На привязи

Он вернулся и встал у двери. Юра даже не повернул головы. — Юра. Просто иди на хуй, подумал Юра, я уже не могу. Просто иди. Он лежал с закрытыми глазами и ждал щелчка, а щелчка не было. — Юра. Я сплю. Сплю, и мне снится хороший сон, сейчас открою глаза, я в сквере у дома. Мамашки с колясками, парочки кидают семечки голубям, два дедка на скамейке с шахматами, а я шел домой и что-то заебался по дороге, сел отдохнуть. Сейчас встану и пойду домой. И проснусь в сырой комнате с кроватью, ведром и чайником с не окончательно острым носиком. Не хочу просыпаться. — Юра. Юра сел, наволочка отлепилась с шорохом, на щеке осталась фигурная вмятина, Юра пощупал её кончиками пальцев. Обернулся к двери. Отабек стоял и держал в руках кеды. Самые любимые, разношенные, хотя подошва на пятке начала трескаться — так Юра носится, не щадя ног. Отабек поставил кеды на пол, а куртку повесил на крючок. Я был в куртке? Наверное, апрель же стоял, дожди. Он играется. Как кот с клубком — откатит, поймает. Хотя почему — с живой мышью, так интересней, она пугается, можно понаблюдать, поупиваться властью. Отабек отошел к столу, потом дальше, к комоду, и встал, опустив руки. Молчал. Молчал и смотрел, и Юра смотрел тоже, не на кеды, не на приоткрытую дверь — на него. Сейчас Юра сунется, а он ебнет его этой дверью, чтоб неповадно было размахивать чайниками. Голова, наверное, болит нихуево, хотя и не было крови. Юра сглотнул, попытался вспомнить, когда последний раз пил и вообще вставал, но не смог, всё слилось в одно безразмерное, черное, гулкое и нескончаемое. Словно падал и падал, а дна нащупать никак не мог. — Юра. Юра опустил ноги на пол. Он на это не поведется. Блядь, а дверь-то открыта и если рвануть… А не всё ли равно, если закрыта входная. Может, это был бы следующий этап — выпускать Юру в кухню и туалет, если он вообще есть в доме. Отабек привалился боком к комоду, словно ослабли ноги, зажмурился и встал ровно. — Я думал, что то, что я чувствую, будет сильнее, пересилит всё, и если я постараюсь, то ты захочешь разделить со мной это. Если я буду хорошим, если я буду делать всё правильно. Заботиться о тебе, любить тебя. Это трудно — любить в пустоту, надеюсь, ты никогда этого не узнаешь. Нужны силы, чтобы справиться с таким чувством, а у меня их не было, Юра. Терпеть, ждать, ещё дольше, чем я ждал, может и всю жизнь. Надеяться, что когда-нибудь… Что однажды я стану таким, что ты захочешь… всего. Со мной. Я ошибся. Юра сполз с кровати. Медленно, ещё медленнее, чем думал, добрался к кедам. Отабек стоял у комода, его отражение в выключенном телевизоре смотрело в другую сторону. Ноги отвыкли от обуви, мягкие кеды почудились кандалами, но Юра ощупью всё же впихнул и другую ногу, не глядя, путаясь в пальцах, завязал шнурки. Медленно, ожидая удара в любую секунду, распрямился. Нащупал куртку, сдернул с крючка. Это тупая проверка. Сейчас скажет: ну что же ты, Юра, я же так старался, а ты разочаровал меня, тебе пиздец. Отабек смотрел и молчал. Разве он делал так когда-нибудь? Пугал, обманывал, дразнил? Господи, блядь, да что же это такое. Внутри всё задрожало и вспыхнуло, поднялось от желудка к горлу, как атомный гриб, когда Отабек улыбнулся так искренне, как Юра ещё не видел, и выговорил: — Прости меня. Юра отшагнул в коридор, а потом ещё раз, спиной, глядя во все глаза. Быстро посмотрел вбок, хотя уже чувствовал, как забирается в легкие свежий воздух — входная дверь нараспашку. Он дошел, как во сне, взялся за створку у замочной выемки, перешагнул через порог. Боже. Он бежал, задыхаясь, забыв, что может так быстро бежать. Оглядывался, спотыкался, упал однажды и разорвал штаны на коленке. В бок уперлось твердое, Юра сунул руку в карман, достал телефон. Невозможно, насколько реальный сон! Телефон включился, зарядка полная, вот они — сновиденческие чудеса! Открыл последние звонки, подумал, когда уже пошел вызов: почему не дедушке? Потому что этот контакт последний, звонил и ругался восьмого апреля, потому что я опоздал. В трубке сказали тревожное: да! и Юра, набрав воздуху в грудь, выпалил: — Дядь Яша, это я! Юра собрался зло тряхнуть челкой и вспомнил, что челки нет. Провел ладонью по волосам — непривычно с короткими, никогда он ещё так коротко не стригся. Все в один голос твердили, что ему идет. Юра переспрашивал: правда? Мила говорила: ты просто очень красивый, Юрочка, тебе всё идет. И вздыхала. Юра слышал её голос у себя в голове, договаривающий: такой красивый, что тебя даже украли. Мила прорвалась к нему первой, но ещё с полчаса не могла выдавить из себя ни слова. Обнимала крепко-крепко и плакала, Юра вставлял между рыданиями: ну, Мил, ну чего ты, а она мотала головой и не отпускала. Никифоров выждал целые сутки. Пришел, сел рядом, сцепив руки в замок, потом обнял за плечи, прижал. Юра спросил: хуле ты не в Японии? Виктор вздохнул. Сказал: все ждали, Юра, все надеялись на лучшее, я тоже. Юра листал группы, созданные после его исчезновения, гуглил, проходил по всем ссылкам — Виктор Никифоров без блаженных своих улыбочек, без темных очков, серьезный и собранный, с Юриным фото перед собой. Миллиард сообщений со словами поддержки Юра не смог разобрать и через месяц, всё собирался и всё никак, но некоторые открывал, читал, без особой системы, просто куда ткнет курсор. От Леруа, например. «Мы жили вместе с Отабеком Алтыном почти год, и в самых страшных кошмарах я не подозревал, что живу с чудовищем. Я рад, что ты в порядке, Юрий, моя поддержка всегда с тобой». Яков Фельцман махнул от бортика, Юра кивнул: вижу, и покатил ещё один круг, мышцы приятно гудели. Он напросился на каток через пять дней, дедушка с Яковом в один голос сказали: рано! Юра посмотрел на обоих и заявил, что они варвары, отнимать у него время, когда каждый день на счету. Яков выдохнул: Юра, ты что! Юра пожал плечами, обе программы почти готовы, костюмы можно дошить и в последнюю минуту, в чем проблема, я всё догоню. Ответить им было нечего. Первую неделю дедушка не отходил от него ни на шаг. Буквально. Сидел на стульчике, когда Юра отмокал в ванной, смотрел и вытирал под глазами выглаженным платком. Юра свешивал руку с бортика, деда держал его за пальцы, как в детстве, когда так же караулил его, чтобы не нахлебался воды. Первые разы сам мыл ему голову, Юра давался и довольно ворчал: деда, глаза, и дедушка собирал пену мокрой ладонью ему со лба. Первый раз сказал настороженно: ты не грязный. Юра засопел напряженно: деда, ну! Не грязный, не отощавший, не избитый. Не изнасилованный. Бледнее обычного, но это разве не ерунда? Юра отвечал на вопросы следователя по сотому кругу, а на сто первом начал нервничать — одно и то же! Сказал же, не знает, куда этот мог подеваться. Тот. Отабек Алтын. Да, точно он, если вы мне не верите, на хуя спрашиваете? Дедушка говорил: Юра, отвечай, пожалуйста, так надо, иначе его не найдут. А его и так не найдут, думал Юра, лежа в кровати. Рядом на раскладном кресле не спал, но делал вид, что спит, дедушка. Юра смотрел в потолок, потом закрывал глаза: стол, комод, телевизор на нем. Открывал: шкаф, комп, кошка сидит и пялится, глаза светятся. Ах ты, жопа моя пушистая, скучала? Кошка, урча, лезла под одеяло и укладывалась у ребер. Как мне тебя не хватало, шептал Юра, очень-очень. Деда не ворочался и не дышал, Юра звал его тихо-тихо, как в детстве, на даче, когда страшно было засыпать, и надеялся, что деда ещё не спит и придет к нему посидеть рядышком. Деда отзывался: что, Юрочка? И Юра говорил так же тихо: я очень тебя люблю. Он говорил это так часто, как мог, особенно после того, как деда сказал, что всё случившееся — его вина. Что он за Юру отвечает, что Юра слишком маленький, чтобы жить один, что это он бросил его без присмотра, и вот что произошло. Юра уже не знал, как эти глупости опровергнуть. Деда читал по утрам статьи о Юре и комментарии к ним, Юра один раз попытался и чуть не разбил монитор. Заголовки один другого завлекательнее. «Трагедия русской феи». Бля-а. Что б вы понимали в трагедиях! Фото Отабека Алтына во всех ракурсах, любительские и профессиональные, с соревнований. Ну и физиономия, вообще для улыбки не создана. Маньячная рожа. Деда скрипел зубами, Юра закрывал вкладки, так ничего и не сохранив. Как будто он может забыть. Скулы и разрез глаз. И профиль. И напряженную челюсть, когда непонятно ещё, умер Джоффри Баратеон или нет. Юра надел чехлы и сошел со льда, дядя Яша довел его до скамейки, усадил и сел рядом. Он всё ещё возил его на тренировки из дома и назад, не от подъезда, а от квартиры. Юра каждый раз закатывал глаза, пристегиваясь, и говорил, что три месяца прошло, ей-богу, прекратите уже параноить. Дядя Яша орал, Юра орал в ответ — и обоим так становилось легче. Всё, как обычно, всё вошло в колею. Юра устал объяснять, что больше он, тот, Отабек Алтын, не появится. Я вам говорю, он сам меня отпустил. Он сумасшедший, Юра, как ты не понимаешь, у тебя синдром! Юра злился: нет у меня никакого синдрома, я что, защищаю его, выгораживаю? Нет! Говорю как есть. Просто всё уже, кончилось, и больше не будет. И что, что до сих пор не нашли. И не найдут. Господи, ну какие ж вы все тупые! Дядя Яша помолчал, погонял слова во рту и сказал медленно, очень спокойно, как редко от него слышали: — Юра, я знаю, как всё это важно для тебя. Сезон после дебюта всегда важный, надо, чтобы запомнили. Закрепить успех, доказать, что золото — не случайность. Я сам всё это тебе рассказывал, но у нас, как бы это, хм — особый случай. Юра побил коньком, сказал: — Ну, дядь Яш! Ну мы ж уже всё решили. — Я помню, помню, — Яков придвинулся ближе, положил руку ему на плечо, сдавил, Юру даже шатнуло, погладил. На катке, рассказывали, творился хаос. Фельцмана вечно кто-то подменял, Мила с Гошей вообще занимались сами. Юра говорил: извините, ребят. Мила отвечала: дурак! и отворачивалась, Гошка молчал. Один раз подошел, как обнял, Юра и не догадывался, что он такой сильный, сволочь. Лилии Юра сразу признался: я жрал. Много и вредное. Лилия сказала: мы с этим поработаем. Без разговоров пустила к себе в студию, когда по поводу катка дядя Яша с дедой ещё упирались. После первого раза Юра оттуда вывалился полумертвый и счастливый — не совсем хана, нормально, не зря он сам каждый день растягивался. Юра накрыл руку Якова своей, пожал, улыбнулся. — Дядь Яш, я в порядке, честно. Вы ж видите. Яков покивал, вздохнул. — Ты понимаешь, сколько к тебе будет внимания? Точно? Пропустить сезон — не страшно. Оставим эти же программы, проработаем, времени — выше головы. А на следующий год все забудут. Ага, подумал Юра, забудут. Об этом не забудут, кажется, никогда. Три месяца прошло, а журналисты всё ломятся во все двери, поджидают у дома и у катка, хотя он ни разу так никаких комментариев и не дал, Яков говорил за него и говорил мало. Что отстаньте, ведется расследование. Нет, Юрий Плисецкий физически не пострадал и вернется в фигурное катание, уже вернулся. О каком завершении спортивной карьеры идет речь, он её только начал. Что Отабек Алтын? Без комментариев, спрашивайте полицию. Полиция Юру разве что на детекторе лжи не проверила, и Юра уже готов был сказать: да, блядь, я просто шароебился полтора месяца не скажу где и оклеветал человека. Отъебитесь уже, толку от вас! Мила катила вдоль бортика и поглядывала на них с беспокойством. Это они все, подумал Юра, меня отговаривают, волнуются, как я перенесу. От всех журналюг не спрячешься, на этапах обязательно достанут, начну психовать, скажется на катании. И без того столько времени потеряно, он практически живет на катке, а всё равно работать ещё и работать. А уж если до финала дойдет, то вообще! Юра уже предвкушал заголовки про трагедии. «Несмотря на пережитую трагедию, бла-бла-бла». Юра Плисецкий в норме или будет в норме очень скоро, а трагедия да, была. Правда, не его. Юра подтянул ноги, уперся коньками в пол, как намылился встать, но ждал, когда тренер позволит. — Ты, в общем, подумай ещё, времени есть немного. Я бы тебе рекомендовал перерыв. Сделаем перерыв, а? Жить спокойно почти целый год, подумал Юра. Съездить пожить дома с дедой, заняться учебой, отточить всё по полной и выступить через год, как следует. Никто не станет его осуждать, никто не будет показывать пальцем и перешептываться о том, чего не знает, но о чем написано в интернете. Писали всякое. Никто из них не знал Отабека Алтына. Юра провел ладонью по непривычному ежику волос, уперся руками в колени, поднялся, глянул на тренера сверху вниз. Перерыв, говорите? Разумно. Юра ответил: нет.