Молчите, Блэк.

Вы знаете, что существует теория, будто наша вселенная не единственная в своём роде? Существуют также теории, будто существуют миллиарды вселенных, и… странное предположение, они, быть может, повторяют друг друга. Будучи копиями самих себя, они, могут содержать в себе одинаковые созвездия. Одинаковые звездные системы. Одинаковые планеты. Одинаковых существ. Вдруг липкое чувство дежавю вовсе не является странным психическим состоянием, а является реальным воспоминанием. Из прошлых жизней, прожитых в других вселенных. Вдруг душа действительно существует, и она кочует с планеты на планеты, преодолевая миллионы световых лет в одно лишь мгновение между рождением и смертью. Вдруг книги и фантастические истории, захватившие мир своей уникальностью, являются не богатой фантазией автора. А воспоминанием. Санкт-Петербург никогда не был настолько пугающе солнечным как в этот день. Девственно-чистое небо отдыхало не только от туч, но и от ставших такими родными облаков. Солнце палило нещадно, температура воздуха была вдвое выше июньской нормы. Даже ветер куда-то задевался, Нева была ровной, будто стекло. Одно оставалось неизменным — Архитектурный университет на 2-й Красноармейской улице. Застыл мрачным изваянием, поглощая сонных студентов, плетущихся на экзамены. У Кати Фёдоровой сегодня был последний экзамен. И вовсе не по дисциплине, имеющей хоть какое-то отношение к архитектуре. Безусловно, философия считалось матерью всех наук, и всё же для обременённых прикладным складом ума студентов архитектурного, этот предмет казался абсолютно бесполезным. Однако полезность данной дисциплины была обратно пропорциональной её сложности. Катя учила весь день и всю ночь. За сутки до этого она сдавала французский язык, и по случаю отличной оценки, вечером того же дня бессовестно пила на улице Рубинштейна. На следующее утро несчастная мучалась от похмелья в общежитии. Зато вечером она честно принялась зубрить Хайдеггера. Наутро болела голова. Пока Катя шла на экзамен, немецкая школа философии смешалась с русской, а та с английской. Бросив занятие прокручивать в голове выученное за ночь, она вставила наушники и прикрыла глаза рукой. Солнце слепило до ужаса сильно. Подходила она к университету под бодрящую песенку Эда Ширана. — Ну что, Кать, готова? — ехидно спросил Женя Любич. Женя был старостой Катиной группы. До безобразия мерзкий, как раз из тех, кто всегда отмечает отсутствующих. А ещё Женя явно намекал на попойку на Рубинштейна, — Женя видел Катины сториз в инстаграме. «Надо бы его заблокировать.» — подумала она, ответив: — Как никогда, Любич. Сегодняшний день был явно не её. Во-первых, погода была тёплой и солнечной, а Катя специально покинула душный Краснодар, потому что уютнее было в чём-то более сыром, туманном и прохладном. Во-вторых, будильник утром она не услышала, её разбудил звонок от бабушки, которая перепутала даты, решив, что сегодня Катин день рождения. В-третьих, добрых полчаса Катя пыталась найти свой студенческий билет, который оказался в соседней комнате. В-четвертых, в метро проводились какие-то ремонтные работы, и пришлось вызывать такси. В-пятых, такси встало в пробку, который в это части города никогда не бывало. И наконец в-шестых, Катю отправили на пересдачу, несмотря на одни отличные оценки в зачётке за эту сессию. Всё было против того, чтобы она пошла на этот экзамен. И нужно было просто сразу пойти на пересдачу. По неявке. Заодно бы и выучила по-хорошему. А то опозорилась. — Не расстраивайся. — Маша догнала Катю на самом выходе из университета. Маша была Катиной лучшей подругой. — Всё в порядке. — Катя натянула на лицо улыбку, не сбавляя шага. — Эй, мы же сейчас посидим в «Бургере»? — Спросила Маша. Сидеть в «Бургер Кинге» было их традицией еще с позапрошлой сессии. После каждого экзамена они съедали по набору еды по акции и разговаривали почти до полудня. Надо бы не нарушать традицию, заодно и настроение бы поднялось, но, сама не зная почему, Катя вдруг сказала: — Нет, слушай, я что-то не очень сегодня. Спала плохо. Голова болит. Я пойду лучше просплюсь, лады? Не обижайся только. — Ладно. — Маша растеряно посмотрела на подругу. Катя Фёдорова ускорила шаг. Не желая больше разговаривать с подругой, она достала наушники. В ушах разлилась мелодичная музыка, и Катя, погрузившись в свои мысли, зашагала по серой брусчатке. Солнце жарило всё сильнее. Черный кардиган, казалось, плавился на Катиных плечах. Она не взяла с собой солнечные очки, ибо в Петербурге они были ни к чему. И сейчас солнечный свет так резал глаза, что на щеки брызгали слезинки. Она щурила и без того раскосые глаза, разглядывая мир через узкие щёлочки. Да и те периодически заволакивались слезами. В наушниках загрохотал русский рок, который Катя сразу же захотела переключить. Она на ходу вынула телефон. На цветастой заставке, прямо над блёкло-бордовыми розами белыми буквами висела дата и время. Катя вдруг замедлила шаг. Часы на телефоне показывали восемь утра. Но сейчас должно было быть около десяти. Экзамен по философии начинался в восемь, а она на него ещё и опоздала. Раньше айфон так не глючил. Неужели пора менять? Чуть ниже виднелась дата. — Среда? — Катя выплюнула это вслух. — Чёртово яблоко. После глюков с датой и временем, Кате и вправду верилось в байки, будто единый центр фирмы «Эпл» запускает функцию самополомки старых моделей. Чтобы люди шли и покупали новые. Она ускорила шаг, открыв плэйлист. Ни одна из следующих песен ей не нравилась. Давно ей пора обновить музыку. Катя шла, уткнувшись в телефон, под завывания Кипелова, которого она ещё так и не переключила, выбирая следующую композицию. Тупой нос огромного серого джипа врезался в бок девушки. Она не успела и вскрикнуть, когда боль от ломающихся рёбер и бедра пронзила её с ног до головы. Белый туман заполнил глаза. Белый четвёртый айфон вылетел из ослабевших пальцев. Экран вдребезги разбился об асфальт. Катю отбросило на пять-шесть метров, впечатало в стену жёлтого старинного дома. Благородная стена с осыпающейся штукатуркой размозжила Катин череп. Он хрустнул, выпуская брызги густой алой крови. Кате было уже не больно. Катя уже умерла. * * * Улицы маггловских районов Лондона были залиты лужами и грязью. Ботинки прохожих премерзко чвакали по тротуарам. Лил дождь. Дождь был характерен для всей Британии, но сегодня стихия особенно зверствовала. Капли сносили порывы шквалистого ветра. Утро было серым, туманным, промозглым. В такой ранний час, да и в такую погоду улицы Лондона не располагали большим количеством людей. Так что странноватого вида прохожий, кутающегося в длинный серый плащ, никто не замечал. Стена дождя мешала взору уныло бредущих магглов. Они едва видели на расстояние больше пары метров. Странный прохожий свернул в переулок, где люди отсутствовали вовсе. Он натянул сильнее капюшон. Особо любопытный маггл мог бы заметить, что серый плащ выглядел абсолютно сухим. Но стихия была сегодня надёжным прикрытием. Выйдя на Чаринг-Кросс, странный человек в растерянно остановился. Он огляделся, судорожно ища что-то глазами. В центре Лондона не было ни души. Высокий волшебник неуверенно качнулся в сторону Пэлл-Мэлла, доставая палочку из-за пазухи. Скорее всего он идёт в верном направлении. Прошептав какое-то заклинание, волшебник резко взмахнул палочкой. С конца сорвался бледно-голубой луч, ниткой протянувшийся от палочки до стены кирпичного здания в двадцати метрах от волшебника. Шепнув отменяющее заклинание, мужчина спрятал палочку в полах плаща, быстрыми шагами направляясь к указанному зданию. Старый невзрачный дом, с кое-где осыпавшимся кирпичом ранее был универмагом. От былого величия осталась лишь покосившаяся вывеска «Чист и Лозоход лимитед», да пара-тройка жутковатых манекенов в широких витринных окнах. На покрытых, казалось многовековым, слоем пыли дверях значилось: «Закрыто на ремонт». Волшебник приблизился к одной из витрин, вновь вынимая волшебную палочку. За стеклом одиноко стоял особо страшный манекен. Явно женского пола, с отклеившимися ресницами, похожими на паучьи лапки, в рыжем парике, уложенным под 50-е годы. Критично оглядев зелёный фартук, единственную одежду манекена, волшебник дотронулся палочкой до витрины. — Цель моего визита, — прокашлявшись, произнёс он. — Навестить больную в отделении «Недуги от заклятий». Мисс Кэтрин Блэк, пятый этаж, палата пятьсот шестьдесят шесть. Отдельная. С минуты ничего не происходило. Волшебник даже было засомневался в выборе манекена. Но вдруг пластмассовая женщина шевельнулась, медленно склонила голову в кивке и поманила его пальцем. Быстро оглядевшись, мужчина шагнул прямиком в витрину. Стекло будто желе обволокло его тело, пропуская внутрь. Больница Св. Мунго не спала. По первому этажу носились санитарки в лимонных медицинских халатах. Из коридора в коридор сами собой сновали тележки с картотекой. В холле, где располагалась стойка регистрации, висели незамысловатые плакаты, всё время меняющие свои надписи. На одном из них значилось: «Самолечение — это самообольщение», через минуту которое поменялось на: «Мозгоправ не поможет, коли нечего лечить». Волшебник в сером плаще снял капюшон и подошёл к стойке. Пышнотелая ведьмочка подняла на него голубые глаза и приветливо улыбнулась. — Сириус Блэк. — Волшебник вынул палочку и положил её перед ведьмочкой. — Пришёл к мисс Кэтрин Блэк. Ведьмочка помахала своей палочкой над лежащей перед ней, затем ещё раз мило улыбнулась и сказала: — Пятый этаж, пятьсот шестьдесят шестая палата. Вас проводить? — Не нужно. — Сириус дёрнул уголками губ в полуулыбке. — Спасибо. Как оценивается её состояние? — Это вам лучше узнать у целителя Галлахера, — она чем-то зашуршала за своим столом. — Да, Галлахера, он её целитель. Но в её карте не значится, что состояние критично, значит криз прошёл. — Благодарю. — Сириус очаровательно улыбнулся и отвернулся от ведьмочки. — Всего доброго, мистер Блэк. — Послышалось ему в след. Блэк дернул головой, сбрасывая чёлку со лба. На пятый этаж он поднялся на зачарованном лифте. Вышел в тесный коридор с противным запахом каких-то лекарственных зелий. По обе руки от него тянулись ряды дверей с золочёными цифрами. Коридор пустовал, и Сириус Блэк беспрепятственно дошёл до нужной палаты. За дверью с номером пятьсот шестьдесят шесть располагалась просторная комната, с резным окном, практически во всю стену. Подле окна стоял бледный деревянный столик с ночником. У стены, правее окна на высокой деревянной кровати лежала бледная пациентка. Сириус приблизился к ней, боясь дышать. Ступая как можно тише, он опасался разбудить измученную недугом больную. Лицо девушки было бледным, осунувшимся. На скуле и под газами алели большие синяки. Рука, лежащая на одеяле, была такой худой, что казалось будто кость просто завёрнута в тонкую кожу. Сквозь белизну кисти проглядывала паутинка голубых вен. Сириус постоял над ней около минуты. Затем сглотнул тяжёлый ком в горле. Сунув руку под плащ, он вынул желтоватый конверт, незапечатанный, тонкий. Он повертел его в руках, затем аккуратно положил на прикроватный столик. Постояв ещё некоторое время, Сириус протянул руку, чтобы погладить её по голове. Чёрные, как у него самого волосы разметались по подушке. Едва коснувшись мягких прядей, Сириус отдернул руку. Девушка зашевелилась. Блэк резко выпрямился и поспешил покинуть палату. Он ещё побродил по коридору в поисках кабинета целителя Галлахера. Кабинет был обнаружен, однако на стук никто не откликался, а дверь толчкам не поддавалась. Тяжело вздохнув, Блэк был вынужден отправиться восвояси. * * * Катя открыла глаза. Тяжёлые, заплывшие синяками веки плохо поддавались. Всё тело ломило и болело. Боль была настолько сильной и тупой, что Катя на секунду потеряла сознание. Для того чтобы очнуться вновь. И вновь ощутить эту ужасную боль. Не было сил даже стонать. Она лежала на мягкой постели, краем глаза видела возвышающееся ухо подушки. Над головой болталась лампа, декорированная электрическими свечами. Катя успела подумать, что это весьма странное решение для больницы. А затем снова провалилась в небытие. Когда она очнулась в следующий раз был вечер. Странная лампа светила теплым жёлтым светом. Тело болело не меньше. От каждого вдоха от боли темнело в глазах. Она лежала на спине, остро ощущая как затекла поясница. Девушка попробовала перевернуться на бок. И сразу же грудную клетку пронзил новый разряд боли. Она была настолько нестерпимой, что Катя невольно вскрикнула. Вернувшись на спину, она зажмурилась, ожидая, когда болезненные ощущения утихнут. Открыв глаза, она вновь уставилась на лампу. Пламя на кончиках свечей в люстре плясало так натурально, что девушка подумала, что у неё галлюцинации. Она повернула голову, чтобы посмотреть на своих соседок. К её удивлению, в палате она была одна. Более того, в палате других кушеток не было. Одиночные палаты были однозначно платными. Хотя, быть может, она лежит в реанимации? О том, сколько кушеток стоит в реанимациях Катя понятия не имела. Посещать реанимации ранее не приходилось. Стены палаты были сделаны под камень. Деревянную высокую дверь обрамляли округлые колонны. Катя задрала голову и увидела слева от себя светлый резной столик с лампой. На столике лежал старинного вида конверт. Катя с интересом уставилась на него, раздумывая сумеет ли она протянуть к нему руку. Её размышления прервал скрип открывающейся двери. Из коридора полился мягких бледный свет. Пожилой мужчина в жёлтом халате быстрым шагом приближался к её кровати. Катя с удивлением разглядывала его одеяния, решив, что похоже она попала в психиатрию. — Вы очнулись. — Констатировал мужчина, наклоняясь над ней. — Удивительно. Ваша семья уже готовила склеп. Катя вытаращилась на мужика, пытаясь понять, проверка ли это или у неё серьёзные проблемы с восприятием. Какой к чёрту склеп, на кладбищах и для обычных могил мест нет. Не говоря уже о том, что семьи у Кати тоже нет, не считая тёти по маминой линии. Впрочем, вряд ли та обременила бы себя её похоронами. — Сколько пальцев я показываю? — Мужик раскрыл пятерню прямо перед её носом. Катя отпрянула бы, но лежала на подушке. — Пять. — Просипела она, вздрогнув от собственного голоса. — И взгляд осознанный, и речь не нарушена. — Мужик распрямился. — Удивительно. Катя смотрела на мужика. Мужик смотрел на неё. Жёлтый халат резал ей глаза, и она поспешила отвернуться к стене. Мужчина дотронулся пальцами до её руки, проверяя пульс. — Я в психушке? — Глухо спросила она, не глядя на странного санитара. — Простите? Катя повернула к нему голову. Он всё ещё держал её руку, со странным выражением разглядывая её лицо. Кате стало неуютно. Она попыталась вырвать руку, но сил совсем не было. Хрупкое запястье девушки лишь слегка трепыхнулось в пальцах санитара. — Где я? — Тихо спросила она. — Вы в Мунго. Больнице святого Мунго. Уже. — Уже? — До Кати не сразу дошёл смысл сказанных слов. — Да, я же сказал. — Мужик наконец отпустил её руку. — Ваши родственники уже готовили склеп. Ваше тело как раз переносили в… на похороны, когда вы… ожили. — Очнулась? — Переспросила Катя, со смесью страха и веселья глядя на санитара. — В смысле очнулась? Седовласый мужичок пожевал губу, молча уставившись ей в глаза. — Нет. В смысле ожили. — Я умерла? — Да, я лично констатировал вашу смерть, мисс. — Его голос вдруг охрип. — Вы были мертвы. И ожили. «Какая ещё мисс?». Странный мужик ушёл, а эта мысль так и крутилась в её голове. «Какая ещё больница святого Мунго?» — Катя зажмурилась. Последнее, что она помнила до того, как очнулась в этом странном месте, была резкая боль в груди и ногах. И резкий голос Кипелова, который кажется звучал где-то глубоко в мозгу. Она совершенно не понимала, что происходило. И это название. Мунго? Она точно где-то его слышала. Быть может её тётя раскошелилась на дорогую клинику? Катя, поморщившись, отогнала от себя эту мысль. Тётя чудом не отдала её в детский дом в своё время. Какая уж тут клиника. Катя вдруг вспомнила про конверт, лежащий на прикроватном столике. Быть может эта записка от знакомых? Может Маша приходила её навестить? Она ведь шла за ней, явно видела, что с ней случилось. Быть может, это она и вызвала скорую помощь. Закусив губу, чтобы не закричать, Катя медленно протянула руку к столику. Где-то в груди больно защемила. Стараясь игнорировать боль, Катя схватила конверт и откинулась на подушку. Конверт был странный, шершавый на ощупь. Бумага была плотная, чуть желтоватая. Повертев конверт, Катя не обнаружила никаких подписей. Аккуратно придерживая за край двумя пальцами, свободно рукой она развернула конверт. Послание было написано прямо на бумаге конверта, внутри. Катя начала читать, щуря глаза. Через мгновение, она вдруг поняла, что текст был на английском. Однако понять его не составило никакого труда. А ведь учила Катя английский только три года в школе. И знала его хуже, чем просто плохо. Около минуты она размышляла над этой странностью. Затем вернулась к письму. «Здравствуй, Кэтрин, Надеюсь ты чувствуешь себя хорошо. Я давно не видел тебя. И не скрою, всё ещё зол. После ссоры с родителями, а затем и с тобой, я думал, что мои чувства к вам отрезаны. К сожалению, спешу отметить, что это далеко не так. О твоей смерти я узнал из некролога „Ежедневного пророка“. Никто из родителей или других наших родственников не изъявил желания поставить меня в известность письмом. Я думал, что умру от этой вести, Кэтрин. Я собирался тайком прийти на твои похороны, когда „Пророк“ уведомил меня о другой новости. Что ты жива. И перемещена в Мунго. Я надеюсь на твоё выздоровление. Я многое понял за эти сутки, что ты была мертва в моём сознании. Ты очень дорога мне, сестра. Я прошу прощения за все те слова, что были сказаны мной в тот вечер. Я надеюсь ты простишь меня. Твой, Сириус Блэк» Катя впала в оцепенение. Это что шутка такая? Кто-то решил поиздеваться над ней не иначе. Сириус Блэк был героем небезызвестной серии книжек. Катя разумеется читала истории про Гарри Поттера, однако славные годы, когда она была ими хоть как-то увлечена давно прошли. И остались затерянными далеко в подростковом возрасте. Это вероятно был просто розыгрыш. Кто-то, та же Маша пытались поднять ей настроение, после случившегося. Только теперь Катя чувствовала себя будто в дурке. По коже заструились неприятные мурашки. Дверь в палату снова отворилась. — Мисс Кэтрин Блэк, вы готовы принять посетителей?