Твой размытый образ

      Нечёткие очертания раздражали глаза даже во время сна. Видения хороводом кружили перед замутнённым взглядом, путая образы и создавая непередаваемую кашу, которую нет и не было смысла пытаться разобрать.       Вроде бы это был коридор, а может быть просто длинная комната, по краям которой было что-то синее и продолговатое, плавно растянувшееся вдоль стен. Смотря на мир чужими глазами, казалось, что ты движешься по бесконечному коридору. Всё сильнее начинала кружиться голова, тошнило, хотелось поскорее прекратить эту пытку.       Резко проснувшись, Стайлз откинул одеяло, давая телу почувствовать лёгкий утренний ветерок, который пробирался в комнату через приоткрытое окно. После этого сна жутко болела голова, хотелось либо снова заснуть, либо приложиться обо что-нибудь, надеясь на «клин клином».       Еле подняв затёкшее тело с кровати, Стайлз подошёл к компьютерному столу, на котором стоял стакан с водой, и быстро выпил его, чувствуя редкие ручейки, которые потекли из уголков губ. Они медленно стекали по тонкой шее, обводя собой кадык, ключицы, и остановились на безволосой груди, замерев там, будто замёрзнув и прилипнув к телу.       Запустив руку в недлинную шевелюру, Стилински посмотрел на себя в небольшое зеркало, что было вмонтировано в его шкаф. Нескладный пацан обвёл себя взглядом, кратко глянул на лицо и тут же отвёл глаза. Обычный с виду подросток, непримечательный ничем, кроме чуть более развитого ума. Так и зачем себя разглядывать, если смотреть-то не на что?       Задав себе такой риторический вопрос, Стайлз открыл дверцу шкафа, доставая оттуда толстовку и случайно зацепившуюся за неё белую футболку. Задумчиво посмотрев на футболку, мысленно прикидывая что лучше - зажариться или замёрзнуть, он все же выбрал второе и натянул футболку, убирая толстовку обратно в шкаф. Чёрные, порванные на коленках джинсы, заняли своё место на худощавых ногах.       Хлопнула дверь, послышались лёгкие и быстрые шаги спускающегося по лестнице, и вот уже на кухне стоит Стайлз, чуть улыбаясь и даря отцу взаимное пожелание доброго утра.       Наблюдая за завтракающим сыном, шериф Стилински спросил:       — Готов к первому дню в школе? — и мысленно сам себя хлопнул по лбу. Нельзя подросткам задавать подобные вопросы.       Стайлз, удивленно оторвал свой взгляд от тоста и направил его на отца. Тот сидел, и старательно смотрел в другую сторону, будто только сейчас понял, какую глупость он сморозил. И по его нынешнему виду и не скажешь, что шериф. Пусть и небольшого городка.       — Конечно готов! Вперёд и с песней навстречу новым, разбитым на разные социальные группы идиотам! — полыхнул Стайлз сарказмом, впрочем, безо всякой злобы.       — Стайлз, здесь же все по-другому, нежели в Нью-Йорке. Люди поскромнее, попроще…       — Так то оно так, но всегда есть дёготь в бочке меда, и ты как шериф должен сам это понимать — быстро отозвался Стайлз, облизывая перепачканные в джеме пальцы — Всё, я побежал, дела зовут, ублюдки ждут.       — Стайлз! — возмутился было отец, но его сын лишь легко рассмеялся, приобнял отца, и на ходу закидывая рюкзак за спину быстро побежал к двери.       Смотря на закрывшуюся дверь, шериф устало прикрыл глаза: «И как ты с ним в городе справлялась, Клаудия?».       ***       Новая школа, новые лица, новые придурки. Это был девиз сегодняшнего дня. Стайлз конечно понимал, что ещё пока-что ничего не случилось, но ничего с собой поделать не мог.       Заезжая на парковку, ему сделалось гораздо спокойней, ведь единственной выделившейся машиной была серебристая Порше, а не его джип.       Проходя мимо припаркованных машин, Стайлз направился к небольшому зданию школы, что станет ему «домом» на последний год. А дальше — свобода, престижный универ и потеря девственности. Но насчёт последнего приходилось сильно сомневаться.       Блуждая по заполненным школьниками коридорам, Стайлз искал нужный кабинет, и его успехи в этом пока что равнялись нулю.       — Эй, не подскажешь, где 308 кабинет? — поймал он кого-то проходящего мимо за руку и попытался развернуть. Ключевое слово: попытался. Стайлзу казалось, что он ухватился не за человеческое плечо, а за кусок отшлифованного бетона. Быстро отдёрнув руку, Стайлз задрал голову вверх, как раз тогда, когда эта мускульная груда развернулась.       Перед Стайлзом предстало что-то просто невъебической пиздатости. Чёрная щетина, густые тёмные брови, и светлые, цвета травы глаза. Вкупе с остальными частями лица и, о боже, футболкой, которая хрен знает как натянулась на это божественное тело, создавалось впечатление, что ты видишь бога. А может так оно и есть, кто его знает.       — Новенький? — слегка протянув слово, спросило божество, при этом чуть наклонив голову в сторону. Боженька, нельзя создавать из людей таких секс-машин, если, конечно, не хочешь устроить конец света.       — Да, — коротко ответил Стайлз, надеясь, что он всё ещё держит себя в руках, и по его лицу не текут слюни.       — Ты почти на месте. Заверни за угол и первый слева — твой, — и, развернувшись, брюнет пошел в другую сторону.       На секунду залипнув на удаляющейся заднице, Стайлз направился в указанном направлении. Не то чтобы он надеялся, что тот парень будет учиться с ним в одном классе. Не-а, он ни за что не признается себе в этом.       Открыв чуть скрипящую дверь и досадливо поморщившись, Стайлз оглядел класс. Добро пожаловать в разделение на группы белых баранов, чёрных баранов, коричневых и… каких-нибудь ещё. Не суть.       Как только Стилински прикрыл за собой дверь, весь народ тут же обернулся на него. Стайлз в принципе не знал, что сказать, ведь просто «Хэй» будет стрёмно. Поэтому он быстро прошёл к пустующей задней парте, плюхнулся на стул и прикрыл глаза. «Боже. Как же всё это стрёмно».       Прозвенел звонок, подтянулись остальные ученики, и никто не обращал на него внимания.       Дверь снова скрипнула, и в класс вошёл учитель. На самом деле, на учителя он был мало похож, скорее, будто только что вернулся с модного показа в Милане. И он был очень, очень подозрительно похож на того секси-чувака из коридора.       — Добрый день класс, — хитро улыбаясь поздоровался учитель. Нестройный хор голосов повторил приветствие.       — К нам перевёлся новенький, — перевёл на Стилински глаза учитель, и весь класс, словно роботы, сразу же сели в пол оборота, начиная глазеть. И жутко бесить Стайлза, который и так был на нервах — Я Питер Хейл. Теперь ты, представься, пожалуйста.       — Стайлз, — после его слов наступила неловкая пауза, будто он должен был сказать что-то ещё, но Стилински молчал, слегка похрустывая пальцами и смотря в окно.       — Лааадно, хорошо. Имя — это тоже информация. Спасибо, садись, Стайлз, — пройдясь глазами по журналу и по классу, учитель спросил:       — Дерека опять нет? — дождавшись редких киваний он тяжело вздохнул и направился к доске — Начнём новую тему: «Неопределенный интеграл». Мы уже знаем, что f(x) — функция действительной переменной. Интеграл же, это первообразная этой функции…       Услышав знакомые слова, мозг автоматически отключился от урока, не считая нужным повторно слушать то, что он и так знал. Рисуя в специально отведённой для этого тетрадке Кинг Конга, покоряющего высотное здание, он не заметил наступление «этого». А когда заметил, было уже поздно.       Стайлз понял, что происходит, только когда карандаш выпал из ослабевших пальцев. Голова вмиг стала тяжёлой, тело будто мгновенно затекло, и на его мозг набросились «они» — видения.       Со стороны он выглядел так, будто у него резко началась лихорадка: лицо стало бледным, как мел, всё тело вспотело и тряслось в лёгкой судороге.       — Стайлз, с тобой все хорошо? — привлек к нему внимание Хейл. Снова почувствовав на себе повышенное внимание, Стилински попытался обвести взглядом класс, но уже ничего не видел, кроме постепенно возникающих картинок перед его глазами.       ***       Он находился в лесу. На удивление, картинка была настолько четкой, что он разглядел вокруг большие ели, ветвистые дубы, и множество листьев, качающихся на ветру. Под ногами была трава, мох, иногда попадались редкие камушки.       Обернувшись влево, он увидел двух людей, и они явно не собирались пить с ним чай. Один бледный, весь в татуировках, другой темнокожий, сверкающий белыми зубами и что-то втолковывающий своему приятелю.       Внезапно оба развернулись к нему, один достал нож, другой взял в руки кастеты. Они медленно начали подходить, явно выкрикивая какие-то угрозы, но Стайлз ничего не слышал — его слух находился в вакууме.       Картинка задержалась, слилась и перемешалась, цвета накладывались друг на друга, тошнота увеличивалась в геометрической прогрессии, казалось, будто всё тело болит и ноет, иногда слышались особенно сильные вспышки: было ощущение, что его кто-то бьёт. Хотелось закрыть глаза и прекратить этот пиздец, но разницы не было: что с открытыми, что с закрытыми глазами, он продолжал видеть и чувствовать.       Из какофонии звуков и изображений его вывела резкая боль под ребром. Стайлз закричал, но не услышал собственного голоса. Картинка резко приобрела четкость, он опустил взгляд вниз и увидел собственные руки, испачканные в крови, которые пытались взяться за ручку ножа, торчащего под ребром, но всё время соскальзывали.       Его словно облили ледяной водой, он моргнул, и оказался в заполненном людьми классе. Руки Стайлза всё ещё находились около рёбер, белую футболку быстро пропитывала кровь, буквально ручьём стекая на пол.       Стояла гробовая тишина. И абсолютно все пялились на него. Рядом стоял учитель Хейл, придерживая его за плечи, вероятно, чтобы он не свалился со стула. Быстро обойдя его и присев перед ним на корточки, Питер Хейл спросил:       — Ты обручённый?       В классе резко пошли шепотки, и теперь уже все встали, лишь бы видеть белого, как простыня Стайлза.       Стилински знал, что рано или поздно это выяснится, но не думал, что в самый первый день. Прикрыв глаза и стараясь не двигаться, он еле слышно произнёс:       — Да.       Он почувствовал руки учителя на своём лице, услышал какой-то вопрос, но не смог понять, о чём он, и быстро провалился в липкую тьму.