На привязи

Юра пошевелил ступней, прислушался к ощущениям. Пошевелил другой. Согнул колени и поднял бедра. В позвоночнике хрустнуло, и на секунду стало хорошо-хорошо. Юра открыл глаза — и стало плохо. Перед глазами исковырянная ногтем стенка. Он проверял — из чего, можно ли проковырять насквозь, но под обоями и слоем известки оказался традиционный бетон, который, как Юра помнил, не всяким сверлом просверлишь. В дедушкиной квартире на одну стенку в спальне нельзя было ничего прибить, пока не взяли у соседа крутой перфоратор и не высверлили-таки четыре дырки под полки для Юриных книг. Вот сейчас повернусь, подумал Юра, а он там сидит. Явился, пока я спал, и пялится. Пялится, пялится, сука, чтоб у него выпали на хуй глаза! Он повернулся рывком, крутанув за собой одеяло и сбив простыню — в комнате было пусто. Вообще-то он заявился так только однажды, когда Юра так крепко спал, что не проснулся от грохота замка, и потом догадался, что в воду было что-то подсыпано, но с тех пор каждый раз ждал, что это случится опять. Юра тогда заорал, вскочил на постели и влип в стенку, а ему сказали: извини, я не хотел тебя напугать, и Юру потом ещё сутки трясло, натурально как в лихорадке. Юра подтянул одеяло к груди и прикрыл глаза. Надо встать, а вставать не хочется, и что с собой, таким ленивым, делать? И до чего он так доживется, будет валяться до пролежней? Разорит его на специальный матрас для парализованных, вот. Юру передернуло, он сбросил одеяло, спустил ноги и попал ими прямо в тапочки. Нашел на полу пульт, прибавил звука, и телек заговорил голосом ведущей о росте ВВП и заебенной будущей жизни простых россиян. Переклацнул на мультики. Потом обратно. Посмотрел на дату в углу: пятнадцатое апреля. И снова на мультики. А потом щелкнул выключателем, вспыхнула длинная лампа под потолком, и выключил зомбоящик к чертовой бабушке. Оставлял его на ночь ради света, потому что под ярким лампочным было никак не уснуть. Можно попросить настольную лампу, но Юра не будет ничего у него просить. Это Юра решил для себя сразу. Пятнадцатое апреля, ровно неделя. Интересно, ему полагается торт? Блин, не посмотрел погоду. Ну ладно. Четыре дня льют дожди, а восьмого апреля дождя не было. Был седьмого, и лужи остались глубиной с Байкал. Юра чуть не провалился в одну на выходе из метро, и бежал, чертыхаясь, домой, желудок, как последняя сволочь, нагло лез целоваться к позвоночнику, а дома оставалась на ужин гречка. Как в анекдоте про кота, которому гречка сначала фу, потом хм, а потом м-м-м! А потом стук подъездной двери и — темнота в глазах. Когда очнулся — кружилась голова, а нога была прикована к изножью. Юра орал так, что в итоге его непонятно чем вырвало на пол. Он стащил носок и пытался выскользнуть, вертясь так и эдак, но понял, что скорее вывернет себе ногу. Металл начал натирать кожу, и Юра кое-как натянул носок обратно. Ну вот и пиздец тебе, решил, довыебывался. Или наоборот, доидеалился до того, что какая-нибудь из ебучих ангелиц не вытерпела и решила заграбастать его себе. Или их даже несколько. Да ясен хуй, несколько! Юра не фея в полном смысле, одной ебанутой бабе его так запросто не утащить. Скооперировались, спланировали, оглушили в подъезде и приволокли в свое логово, и скоро начнут ебать вместе или по очереди. Юра что-то об этом читал, как перетягивают, чтобы стоял часами. Блядь, пусть стараются сколько влезет, у него не встанет вообще. Он подышал, сглотнул мерзкий вкус с языка, огляделся. У изголовья стояла тумбочка, а на тумбочке бутылка воды и стакан. Пить хотелось неимоверно. Юра потянулся, отдернул руку, словно бутылка оскалилась. А если туда подмешано чего, наркота или, кто знает, слабительное? Всё-таки взял. Бутылка была запечатана. Оглядел на предмет проколов, но ничего не нашел и решился открыть. Руки были слабые, еле-еле сумел. Глотнул прямо из горлышка, прополоскал рот, сплюнул на пол, а потом жадно и часто глотал, даже заболело в груди. Отставил бутылку и огляделся. Ну, комната. Без окна. Кровать у стены, тумбочка рядом, два стула, стол, у противоположной стены комод и на нем телевизор. Обои в веселый цветочек, розовенький. Юра икнул, прижал руку ко рту. Снова весь содрогнулся. О, господи. Реалити-шоу. Кажется, такие ещё делают, ну или решили воскресить. Были же популярны эти дебильные программы, где со звездами творят какую-то хуету, пугают до усрачки, а потом выскакивают с шарами и розами и орут: наебали! А Юра звезда же, да? Свежеиспеченный чемпион. Он их засудит на хуй. Моральную травму оценит в миллион евро. Дядя Яша подтвердит, что он от ужаса перестал докручивать четверные. У-у, адвоката наймут лучшего. Пизда телекомпании, разорена! — Вам пизда! — крикнул Юра, и икнул так, что его подбросило. Наручник звякнул о спинку кровати. Тишина осталась такая же. Юра замер, прислушиваясь: ни скрипа, ни шороха. Сложил руки рупором у рта. — Начинайте, падлы, я проснулся! Мотор, блядь! Поехали! А, тут, наверное, где-то по углам камеры. Камер, сколько ни приглядывался, он не увидел, крикнул во всю глотку: — Пидоры! Выползайте, мрази! Дернул ногой и взвыл. Повалился на спину. Да конечно, шоу! Так, не паникуй, Юра, вот только без этого. Он вдохнул и задержал воздух в легких, диафрагма перестала подпрыгивать, но глазам было всё так же горячо. Вспоминай, как говорил дядя Яша: не паниковать, думать. Подумать, что можно сделать, как исправить, как сделать лучше, если налажал. Юра ощупал карманы джинсов, поднял задницу и вывернул передние, на покрывало посыпались мятые бумажки, монеты, полупустая пачка леденцов от горла. Телефона, естественно, не было. Пальцы прыгали, он кое-как выковырял леденец и сунул в рот. Вкус меда смешался со вкусом рвоты. Юра огляделся опять, но ни настенных часов, ни даже какого-нибудь маленького будильника не обнаружил. Ну и сколько он тут валяется? Может, всю ночь? По ощущениям было ничего не понятно, в голове гул и туман, но она, на удивление, не болела. Юра ощупал виски и затылок, запустил пальцы в волосы, посмотрел — чисто, крови не было. Значит, не проломили. Да и ударили, кажется, не прямо по башке, а куда-то в шею, он не запомнил. Лег, вытянув ноги. Начало трясти, как от холода. Юра обнял себя, сполз к изножью и сбился в комок. Украсть украли, а дальше что? Не показываются и не посягают на чемпионские прелести. Спокойно, Юра, дыши. Никто не будет красть и приковывать человека, чтоб бросить его и уморить голодом, это тупо, даже конченые маньяки так, наверно, не делают. А если правда камеры? И кто-то будет сидеть и дрочить на то, как он тут загибается. Зря выхлебал столько воды за раз. За сколько там человек помирает от жажды, за неделю? Блядь! Юра вцепился пальцами в запястье, взвыл. В голове вспыхнуло. Точно! Потребуют выкуп! Ха-ха. У кого, у деды? Дыа-а! У Якова? Коне-ечно. Хотя это звучит уже не так тупо. Ну не у президента федерации спорта же, блядь. Или кто-то решил, что призовые Гран-При это целое состояние, на которое можно до пенсии безбедно жить? А Юра собирался отложить на образование. Су-ука-а, он тут быстрей от страха скопытится. Являйтесь уже, мудаки, предъявляйте требования. Стукнуло в стену, и Юра вскинул голову. Медленно сел. Стукнуло снова. Юра открыл было рот заорать, но решил погодить, вдруг кажется. Но металлически заскрежетало, щелкнуло, и дверь в углу отворилась медленно, как в ебучих фильмах по Кингу. Юра забыл дрожать. В комнату вошел человек, и Юра выдохнул: — Блядь. Человек поставил на стул два больших пакета, один качнулся и чуть не сполз с края, человек придержал его и сказал: — Уже проснулся, Юра? Извини, опять пошел дождь, пришлось задержаться. Я не хотел заставлять тебя ждать. — Какого хуя? — в горле перехватило, как надулся, впившись иголками в слизистую, морской еж. — Какого хуя? Я где? Че те от меня надо?! Отабек Алтын закрыл двери, подошел, посмотрел с беспокойством на лужу рвоты около кровати и сказал, глядя серьезно и строго: — Дружить. Протянул руку. Он потом повторял это за каждым удобным и неудобным разом, как заведенный: дружить, Юра. Юра громко слал его на хуй, потом, когда охрип, просто показывал фак. Словарный запас иссяк быстро, но Юра надеялся, что основную мысль всё-таки донес, похититель его — ублюдок, мразь и вообще не человек. Сдохни на месте, уебок! Отабек Алтын вздыхал и качал головой: ну что ты, Юра, зачем? Но я на тебя не сержусь, правда. Будем друзьями? Юра пытался проломить ему голову ногой, пока тот ползал у кровати с мокрой тряпкой. Отабек быстро его скрутил и попросил так не делать, а то можно случайно травмироваться, им обоим это ни к чему. Юра дышал ртом и смаргивал слезы, извернулся и укусил урода за руку, но через свитер вышло слабо, зубы соскользнули, а во рту, смешавшись с рвотой и медовым леденцом, остался вкус ношеного шмотья, да ещё ворсинки, которые он долго снимал с языка. — Ты хочешь чего-нибудь? — Чтоб ты сдох! — просипел Юра. Не доходит до него, что ли? На хуя спрашивать, если не собираешься исполнять. — Пить или есть? Поговорить? Не рычи, пожалуйста. Юра оскалился. Надо выждать момент, вцепиться в глотку, а потом смазать ногу кровью и выскользнуть, зря он, что ли, такой худой? Но пока примеривался, как лучше кинуться, тот закончил и вышел с ведром. Рот горел, и лицо от крика горело. Юра лег на спину, неудобно положив ногу, железка тут же больно впилась. Не паникуй, Юра. Думай. Про кровь — это какая-то хуйня. Насмерть убить эту паскуду нечем, а если и выйдет, то Юра сам же тут и помрет от голода, если ни до кого не докричится. А если бы можно было до кого-то докричаться отсюда, ему наверняка заткнули бы рот. Ко всему прочему говну примешался вкус крови, Юра пошевелил языком, понял, что прикусил, сам не заметил когда именно. Нет, это, блядь, ни в какие ворота. С таким же успехом его мог похитить какой-нибудь Ли Сынгиль. Смысла — ноль. Дружить! Не то чтобы Юра много понимал в отношениях между людьми в принципе, но всё точно не так происходит. Мир, конечно, сплошной цирк уродов, но не до такой же степени! Опять стукнула дверь, Юра сел, стараясь не морщиться, убрал волосы с лица, ладони были потные, несколько волосинок пристали, как на клей-момент, Юра с остервенением их отодрал, чуть не вырвав. Отабек Алтын остановился около пакетов, вытряхнул из одного другой пакет, поменьше, развязал и выложил на комод стопку постельного белья с тигровым принтом. Юра следил, не моргая. Это ещё что за хуйня? Он лежал на голом матраце, без подушки и одеяла. Одеяло Отабек достал откуда-то из угла, скрученное в тугой валик. — Я не стал стелить сразу, ты был в одежде, но если разденешься — заправлю. Ты умеешь вставлять одеяло в пододеяльник? Я каждый раз мучаюсь. Юра подтянул к груди свободную ногу, обхватил колено руками. А у них же там в этих Таджикистанах воруют невест, да? Прямо на улице, Юра читал что-то такое. До того думал, что это ритуал, традиция, как в «Кавказской пленнице», тогда уже было дичью, а фильм старющий, дедушка его любит. А оказалось, нет, реально имеет место такой пиздец, что воруют, а потом деваться некуда, надо соглашаться на замуж, потому что собственные мамка с папкой уже не пустят домой, позор. Но это у них там, и про баб, какое отношение всё это имеет к Юре? Кто из правильной туркменской родни согласится на похищенного мужика в роли невесты? Блядь! А сколько я спал, подумал Юра. Реально, не поймешь. Может, мы уже ни хуя не в Питере. Он видел это тупое продолжение фильма про фокусников, где их загипнотизировали и увезли аж в Китай! Боже… — Где я? Куда ты меня притащил, утырок? Тот обернулся, вывернул второй пакет, и к вороху разноцветных упаковок на столе присоединилась пачка столовых салфеток. — Пригород. Извини, пришлось отлучиться. Лучше пока ночь. Я не хотел тебя оставлять, думал, успею. Испугался? Что, блядь? Нет, чего там пугаться, Юру ж каждый божий день пиздят по голове и утаскивают в пригороды с целью… дружить? Пиздец. Обиженец за своё четвертое место. Если бы дебютант Юрий Плисецкий облажался по полной, этот хуй взял бы бронзу свою. Но у Юры золото. — Ты думаешь, я тебе денег дам? Так я всё в казино просадил уже, понял?! Отабек Алтын обернулся от стола, нахмурился. — Деньги? Нет-нет, что ты, это всё с меня, я угощаю, раз уж… ну, не пригласил, конечно, но раз уже так вышло. Само по себе вышло. Вышло, блядь, как на ногу в раздевалке наступил! Извини, с меня обезжиренное мороженое. — Ты голодный, наверное. Печки здесь нет, извини, но пицца ещё теплая. Я взял с грибами, ничего? Ты же любишь грибы. И двойной сыр. Нехорошо, конечно, не спортивное питание, но раз уж нарушать, то основательно, да? Всё остальное в рамках, не волнуйся, пожалуйста. Он поднял и потряс какие-то пакетики, Юра пригляделся, увидел ветчину и адыгейский сыр. И ещё пакеты, пакетики, коробочки. Овсяные хлопья в пачке с медведем. Семь злаков в коробке с довольной девчонкой. Юра их ненавидел, самое мерзкое, эти ваши здоровые завтраки. Хотя Лилия настаивала, чтобы он сам варил, не из коробок, контролировала. О господи, господи, Лилечка, дорогая, разбудите меня уже, я опять скриплю зубами во сне и мешаю вам даже в соседней комнате. Но Лилия его не будила, а Отабек Алтын подошел и протянул пластиковую тарелку с куском пиццы. — Держи, там ещё много, наедайся. Юра посмотрел исподлобья и не понял, почему этот ебучий кормилец не рухнул замертво. Юра вложил в этот взгляд всё, но оказалось, недостаточно, чтобы убить силой мысли. Окей, он потренируется ещё. Рук даже не поднял. В животе было непонятно, то ли очень полно, то ли очень пусто, и тошнило, как будто объелся, но не ел он с обеда, точно больше двенадцати часов. Отабек Алтын всё стоял над кроватью, как башня, потом поставил тарелку на тумбочку, подтащил свободный стул, взял кусок пиццы себе, но тоже не ел, устроил на коленях. — Юра, надо поесть, ты же не ужинал. — Хуясе ты заботливый, — сказал Юра. Устроился так, чтобы не сильно впивалось в ногу, отполз в самый угол. Не будет он с ним трапезничать. Хуй знает, что там в этой пицце — опять темнота в глазах, а проснется голый в каком-нибудь борделе с хуем в жопе. А тут типа перевалочный пункт. — Я буду стараться, — серьезно сказал Отабек Алтын. — Я принес не то? Скажи, чего ты хочешь. Юра повторил, но Алтын почему-то опять не сдох, а покачал головой и слабо улыбнулся. — Юра, я понимаю, что тебе неприятно… — Неприятно? А?! Неприятно, блядь?! Да ну, с чего ты взял? Не стоит беспокоиться. Я обожаю, когда меня вырубают возле квартиры и тащат в какие-то ебеня! Я от этого прям кончаю! Сука! — он рванулся, выбросил резко руку, но Алтын сидел далеко, и Юра просто скинул тарелку на пол, пицца шлепнулась с влажным звуком, реально сыра не пожалели, и теплая, ещё не застыл. Дыхание сбилось, в животе все переворачивалось, и Юре показалось, что его вот-вот вывернет. — Урод! — Юра. — Уебана кусок! Где я, блядь! Отстегнул меня, живо! Мразь! Мразь! Уебок! Отабек Алтын перехватил его руки, стиснул обе и задрал над головой, навалился сверху, упершись коленом, Юра взвыл, скорее от унижения, чем от боли. — Пусти! Пусти, тварь! — Юра. — Пусти меня! — Юра! Он крикнул, и Юра замер. Блядь, блядь. Щас достанет нож и пырнет или просто порежет, чтоб неповадно было. Такие, наверное, любят кровь. Или отпиздит. Отпиздить проще, он сильнее, а Юра пристегнут к спинке, не убежит и не спрячется. — Успокоился? Юра дышал через рот, сглотнул, волосы попали на язык, он замотал головой, отер щеки о матрас. — Юра, — сказали над головой, — я не хочу причинить тебе вред. И не буду. Клянусь, я не желаю тебе зла. Ты веришь мне? — Нет! Отабек Алтын посопел и сказал серьезно: — Я понимаю. Это трудно. Нужно время. Да, подумал Юра, да. Нужно время, чтобы придумать, как мне отсюда выбраться. Когда уебок ушел, оставив на тумбочке пиццу, воду, хлеб, нарезанные сыр и колбасу, конфеты и два апельсина, Юра долго лежал и смотрел в потолок. Я сплю, говорил он себе. Я сплю и вижу один из тех кошмаров, после которых просыпаешься, не понимая, в каком находишься мире, и готов зарыдать от чудовищного облегчения, что это был сон. Что все живы, что над кроватью не стоит монстр, и ведьма не заглядывает в окно, что ты дома, в своей постели, носом почти в мохнатой кошачьей заднице, а мочевой пузырь подпирает чуть не под горло. Он сел, потер лицо, напряг ноги. Ну, ничего не попишешь. Он орал, конечно, чтоб Алтын надел себе это ведро на голову, но тот всё равно оставил, сказав: Юра, не стесняйся, пока будет так. И стесняться уже кончались силы. Продуманный, заметил Юра, справившись, от чего даже в голове стало светлее, даже с крышкой. Без крышки воняло бы адски. Дедушка ставил ведро в прихожей на даче, чтобы не бегать далеко ночью, и тоже было с крышкой. Деда. Заорали первые птицы, и Юра понял, что рассвело. Удивился, что услышал, значит, он не в подвале. Это плюс? Да хуй его знает. Деда. Скоро обнаружат, что Юра пропал. Если и звонил кто-то вечером, то решили, что вырубился и спит, или игнорит, что для него норма. Но утром узнают точно. Сначала дядя Яша начнет трезвонить, чтоб наорать за опоздание, а потом… А потом, наверное, на квартиру к нему поедет, у него есть ключи. Хорошо, кошку он не бросит. Как ты там, моя пушистая жопа? Корма с утра Юра насыпал достаточно, так что не должна была голодать, и если миску с водой не перевернула, то ей хватит. Дядя Яша обнаружит, что домой я не приходил. Ну сколько он сможет скрывать это от дедушки? Тот и так уже волнуется, что вечером не созвонились. Ну день, ну максимум два. Потом придется сказать, что пропал. Бедный, бедный деда. И дядя Яша бедный, у него же давление. Что не мешает ему, конечно, психовать по поводу и без, но одно дело нервничать по рабочим вопросам, которые вечны, другое — когда пропал воспитанник-чемпион. Да даже и не чемпион, не чужие ж, Юра при дяде Яше с малолетства, все знают, что к нему отношение особенное. Ох, господи. Ну, заявят ментам, а те что? Юра представил, как дверь вышибают доблестные стражи правопорядка, а у квартиры и катка уже днюют и ночую журналисты: Юрий, что вы чувствовали в плену? Чувствовал, подумал Юра, такую беспомощность, что трясло от макушки до пят, а потом стало пусто, как выпотрошили. Когда ни на что не способен повлиять, как себя чувствовать можно? Как кукла-марионетка? Вот уж хуй! Юра сел, разворошил скрученное одеяло, оно оказалось огромное, на синтепоне или что там сейчас за набивки делают. Из шва торчала бирка с зеленым листком, эко-хуеко. Самое время давать себе зароки: если выберусь отсюда — стану веганом. Отопления не было, и когда начали отходить потихоньку нервы, стало холодно. Околеть насмерть не околеет, а сопли приобрести — запросто, но на хуй надо. Хотя Юра орал, чтоб Отабек запихал это одеяло в свою нерусскую жопу. Тот всё равно оставил. Юра покосился, в ногах лежала подушка, поверх неё тигровый комплект, стиранный и выглаженный, явно не сразу из упаковки, а поверх черная футболка с тигриной башкой. «Я подумал, тебе понравится. Это на ночь, надень, неудобно же в уличном». Юра выразил полную уверенность в том, что в жопе с одеялом найдется место и для футболки. Глазам было больно от яркого света, Юра извернулся, но до выключателя не достал. Пиздец. Один из видов пыток — не давать арестанту уснуть. Хотя спать, в общем-то, не хотелось. А в животе всё будто слиплось и вибрировало, когда Юра вдыхал, словно воздух тревожил слипшиеся стенки желудка. Если я заморю себя голодом, подумал Юра, то ничего от этого не выиграю. Буду выебываться и голодать — быстро ослабну и тогда точно не выберусь. Он подсел к тумбочке и стянул окончательно остывшую пиццу с тарелки. Даже если и подсыпано что-то, уебок же уехал, Юра успеет проспаться. Если почувствует неладное — выблюет, вот и снова пригодится ведро. Но пицца, даже холодная, была вкусной. Юра соорудил себе бутерброд, съел. Почистил, весь забрызгавшись, апельсин, а потом споласкивал над ведром руки, поливая себе из бутылки. Вытер руки о край матраца, сжевал апельсин, выдернул подушку из-под белья, устроил голову и ногу, в кость отдавалось всё чувствительнее, но Юра сказал себе терпеть, и не такое приходилось терпеть в спорте, накрылся одеялом с головой от ебучего света.