под койку. Развязав лоскуты ткани, обвязывающие запястья Альфреда, Иван взглянул на дверь. — Я уйду ненадолго. Собравшись с силами, чтобы выдавить пару слов, Альфред спросил, застенчиво, осторожно, тихо: — Н-не могли бы вы снять повязку с моих глаз, сэр? — вообще, сейчас его мало волновала способность видеть. Более того, он и не хотел видеть. Однако повязка его-таки раздражала. Она была затянута туго, неудобно, и была пропитана его слезами насквозь. — Я ж тебе руки освободил, этого достаточно, — Иван фыркнул. — Сам сними повязку. Если ты не настолько жалкий, что даже самостоятельно руками не можешь шевелить. В один и тот же момент Иван хотел, чтобы его суки подчинялись беспрекословно и просили на всё разрешения, но и чтобы они были достаточно самостоятельны. Не делать же всё за них! Альфред понимал, что сам способен снять повязку, но не хотел этого делать без позволения. Вот только ещё одного наказания не хватало. Дрожащими ослабленными руками коснувшись ткани, Ал стал мучиться с узлом на затылке. Наконец он справился с ним, и ткань упала на простыню. Глаза его заплыли от слёз и покраснели, и не выражали ничего, кроме страха и апатии. Увидев то, как Альфред обрёл самостоятельность, Иван решил, что теперь может уйти, потому покинул камеру. Он намеревался вскоре вернуться и промыть парня. По собственному желанию и для собственной пользы, конечно. Вовсе не для благосостояния юноши, а лишь чтобы Альфред был чист и готов для следующего раза — Иван не хотел пихать член в разорванную и кровоточащую дыру, можно было заразиться. Почувствовав себя свободней, оказавшись наедине с собой, Альфред практически сразу провалился в глубокий сон, веки слишком потяжелели от рыданий, не в силах больше оставаться открытыми. Парень хотел забыться, стерев из памяти этот ужасный опыт, надеясь, что сны окажутся более приятными. Ивана не было в камере несколько часов, но вскоре он вернулся, принеся с собой мокрую тряпку и несколько влажных салфеток, которые обменял на сигареты. Этого было более чем достаточно, чтобы прочистить Альфреда, кишечник которого, возможно, уже гноился. Честно говоря, Иван не понимал, почему его это стало так волновать — ещё пару часов назад его было наплевать, по большей части. Альфред, свернувшийся на постели клубочком, был полностью обнажён и спал на голом матрасе. Кровь, ранее струящаяся из ануса, теперь остановилась, засохнув на бледной коже внутренней части бедра. Синяки блестели в тусклом освещении, тихое посапывание прорывало жуткую тишину камеры. Мальчик даже не сдвинулся с места, когда вошёл хозяин. — Подъём, — Иван потряс Альфреда за плечо. — Будем тебя промывать, — и, не дождавшись полного пробуждения парня, русский принялся за работу. Он раздвинул ноги Ала в стороны и стал протирать кровавые подтёки дезинфицирующими салфетками. Эти салфетки ему дорогого стоили, и Альфред должен был быть благодарен, что заполучил себе такое счастье… Американец открыл глаза лишь тогда, когда хозяин снова его ударил, в этот раз всего лишь по щеке. Он потянулся и посмотрел на мужчину с апатией и усталостью во взгляде. Парень понимал, что должен был зол на Ивана. Что был предан, изнасилован, избит. Но не мог прочувствовать ни одну из эмоций, которые переполняли его ранее. Иван оказался прав: Альфред ничего стоящего из себя не представлял. Истинное отсутствие беспокойство о чём-либо владело разумом парня. Равнодушие пересилило злость. Иван был обеспокоен тем, что ответ так и не последовал, но промолчал, продолжая дезинфицировать кровоподтёки. Чистый и озлобленный Альфред лучше, чем гноящийся и… ну, тоже озлобленный Альфред. Однако Иван молчал, не наблюдая никакой неприязни от юноши. Он не хотел углубляться в подробности состояния парня, ему было достаточно поверхностного анализа. Альфред вздохнул, позволив мужчине себя промывать. Хотя безразличие царило в душе парня, появилось и некое любопытство. Тихим, мягким голосом Альфред спросил: — Почему ты делаешь это? — не очень развёрнутый вопрос, но на большее он способен не был. Иван не желал, чтобы Альфред расценивал его действия как заботу. Чтобы сохранить лицо перед своим питомцем, мужчина стал оправдываться: — Для себя самого. Не могу же я пихать член во что-то, что кровоточит и, возможно, заражено. Одолжение я делаю самому себе. И немного тебе. Будь благодарен. Слегка разочарованный ответом, Альфред решил держать язык за зубами во время промывания. Он не должен был докапываться до хозяина с расспросами, но в душе теплилась надежда что, быть может, Иван проявляет что-то вроде симпатии и сострадания. Ведь ещё недавно мужчина не был столь бессердечен. Вновь вздохнув, Альфред взял подушку и спрятал в ней лицо, ожидая, что дискомфорт вскоре пройдёт. Ивану пришлось проверить Альфреда и внутри, чтобы удостовериться в абсолютной чистоте ран, и, чтобы высушить и завершить процедуру, он использовал сухую сторону тряпки, протирая ею кожу. Он провёл ею по груди, по животу, подтёр рот, но уже более небрежно. — Готово. Чисто. Услышав это, Альфред счёл правильным оставаться послушным, потому улёгся в постель, отвернувшись к стене. Ему не хотелось ничего делать. Он ненавидел мужчину, который с ним такое сотворил. И не мог это отрицать. Но, отчего-то, он чувствовал некое обязательство удовлетворять Ивана. Казалось, теперь это было единственной вещью, на которую Ал был способен… единственная работа, которая ему была поручена здесь, в тюрьме. Парень был слишком уставший, не способный спорить и пререкаться, слишком беззащитный, чтобы пытаться возражать. Блондин был тут бесполезным дополнением, интерьером для камеры, и эта роль придавала его существованию хоть какой-то смысл. Внимание Ивана и служение ему было лучше, чем ничего. К тому же… если Ал вёл себя хорошо и был послушен, мужчина его хвалил и обращался хорошо. Хотя русский довольно вспыльчив… кто знает, что ещё ему в голову взбредёт. Иван же в то время пытался побороть в себе сильное чувство раскаяния, которое поселилось в его душе и росло, как ужасный уродливый монстр в его голове. Он пытался прогнать, подавить это чувство. Альфред сейчас просто шокирован, ошарашен, он вернётся в своё обычное состояние, придёт в норму и, возможно, станет более покорным и услужливым. Ивану нужно было гнуть свою линию, но при этом сохранить индивидуальность и энергию парня. Проще сказать, чем сделать, но он был решительно настроен воплотить этот свой замысел.