На ощупь

Об этом была китайская сказка — вспомнилась как раз в ту тягучую и жаркую секунду, когда глаза уже закрылись, а Роджерс всё ещё склонялся к лицу. Император боялся вести армию через море. Военные стратеги заманили его на ладью, замаскировав её под хижину у причала — и так бурно праздновали там рождение белой луны в зарослях зелёного бамбука, что когда хитрость раскрылась, до другого берега оставалось ровно полпути. Они с Роджерсом никуда друг друга не заманивали. Но, кажется, отчалить им это не помешало. Прятаться было больше не за что: они собирались дойти до кровати и заняться сексом. Без повода и оправдания, не в порядке игры и не в угаре отступившего страха. Друг с другом. Сейчас. Точка. Где-то позади должны были остаться полморя, но Нат этого не помнила. Губы сомкнулись на губах испепеляюще медленно. Чужое дыхание подрагивало на коже. Ладони вели вниз по спине, прижимая теснее; голова шла кругом — то ли от осторожного скольжения, то ли от жадного узнавания; хотелось постанывать, хотелось расстёгивать, хотелось всего и как можно быстрее. Нат расслабилась, чтобы никого не спугнуть и ничему не мешать. И чтобы унять дрожь. Она, в конце концов, тоже хотела знать Роджерса по-настоящему. И тоже умела быть храброй и щедрой. Наверное. Хоть немного. Стив насторожился от незнакомой податливости. Оборвал поцелуй и поднял голову. Смотрел недоверчиво и почти испытующе; вздрогнул, когда Нат прямо под его взглядом потянула вниз по груди бегунок молнии — открывая мягкие линии и глубокие тени. Приглашая без слов. Пару мгновений он не шевелился. А потом её повело к нему, притянуло, выгнуло; голова запрокинулась, осторожные пальцы сверху вниз скользнули там, где только что разомкнулась застёжка. И когда губы снова столкнулись с губами, пол под ногами качнулся — так же шатко и так же поздно, как палуба китайской лодки. ……… Когда Стив позвонил и в двух словах сказал, что завтра вернётся, Романофф намеренно не стала уточнять подробности. Чтобы не было искушения. Поэтому теперь картину приходилось достраивать по кусочкам: раз он купил билет, то самолётом летел гражданским. Раз из Судана в Нью-Йорк рейсов не было, оставался Каир. Не исключено, конечно, что Роджерс отбывал и вовсе не из Африки — но взлом базы данных аэропорта Кеннеди Нат бы не осилила. Так что она просто приехала к четвёртому терминалу ни свет ни заря — за полчаса до приземления египетского борта. Села в холле и старалась не смотреть на часы. Стив споткнулся, когда её увидел. Как-то нехорошо замер на ровном месте — всего на секунду, но Нат это уловила. И сразу же легко побежал по ступенькам навстречу: сдёрнул свою бейсболку, встревоженно заглянул в лицо. — Куда? — с ходу спросил вместо приветствия. — Снова Тони?.. — Нет, — остановила его Романофф. — Просто с прибытием. — Стив напрягся ещё больше. — О, господи, Роджерс, да хватит тебе. Мы никому не сдались. По крайней мере, пока. Я просто встречаю подстреленного ветерана боевых действий без мотоцикла. Он расслабился и помрачнел одновременно. — Нат, я… — прикрыл глаза. Открыл. Поколебался и взглянул в упор: — Я в неважной форме и не в состоянии разговаривать с людьми. Прости. Мне нужно побыть одному. Если не возражаешь, я доберусь… — …на метро, — кивнула она. — Отличная мысль. — Смотрела в глаза, пока он сам их не отвёл: — Поехали, Роджерс. Торжественно обещаю молчать. Повернулась и направилась к выходу. Через полминуты Стив нагнал её и пошёл рядом. Неужели всё было так плохо. — Куда тебя отвезти? — У машины они обычно теряли добрых полминуты на настояния и протесты по поводу открывания двери даме. Но сейчас случай был не тот: Стив просто открыл, и Нат просто села. Смотрела, как резковатыми, размашистыми движениями он забрасывает в багажник вещи. Как тяжело его захлопывает — то ли взвинченный, то ли потерянный, то ли одно и другое разом. — Не знаю. Всё равно. Хорошо бы куда-нибудь никуда. Он забрался внутрь, и в машине, как обычно, показалось тесно. Махнул от плеча ремнём безопасности; Нат спрятала в боковом зеркале постороннюю мысль: если бы по мотивам её жизни был снят порнофильм, то таким мог быть его пиковый момент — Стивен Роджерс сам себя обездвиживает чёрной лентой, хмуро глядя в камеру. — К тебе? — предложила она, подозревая, что при слове «дом» он вспыхнет. — Или в Башню? Я думала, ты захочешь выспаться. — Может быть, потом. На моих часах сейчас полдень. — Допустим. Но куда-то же ты собирался ехать до меня? — Представления не имею, Нат. — Ясно, — она завела двигатель и тронулась с места. — Принято. Тогда я могу пригласить тебя в тренировочный зал. — На твоих часах половина шестого утра. — Я жаворонок, Роджерс. И у меня абонемент на особых условиях. Ты сможешь поколотить в углу пару груш, пока я буду заниматься. А вообще, давно хочу тебя кое с чем познакомить. Стив покосился в ответ очень красноречиво. Но ничего не сказал. Нат тоже решила, что слов достаточно. Вырулила с парковки, покружила по прилежащим улицам и направилась в сторону Манхэттена. Он ждал вопросов, мучительно вертевшихся у неё на языке. И, заранее отгородившись, смотрел в окно. Всю дорогу оба молчали. — Будет чудовищно несправедливо, — наконец, сказал Роджерс на очередном светофоре — по-прежнему в тёмное стекло, за которым тускнели уличные фонари, — если после всего, что с ним было, он ещё и умрёт вот так. — Как будто Романофф не могла не понять, о ком он. И она действительно поняла. Посмотрела на Стива; наверняка тот почувствовал взгляд, но упрямо смотрел только перед собой. — Один и в пустыне. От какой-нибудь молниеносной раневой инфекции. В двух шагах от людей, которые могли бы помочь. Роджерс сжал губы и умолк. Нат не решилась вставить ни слова. — И которые ему обязаны, — глухо добавил он после паузы. — Тебе же сказали, что на базе была засада? Форт захватили прямо перед прибытием конвоя. Так вот, если бы неизвестный не начал атаку с тыла, пока транспорт собирался у ворот, каждый взвод сопровождения потерял бы половину людей от разрыва первой же гранаты. А в итоге никто из нас даже не видел, ушёл ли он живым. Он выбирает себе участь, которой не заслуживает ни один солдат. Нат хотела дотронуться и не знала, как. Не могла ни придумать, ни отважиться: Стив звенел напряжением, как тетива. Не смотрел и не продолжал. Светофор тем временем переключился; пришлось его проехать — и отточенное движение собственной руки на рычаге коробки резануло глаз полной отстранённостью. И это почему-то столкнуло с мёртвой точки. Нат вдавила аварийный сигнал, вырулила из дорожного потока, остановилась. Сжала пальцы у Роджерса на запястье; думала, он дёрнется, но он только перевёл взгляд на её руку. Как будто с удивлением осознал себя здесь, с ней, а не в какой-то одному ему видимой дали. — Знаешь, как говорят, — произнёс глухо, тихо и очень спокойно, — что легко найти друга, готового помочь? И трудно — заслужить того, кто готов просить о помощи? Два года, Нат. Я всё думаю, какой же из меня был… Он отвернулся. Никаких комментариев не ждал. Романофф стиснула его руку крепче; пальцам не хватало на обхват ни длины, ни силы — запястье у Стива было шире её собственного раза в два — но бьющийся под кожей пульс всё равно казался беззащитным до невозможности отпустить. Ничего из того, что она могла бы сказать, не годилось для утешения. Конечно, Роджерс был ни при чём. Просто друг, которого он ждал, скорее всего, давно умер. А если и нет, то явно не настроен был с этим тянуть. Может, ни с кем не хотел делить роль собственного палача. И собственного приговорённого. Может, хотел пощадить Стива — и если так, Нат одобряла это решение абсолютно. А может, хреновым другом из них двоих был как раз он, потому что просьба о помощи, кажется, тем и ценна, что требует многого от обоих. — Должны быть… другие причины, — голос подвёл её, и заканчивать пришлось шёпотом. — Потому что ты заслуживаешь доверия, как никто на свете. Эту дымную яму любые слова делали только хуже. В ней нельзя было ничего предлагать, кроме совершенно бесполезного прикосновения. До открытия тренировочного центра оставалось ещё два часа. Нат привычно нашла в сумке связку нужных магнитов и по очереди расправилась с замками. Перенастроила систему безопасности, запустила освещение и кондиционирование воздуха. — Что это? — с лёгким неудовольствием спросил Роджерс, когда в зале вспыхнул свет. Значит, она не ошиблась. В тридцатых годах этих штук ещё не было. — Акробатические батуты, — объяснила Романофф, пристраивая вещи на скамью. И без долгих предисловий стряхнула с ног балетки. — Снаряды для отработки координационных навыков в воздухе. Тебе годится только вон тот, остальные могут лопнуть. Располагайся. — Спасибо, не хочется, — сдержанно отозвался Стив. Перегнулся через мягкий борт и с недоверием потрогал сетку. Отрицательно покачал головой. — Да ладно тебе, — Нат поднялась по ступенькам мимо него. Встала в центре сети. Пару раз оттолкнулась, взлетела повыше — и в порядке приглашения, прогнувшись назад, с тягучим усилием повернула пространство вокруг себя в строгом сальто. Приземлилась на ноги, спружинила; взлетела снова — выкрутила пируэт и только после этого остановилась. Отбросила рассыпавшиеся волосы за плечи. — Пожалуйста, Роджерс, — позвала со всей серьёзностью, на которую была способна. — Я знаю, что ты это отлично умеешь. Так почему бы нет. Вряд ли от тебя где-нибудь убудет. Он молчал так долго, что она уже приготовилась соглашаться с отказом. Но всё-таки кивнул. — Если Бак вздумает вернуться, — пообещал, как наказание, выдёргивая из шлёвок ремень, — я буду нейтрализовать вас друг другом. Нат села на борт. Заворожённо смотрела, как он нехотя сбросил ботинки и куртку. Перемахнул через край на соседний снаряд, выпрыгнул — сразу метра на три. И бланш назад тоже закрутил сразу тройной. Но она опять не ошиблась: специально тренировать акробатику ему не приходилось никогда в жизни, умение пришло само собой — и границ его Стив не знал. Как и того любопытства, с которым на них натыкаешься. Он остановил своё вращение в идеальной вертикали, но к приземлению в сеть не был готов совсем. И когда она встретила его с протяжным вздохом, не собрался — вылетел в сторону, как теннисный мячик, дважды перевернувшись в воздухе от непогашенного усилия. Скорость была такая, что Нат испугалась, не врежется ли в стену. Но он не врезался — ухнул в рубленый поролон на дальнем конце страховочной ямы. Вылез, отплёвываясь пылью и крошкой, и выругался сквозь смех. С непривычки неловко снова поднялся на край. — Сто лет не валялся в мусоре, — признался почти смущённо. Вопросительно смотрел на Нат, как будто она могла отпустить его, а могла — не отпускать. Не распробовал. — Ну, положим, не сто, — потянула она. — Но близко к этому. Я… могу идти? — Разумеется, — Нат кивнула. И указала на центр сетки. — Но можешь и не идти. Можешь упасть, например, на лопатки. И Стив закрутил себя в падение разворотом прямо с края. В этот раз приземление вышло у него полностью управляемым: вверх выбросило плашмя и без малейшего перекоса. Он на пробу спружинил от снаряда на спине, перевернулся в воздухе. Осваиваясь, вычертил в горизонтальной плоскости пару винтов — и взялся выводить их очередями, то в одном направлении, то в другом. Попытался одновременно развернуться через вертикаль. Начал чередовать повороты в трёх плоскостях. На этапе исполнения сложных сальто в связке Нат встала и занялась делом. Поэтому не видела, как и за что он улетел в яму во второй раз. Нужно было привести его сюда раньше. Ради вот этого чувства — полного контроля, обрывающегося внезапным полётом. И наоборот. Лучшего средства для тех, чей собственный переключатель между первым и вторым заклинивает в крайнем положении. Нигде так не наешься собранностью, как на сетке, отзывчивой к любой мелочи, и не привыкнешь к смирению так, как в воздухе, в котором не за что удержаться. Нат старалась не подглядывать: Стив взлетал над батутом, сосредоточенно хмурясь, и нагружал все группы мышц просто безжалостно; а из поролона чертыхался с непривычно уязвимой улыбкой. Романофф не могла решить, что ей нравится больше. Всё это никому и ничем не могло помочь. Но была надежда, что здесь и сейчас ненадолго разрядит. Сама Нат начала с внеосевых вращений: взлетала, закручивая себя руками и ногами в сложные трёхмерные развороты. Рядом с ослепительной классикой Роджерса это должно было выглядеть странно. И буквально через пару минут Стив действительно улёгся на сетку и стал смотреть. — Не жги меня, это всего лишь корк, — выдохнула Романофф после очередного приземления. Под пристальным взглядом она не докрутила до нужных семисот двадцати градусов половину — и упала на спину. — Трюк скейтеров. Я думала, ты захочешь побыть один. — Я настолько один, Нат, что этому уже невозможно помешать. А ты… Твой корк — он… — Роджерс замялся, ища нужное слово. — Оскорбил твоё чувство прекрасного? — подсказала Нат со смехом. — Нет. Я сразу и не понял, что ты делаешь. Но мне нравится. — Он похож на ошибку, — кивнула Романофф, проглотив «я тебя сейчас поцелую». — Да вообще говоря, он и есть ошибка. Но очень естественная. Примерно так же разворачиваются в полёте кошки. И пауки. Хочешь? Этого можно было не спрашивать. Конечно, он хотел. — Вот, — Нат встала к Стиву лицом. Раскачалась, размахнулась, взлетела — и увела напряжённые руки по дуге справа налево вниз и назад, скручивая за ними всё тело. Её отнесло в сторону, штопором развернуло на спину, колени махнули в воздухе, взлетая выше головы; она забросила их в направлении плеча, косо кувыркнулась и приземлилась на ноги. — Доводи ошибку до абсолюта: теряй ось, смотри за плечо и ищи глазами, куда будешь падать. Роджерс кивнул. И прыгнул. Нат даже вздрогнула, забыв вдохнуть. Мышцы у него были чертовски умные, он даже за край не вылетел, хотя выкрутил что-то, лишь отдалённо похожее на смещение оси. А силы хватило бы разогнаться и на двойное вращение сразу. — Подожди, — Романофф перебралась к Стиву через борт. Встала спиной к груди, перехватив оба запястья, и повела в воздухе его руками, примерно показывая угол замаха и направление смещения. — Не слишком резко и не слишком рано. Чувствуешь? Роджерс выдохнул ей в затылок что-то согласное. Нат машинально повернула голову, и — господи, да она бы руку дала на отсечение, что он так не сделает, но он поцеловал её в висок немедленно и без колебаний. Касание обожгло. — Лучше начинать с простого, — Романофф даже не сразу вспомнила, о чём говорила. Отпустила его и выбралась к себе. — Отставим пока корк. Вот это на него похоже, но короче и легче. Она выпрыгнула, закрутив руки ровно так же. Вычертила в воздухе родео. Роджерс повторил за ней; она приземлилась на ноги, а он — на плечо. Тогда Нат разделила траекторию полёта пополам, и они на пару прокрутили обе половины каждый на своей сетке. Потом соединили их с падением на спину в точке раздела. Потом перескакивали батут от края до края, отрабатывая связку несколько раз подряд — а потом Роджерс привык то ли к принципу, то ли к собственному телу. И дальше Нат только стояла на коленях и смеялась: он вылетал над снарядом, смещая оси как попало и куда угодно, выделывал трюки невообразимой высоты и скорости, и двойное вращение собрал, как что-то само собой разумеющееся: она не предупредила, что это сложно, а он не догадался. Оставалось только заказать Тони армированные углепластиком лыжи или скейт… Это должно было закончиться в яме. И закончилось. Стива с грохотом вынесло со снаряда после очередного приземления; Нат всё ещё смеялась, протягивая ему руку, и он стащил её вниз, не дав опомниться. Поролон оказался совершенно не подходящей для сопротивления средой: перемещаться среди крупных кусков амортизатора было трудно, приподниматься — почти невозможно. Ни барахтаться, ни карабкаться Нат не собиралась — и только недоверчиво смотрела в глаза, пока Стив кое-как устраивал её на себе, пока отводил растрепавшиеся кудри от лица. До последнего не верила: неужели он сможет, вот сейчас и вот так, вот просто потому, что этого хочется… Губам было одуряюще сладко и горячо. Воздуха не хватало с первой же секунды. Может быть, из-за поролона. Терпения с первой же секунды не хватало ещё больше — может быть, из-за сетки, после которой тело заставляло ощущать себя очень остро. Нат прогнулась, когда под влажную от пота футболку медленно скользнули ладони; вряд ли Стив собирался предложить ей что-нибудь тяжелее поцелуя, но она — она могла бы. Она в красках представляла себе, как расстегнёт его штаны и перевернётся в чёртовом амортизирующем месиве; нормально двигаться никто из них, конечно, не сможет, и оба они не кончат, но эти незабываемые полдня точно останутся каждому на память. От этой мысли она даже улыбнулась, хотя было совсем не до смеха. Стив почувствовал улыбку губами и нехотя оторвался. — Что? — спросил он. — Ничего, — ответила Нат. — Давай в душ — и поедем отсюда. Она бы в любом случае привезла его к себе — потому что на парковке минусового этажа ждал мотоцикл. Но сейчас было не до мотоцикла. Стив открыл ей дверь, помогая выбраться из машины, и Нат вышла почти в объятие. Усилием воли запретила себе целовать его прямо здесь, на глазах у случайных прохожих, чтобы не провоцировать неловкость. Тем более, что начать можно было и в лифте. Но в лифте с ними ехал сухонький седоусый старичок с кипой выцветших комиксов под мышкой. Под его безмятежно-любопытным взглядом они целых полминуты с невинным видом рассматривали рисунок трещин на полу и стенах: Стив справа, Нат — слева. А потом Роджерс потянулся: взял её за руку, словно повинуясь невыносимому желанию прикасаться, и переплёл пальцы. И в этом было столько откровенности, что жаром затопило до самых ресниц. Она бы втащила его за дверь, раздевая на ходу, но за дверью могла быть мина. Поэтому пришлось отстранить подальше и, повернув в замке ключ, приоткрывать эту самую дверь так медленно, что можно было умереть. Нат жадно вслушивалась, прижавшись щекой, не дрогнет ли внутри металлическая струна; отводила полотно по миллиметру, надеясь вовремя ощутить натяжение. Выглядело это настолько характерно, что Стив отодвинул её и на всякий случай заслонил плечом. Когда они смогли осветить холл за дверью карманным фонариком и войти, нетерпение почти улеглось. — Хочешь сказать, ты здесь живёшь? — с сомнением спросил Стив. — Нет, — отшутилась Нат, — заманиваю тебя в ловушку, стилизованную под жилище. Конечно, я живу здесь. Уже почти две недели. Когда не жила, было ещё более… пусто. Боюсь, твоим патриархальным взглядам придётся вынести тяжкий удар. Роджерс с интересом осматривался по сторонам. — Извини. — Он сдул пыль с брошенного на полке радиотелефона и поднял в воздухе облако танцующего света. — У меня нет патриархальных взглядов, просто бывают люди с острым чувством дома. И он собирается вокруг них сам собой, где угодно. Ты, видимо, не из них. — Видимо, нет, — согласилась Нат. — Хотя в меру своих сил — стараюсь. У меня даже есть шторы. — Может, скажешь ещё, что готовишь? — Я готовлю, Роджерс, — Романофф приняла вызов. Но тут же отступила: — Как любой человек — когда есть время и настроение. Хотя, если кто-нибудь когда-нибудь вздумает уверять тебя, будто это вкусно — знай, что его мозг снова украл Локи. И если ты хочешь рискнуть жизнью прямо сейчас, то лучше не стоит. Я закажу доставку. Стив посмотрел на неё и улыбнулся. Задумчиво и как-то слишком искренне, чтобы защищаться. — Ты способен это пережить? — помолчав, спросила Нат. — Я понимаю, это всё — слегка за гранью для человека родом из времени, когда мужчине не полагалось знать, где лежат ложки, но… — Я что-то такого времени не помню, — перебил Роджерс. — Моя мать, к примеру, не успевала готовить почти никогда. А если бы Бак заявил своей, что не его дело — знать, где лежат ложки… чёрт, я даже представлять не хочу, куда бы она нас обоих после этого отрядила. Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания — должно быть, забавные — и Нат сама не поняла, почему оказалась так близко. Стив поднял глаза. И больше уже не отводил. Взгляд был поглощающий. И приглашающий. С каждой секундой становился всё тяжелее; Нат чувствовала его кожей. Чувствовала себя в нём центром мишени. Роджерс шагнул к ней. Она ускользнула от прикосновения. Он шагнул ещё раз; и ещё; сделал так, что ускользать стало некуда. Лопатки задели стену; Стив поймал Нат за плечи и прижал — и к себе, и к стене. Мягко, но ощутимо. Нат поняла, что вот-вот начнёт дрожать. Хват на плечах разжался, едва она закрыла глаза. Пальцы медленно скользнули по шее вверх, приподняли подбородок. Ласкали лёгкими, почти дразнящими касаниями. В ушах от них толчками грохотало сердце. Стив склонялся ко рту невыносимо долго. Нат запретила себе его торопить — и всё-таки не смогла: выгнулась навстречу, запрокидывая голову. Всё-таки, она была Чёрная Вдова, а не фарфоровая кукла. ……… Она не помнила, чтобы когда-нибудь раньше так дрожала в чьих-то руках. Не помнила, чтобы чужие прикосновения ощущались на коже так остро. Стив всего лишь медленно вёл лицом вниз по шее — от подбородка к гортани, к пульсирующим венам, к ключицам; возвращался, смотрел в глаза — и Нат подёргивало ознобом, несмотря на простоту ласки. Он спускался ниже, не давая перевести дыхание — добирался до груди, обводил мягкие контуры разомкнутыми губами, обжигал касанием щетины, скользил языком; Нат заворожённо смотрела, как влажные соски по очереди исчезают во рту, и от одного этого зрелища могла к чёртовой матери сгореть. Никогда она не чувствовала себя такой открытой. Даже в свой первый раз. Когда Стив поднял голову, она опустила ладонь ему на глаза. В инстинктивной попытке дать себе передышку. Думала, он отведёт её руку — но он только прерывисто выдохнул и вслепую потянулся ко рту. Стал целовать — неглубоко и осторожно, отрываясь после каждого соприкосновения и щекоча пальцы подрагивающими ресницами. Напряжённый член упирался в живот. И Нат не выдержала. Повернула голову, уступая; нашла самое удобное положение; поймала язык губами — и где-то на пике проникновения позволила руке соскользнуть. Хотела знать всё. И чувствовать как можно больше. Стив приподнялся и, не отпуская её рта, осторожно провёл ладонью по бедру: вниз по наружной стороне, вверх — по внутренней. Дотронулся там, где было нужнее всего. Но касание вышло слишком лёгким, и Нат, замирая, потянулась — нашла его руку и переместила, как хотела: накрыв самую горячую точку основанием ладони. Оба перестали целовать; не двигались, соприкасаясь приоткрытыми губами и опаляя друг друга короткими, рваными вздохами. А потом Стив подался навстречу, безошибочно нащупывая нажим и ритм. И Нат прямо в губы ему то ли ахнула, то ли застонала. О, господи, толкнулась в голове безнадёжно короткая мысль. Ритм был тот самый. Через каких-нибудь полминуты она перехватила руку из-за невозможности его выдержать. Кончить не смогла бы — ей не хватало вторжения, не хватало заполненности, не хватало Стива — но и продолжать дальше было выше всяких сил. Она приподнялась на локте и уткнулась лбом Роджерсу в плечо; он целовал её волосы от невозможности остановиться. Нужно было немедленно сказать «хватит», «мне мало» и «возьми меня». — Стив, — с трудом выдохнула Нат. И не узнала собственного голоса. — Пожалуйста. Его тоже тряхнуло ознобом. Нат поспешно выдернула подушку из-под головы и откинулась навзничь. Смотрела в непривычно тёмные и блестящие глаза. Стив склонился следом за ней, как прикованный. Она обхватила его ногами. Господи, да они созрели для того, с чего постельным приключениям полагается начинаться. Она проглотила первый стон. И Стив тоже. Он втиснулся в неё до упора и уткнулся в шею лицом, выдыхая что-то обжигающе бессвязное; Нат дрожала, обхватив напряжённые плечи. Её тянуло навстречу, приподнимало, выгибало. Бёдра бессильно сжимались, словно не доверяя ощущению присвоенности. Внутри было тесно до звёзд перед глазами. Стив приподнялся и подался вперёд. То, что он на грани, и она за ним никуда не успеет, стало ясно с первого же толчка: тот получился отрывистым и резким, как последний. Роджерс задохнулся и зажмурился; отвёл взгляд в сторону, безнадёжно пытаясь уцепиться им хоть за что-нибудь, кроме неё. Нат обхватила его лицо ладонями и снова повернула к себе. Она, чёрт возьми, собиралась отдаться; или хотя бы попытаться, потому что вряд ли бы её хватило на это когда-нибудь ещё. Стив застонал, но повиновался. Вложился в следующий рывок всем телом: шёл по грани, глядя прямо на Нат, и шагнул за край глаза в глаза; и содрогнулся; и Нат смотрела, не в силах оторваться, как его желание срывает заслон — выходит из-под контроля, прожигает насквозь, как он берёт её окончательно, до донышка, беззастенчиво и безудержно; и она была его удовольствием, она была его всем несколько испепеляющих секунд. А потом вжалась лбом в подрагивающее плечо, пытаясь как-то пережить это ощущение. Чувствовала тягучее, томящее напряжение; чувствовала мощные судороги снаружи и внутри; чувствовала, как тугое скольжение внутри её тела с каждым толчком становится влажнее и глубже. Закрыла глаза — и сорвалась. Беззвучно и беспомощно уткнувшись лбом в горячую кожу. ......... — У меня слегка безумное чувство, — пожаловалась Нат полушутя-полувсерьёз. Они лежали на боку, прижавшись друг к другу — её спина у его груди — и Стив медленно, почти неощутимо водил кончиками пальцев, где вздумается, рассыпая мурашки. — Как будто я раздета больше, чем нужно, и уже ничем не смогу закрыться. И ещё, — она поймала его руку своей, остановив на бедре, — смутное подозрение, будто ты со мной что-то сделал. — У меня слегка безумное чувство, что ты мне нравишься, — задумчиво ответил Стив. — И смутное подозрение, что я тебе тоже. Нат помолчала. — Может быть, — кивнула она. — У хорошего секса есть такой побочный эффект. Он делает симпатию острее. — А по-моему… Подожди, ты хочешь сказать, что секс бывает плохой? Романофф даже повернулась. — А ты хочешь сказать, что не знаешь этого? — Ну, — Стив смутился. — Я вообще знаю о сексе очень мало. Почти всё, что знаю — знаю от тебя. Нат недоверчиво присвистнула. — Секс бывает плохой. Но послушай — в свете того, что я сама от тебя то и дело узнаю что-нибудь важное, это же… Это какое-то поразительное невезение, Роджерс. — Я так не думаю. По-моему, мне везёт, и ещё как. И по-моему, ты слегка путаешь причины и следствия. Если вернуться к началу: ты мне… — Не нужно. — Нат приподнялась и, протянув руку, приложила палец к его губам. Потом склонилась и поцеловала, словно запечатывая. — Я не хочу возвращаться к началу. То есть, я боюсь. Я всегда обесцениваю то, о чём не знаю, что с этим делать. А когда думаю, что знаю — растаптываю, как бульдозер, потому что не умею останавливаться. Оно дольше продержится, если в это не вмешиваться. И легче закончится. Можешь считать это инстинктом самосохранения. — Когда ты успела стать суеверной? — Когда начала бояться портить очень важные вещи. — Но… ладно, согласен. — Роджерс прикрыл глаза. — Если ты хочешь. Ты очень остро чувствуешь, тебе нельзя без миллиона способов защититься… Хотя я буду ощущать себя глупо, Нат. Не вмешиваться — это одно, а не замечать — совсем другое. И потом, кроме самосохранения есть ещё справедливость. Из-за того, что когда-нибудь всё это кончится, мы его уже сегодня похороним заживо. Это как-то… Он умолк и привычно свёл брови. Нат вздохнула; дотронулась до них, заставляя расслабиться. Стив поймал её руку своей и медленно потёрся щекой о ладонь. Коснулся губами. — Хорошо, я рискну, — сказала она. И повела уголком рта: — Я же говорю — ты со мной что-то сделал.