Начало
27 июня 2017 г. в 23:40
— Поднимайтесь, вы, поганые отребья. Время кормёжки, которую вы не заслуживаете.
Вскарабкиваясь с пола, полупроснувшись, я умудряюсь уклониться от сапога надзирателя только благодаря рефлексам. Если будить меня таким образом достаточное количество раз, то так оно и будет. На него не смотреть. Глаза в пол, ноги шагают. Никаких оправданий. Вставая в очередь с другими рабами, спасение в ассимиляции. Игнорируя боль от всех своих полузаживших порезах, ушибах и ссадин. Очередь двигается быстро и когда наступает мой черед, я беру свою дневную порцию безвкусных коричневых помоев и черствые сухари, сразу устремляюсь прочь. Даже скот кормят и то вкуснее. Все-таки не хочется заработать удар плетью. Любое неповиновение или промедление может привести либо к ранам, либо к смерти. Я давно заприметила угол, чтобы спокойно выпить свою порцию помоев и похрустеть сухариками. Теперь это — моя жизнь. Или по крайней мере на протяжении последних двух месяцев.
Мое имя — Лили, и я раб. Я не всегда была рабом. Однажды, проснувшись два месяца назад с наихудшего похмелья, какое у меня когда-либо было, я услышала, как кто-то кричит, предостерегая меня. Я была на вечеринке с друзьями, праздновали мы выпускной и обмывали дипломы. Вот и всё, что я помню.
Теперь я не могу вспомнить, как они выглядели или наши разговоры. Но я помню, что друзья у меня были. Помню об их существовании. Как будто я проснулась во время приятного сновидения. Ты помнишь сон и знаешь, что им наслаждалась, но стоит проснуться и ты всё забываешь. И чем сильнее стараешься вспомнить, тем больше от тебя ускользают детали, пока не остаётся ощущение пустоты.
Что, в моем случае, еще больше ухудшило положение, не смотря на то, что нынешняя реальность — полное дерьмо. А реальность эта такова: я — двадцатилетняя рабыня. Я была старше прежде, но здесь, в этом теле, мне восемь. Ну, так утверждал работорговец, который продал меня. Вот все, что я помню. Безымянная, восьмилетняя, в добром здравии, все зубы на месте, коричневые волосы, насыщенно перламутровые глаза и бледный оттенок кожи. Весь итог моих продажных преимуществ. Кажется, он мог слегка приукрасить это немного. Других воспоминаний нет, по крайней мере не от этого тела. Все, что я помню, как меня продали на черном рынке, затем недельное плаванье в море и короткое путешествие к этому загону, в котором я теперь нахожусь. У новой меня даже имени нет. А, нет, вру… правда это не имя вовсе, но лучше хоть что-то, чем ничего. Каждому рабу выдали бирку с номером, я №1669. Считай, что число дьявола. Чувствую себя скотом с этой штукой на шее.
Постепенно, но я всё больше забываю свою прошлую жизнь. Это беспокоило бы меня больше, если бы я точно знала, что именно я забываю. Я до сих пор могу читать и писать по-русски или по-английски, но не могу читать Всеобщую Письменность (общепринятый язык в этих краях, на котором я говорю сейчас благодаря знаниям этого тела). Эта письменность выглядит как иероглифы или руны. Есть ещё один язык, на котором могу говорить я, но не знаю, как он называется. Вроде говорю на русском языке и не на нём одновременно. Слышу также, понимаю, что говорят не на моем родном языке, но слышу на своем. Это словно в мозгу у тебя сидит переводчик и тут же выполняет свою работу. Странное чувство. Я могу считать и выполнять арифметические задачи, но толку от этого не много. Когда пыталась обратиться к надзирателям, меня проигнорировали. После этого меня избили, когда пыталась снова. Ублюдки. У меня даже никаких трюков или карт в рукаве нет. Я пробовала всё. У меня ни навыков, ни магических способностей, ни тайдзюцу нет. Ни маунта, ни благословления всемогущего. Ни-че-го! И мои молитвы так и остаются неуслышанными. Что уж там, у меня даже средств связи нет. В добавок ко всем этим унижениям я знаю, что магия существует. Один из надзирателей пользовался ею, когда избивал меня. Пара пинков и хлесткий удар плетью, и мою кожу жжет часами агонии. У них есть и другой фокус-покус, который заставляет замереть меня на месте неподвижной и парализованной, но я чувствую всё, что происходит.
Надзирателям нравится делать ставки, кто из рабов быстрее всех очухается. А еще они придумали развлечение «заморозить» раба в самой дурацкой позе, что-то наподобие игры «море-волнуется-раз». Иногда они забывают «разморозить» тебя перед тем, как идти спать, оставляя тебя закованным в собственное тело, пока твои мышцы напряжены, чтобы нести вес тела, а глаза горят от желания моргнуть.
Худшая. Реинкарнация. Какая могла быть. Вот она я. Просто раб. Раб-человек, ко всему. Я имею в виду, почему я не могла стать кем-нибудь потрясным? Например, зверочеловеком или амфибией, или не-гребаным-человеком-рабом.
Как я ненавижу наших надзирателей, среди них есть даже ребенок, пацан. Еще та надоедливая скотина, любит над всеми поиздеваться словесно. Есть у всех надзирателей кое-что общее, а именно ирокез. Может, это у них командная фишка такая? На контакт редко идут, ну кроме этого прыща недоделанного. Но все без исключения выжидают, как бы найти предлог, чтобы отметелить кого-нибудь. Это их любимое времяпрепровождение. Мой первый день здесь был тяжким. Проснуться в незнакомом месте, в чужом теле и с тяжелейшей мигренью было достаточно плохо. Узнав, что я раб, ничего не улучшило. Пацан и остальные надзиратели всё только ухудшили.
Покончив с завтраком, я бегу к бочке с водой. Ага, к бочке с водой. Общественная бочка с водой. Сточная канава. Я должна торопиться, иначе вода станет довольно грязной или ещё хуже — вода закончится. Я зачерпываю воду миской и быстро выпиваю перед тем, как зачерпнуть во второй раз. Мое лицо упирается в чьё-то плечо.
— Вода для работников, отродье, — крепкий раб пинком отгоняет меня, чтобы самому добраться до воды. Никто за меня не заступится. Никто не подойдёт к бочке, пока Крепыш не напьётся. Каждый сам за себя, но даже среди рабов есть иерархия и я близка ко дну. Никто не хочет быть на дне. Даже если я не самая младшая из рабов, я определенно самая щуплая. Поднимаясь на ноги у бочки, я игнорирую саднящие ладони. Первое время я не лезла на рожон, но когда терпение лопнуло, я пыталась драться и получила хорошую трёпку. Это было глупо. Надо было все анализировать, а не идти на поводу у эмоций. Если пойду снова в наступление, то получу взбучку не только от рабов, но и от надзирателей. Всё, что я могу — терпеть тычки. Пока что у меня не очень получается.
Иду к воротам и сажусь. Работа вскоре начнётся. Работа в шахтах. Я младший шахтёр. Я бы посмеялась, но это вовсе не смешно. Наполняешь корзину камнями и скидываешь её в тележку, и так снова и снова изо дня в день. Затем ужин, который состоит из большой порции жижи и хлеба, затем сон.
Просыпаешься на рассвете и всё начинаешь по новой, приправив это парочкой взбучек за различные проступки. Вот так и прошли мои последние два месяца.
Укладываю свою голову на холодный каменный пол хижины. Очередной выматывающий день окончен. Очередное избиение, на этот раз за то, что недостаточно быстро убралась с дороги надзирателя. Кажется, у меня не все зубы на месте теперь. Благо, я еще в том возрасте, когда они могут отрасти заново. Однако, я больше этого не выдержу. Нужно бежать. Хочу на волю. Побег или самоубийство. А чем не вариант? Реинкарнируюсь снова. Сработает, верно? Один раз получилось. Возможно, в этот раз я встречу бога и смогу начать с небольшим преимуществом. Ну или по крайней мере с работой получше, чем быть рабом. Может быть принцессой или дочерью вельможи. Авантюристкой, путешествующей по свету воином или магом. Черт, я бы даже крестьянкой была бы рада.
Я утирала лицо, слёзы обжигали порезы на руках. Сколько слёз не пролей, они всё равно не помогут. Сдаваться тоже нельзя. Как бы тяжело ни было, я пройду через это. Я смогу. Я должна. Я смогу это сделать. Я сбегу, пока все работают в рудниках. Или я могу проснуться засветло и дать дёру. Они нас не сковывают и забор деревянный. Насколько тяжело расшатать пару досок? Я могу это сделать. Могу придумать план. Все думают, что мне восемь, но у меня есть преимущество — опыт. Я могу сбежать. Я — реинкарнирована. Затем убью всех, кто станет у меня на пути. Я заставлю их пожалеть, что родились на свет божий.
«Я жила в квартире. У меня была семья. Были друзья. Был кот. Мне здесь не место» — повторяя это про себя, словно мантру, я стараюсь удержать прежнюю себя.
Мое имя Лили. И я не буду рабом вечно.
Я проснулась под крик надзирателей. Как и в любой другой день. Впрочем, кто-то другой был разбужен пинками сегодня. Хорошее начало дня. Я оглянулась вокруг во время еды, просматривая то, что мне известно. Грязь и камни повсюду, даже снаружи загонов. Немного кустарников, но никаких деревьев. Стена, позади гора, целая скала. Три хлипких лачуги, скученных у скалы, сделанных из грязи и дерева, чтобы у рабов было хоть какое-нибудь место, где им позволено спать. Тройка деревянных заборов с заостренными кольями и высотой метров три с половиной окружают наш загон, ворота расположены чуть левее центра. Забор крепкий, в отличие от лачуги. Между лачугами и забором не маленькое пространство, так что не получится перепрыгнуть забор даже если заберусь на крышу одного из жилищ рабов — не долечу. К тому же, колья забора достаточно острые, чтобы отбить желание попытаться. Никаких промежутков между забором и скалой, через которые можно было бы протиснуться. Невооруженным глазом видно, что доски плотно прилегают друг к другу, расшатать их не получится. Может, подкоп сделать? Не, заметят. Что ж, двигаемся дальше.
За воротами расположено шесть хижин, окружающих загон, в которых живут надзиратели. Хижины выглядят добротно и сделаны из кирпича. У них даже все четыре стены есть, в отличие от наших лачуг. Кажется, рабы не стоят ни кирпича, ни усилий. В месте, где живут надзиратели, много открытых мест, где можно спрятаться. В ста метрах есть крутой поворот за гору, что достаточно далеко, к тому же там постоянно стоит несколько надзирателей, наблюдающих за нами.
От рабов помощи тоже ждать не приходится. Они — жалкая кучка мусора, мне даже не хочется их спасать. Большинство из них трусы и не бойцы в отличие от надзирателей. Рабы продадут друг друга за дополнительную порцию помоев.
Надзиратели нас пересчитывают, пока мы выстраиваемся для прогулки к рудникам. Короткий пятиминутный марш, окруженный вооружёнными охранниками, в общей сложности которых 20 человек. Я должна сосредоточиться. Я тут побег планирую. Между дорогой и укрытием слишком большое расстояние, метров 150 травы и грязи. Некоторые надзиратели владеют луком и другим холодным оружием. И я бы не хотела на своей шкуре испытать их умения.
Честно говоря, если бы все рабы предприняли организованный побег и ринулись врассыпную, надзиратели не смогли бы всех поймать. На каждом надзирателе как минимум по пять рабов. Не самая лучшая идея, впрочем. Не могу гарантировать, что окажусь одной из сбежавших, что остальные рабы будут сотрудничать и надзиратели просто всех не перебьют. Нужен план получше, чем массовый побег.
Карьер многого тоже не обещает. Открытая яма в земле. Одна лестница для спуска и подъема. Надзиратели разделяются, большинство ошиваются у лестницы. Остальные спускаются в яму вместе с рабами.
Я беру корзину, держу ее у своего бока и начинаю наполнять её камнями. Работай, работай. Я отношу корзину в зону выгрузки и смотрю, как тележка поднимается на деревянном подъеме. Все делается старым добрым ручным способом. Никаких парящих волшебных платформ. Только блоки, верёвки и мускулы рабов. Более крупные и сильные рабы добывают и поднимают в то время, как остальные наполняют корзины. Я не знаю, что проиходит с тележками наверху, но опустошённые тележки постоянно возвращаются вниз. Удар кулаком одного из надзирателей заставляет меня вернуться к работе.
В конце дня надзиратели устраивают обыск и пересчитывают нас, когда пора уходить. Наверное, они должны удостовериться, не воруем ли мы их камни. Поскольку всё, что нам нужно, так это ещё больше камней в нашем загоне. Нельзя, чтобы у нас было слишком много камней, чтобы спать на них, это нас разбалует. Время возвращаться в загон. Я чертовски устала. Никаких шансов, что мне удастся сбежать на обратном пути. Мне нужно отдохнуть и прохлаждаться днём, чтобы сберечь силы на побег.
В течение ужина пересматриваю всё, что мне известно. Никакие очевидные пути побега в голову не приходят. Я даже не знаю где это «отсюда» находится. Черт! Мне мало известно. Должен быть способ, хоть одна лазейка, чтобы улизнуть. Буду смотреть завтра. Возможно, я что-то пропустила. Надо держать ухо востро.
Я ложусь на землю и засыпаю немедля. Пинок сапогом будит меня. Я тебя прирежу, пидар. Нет, нельзя. Не показывай свой гнев. Ничего с этим не поделаешь, я могу попробовать спать дальше от входа, но я рано уяснила, что не всегда достаточно еды для всех. Я встаю и выхожу, но что-то не так. Все рабы просто слоняются вокруг. Еды нет и все надзиратели внутри загона.
— У нас разговорчик имеется, — главный надзиратель хочет двинуть речь. — Некие из вас не очень довольны быть здесь. Чё не так?
Никто не ответил. На самом деле я не думаю, что он ожидал ответа, но кто знает. Я держу голову опущенной, глаза в пол. Просто не надо отвечать. Держи рот на замке. Никто не любит умников.
— У вас крыша над головой имеется и жрачка в брюхе, и честная работа вас ждёт. И до сих пор некие из вас недовольны. Плюёте на нашу щедрость, да гостеприимство, — глава засеменил перед нами и я увидела, как его сапоги остановились прямо напротив меня.
«Бля» — это потому, что я всё время озиралась по сторонам. Мои поиски бегства были слишком очевидны?
— Все вы куплены. Из этого вы все собственность. Меня поставили за главного. Забочусь о вас я! Кормлю. Всё делаю, чтоб вам спать где было. И вот так вы мне отплачиваете. Мне?!
Я стою на месте с опущенной головой. Чувствую движение. Вздохи. Я поднимаю голову и смотрю. Троих рабов держат несколько надзирателей. Я их не знаю, но их собственные матери не узнали бы их. Их лица — сплошное кровавое мясо.
— Эти трое пытались сбежать. Вырвали несколько досок из забора и хотели скрыться, — глава надзирателей повернулся к одному из беглецов. — Когда собственность потерялась, кому-то приходится за это отвечать. И отвечать придётся мне! — он бьёт раба в промежность и все вздрагивают.
Раб пытался издать какой-то шум, но никакого звука не последовало. Он бы упал, если бы его не держали.
— Это значит, ваше бегство всё равно, что кража из Моего кармана, — продолжал глава, выделяя каждое слово ударом. — Больше работы для меня и моих парней делаете. Так что мы вас проучивать будем, — этот ублюдок, казалось, был счастлив.
Я не хотела продолжать слышать это и видеть. Желала прекратить всё это, но не могла. Я не отрывала взгляд от представившейся картины, как беглецов продолжают по-очереди избивать. Вижу, как кулак главы погружается в их плоть. Слышу, как они хрипят и их мольбы о пощаде, как ломаются их кости и болезненные крики. Он продолжает вещать во время избиения в то время, пока надзиратели смеются и подбадривают главу, подают ему оружие, подсказывают, куда бить и кого следующим ударить, пока мы в немом ужасе наблюдаем. И в это время всё, о чем я могла думать: «Спасибо, Господи, что это не я».
Они послали нас работать без завтрака. Даже если бы они этого не сделали, не думаю, что я смогла бы есть. Просто наполняю и опустошаю корзину. Вот все, что я делаю. Главное — не выделяться. Нельзя быть пойманной.
День медленно проходил. Надзиратели избрали себе миссию запугивать нас ещё больше. Взбучки для всех. На обратном пути нас приветствовали тела трех беглецов, висящих на воротах. Ну, по крайней мере большая часть их тел. Некоторых конечностей не хватало. Я еле оторвала взгляд от этой сцены.
Своеобразное предупреждение для всех: «попытаешься повторить — тебя постигнет та же участь».
Мы едим, все пытаются сесть как можно дальше от тел. Я снова ложусь на землю. Другой день, кошмар наяву. Я должна отложить план побега на неопределённый срок. Не могу так рисковать. Если я попытаюсь, буду висеть на воротах. Они грёбанные психопаты. Я могу вынести такое существование еще немного. Я закрываю глаза, пытаюсь заснуть. Не так это и просто.