На ощупь

Нат знала, что рано или поздно придёт. И попросит. И, в общем-то, почти не чувствовала по этому поводу неловкости — даже то, что Роджерс был в курсе её внезапной истории с Брюсом, почему-то делало всё не сложнее, а проще. Она не задавала себе вопросов и не сомневалась в собственных ощущениях: ей слишком многое нравилось. Нравилось, как Стив шагает рядом, как дышит, нравилось случайно его касаться, нравилось поддевать… Всё это не могло закончиться иначе. Правда, она предпочла бы прийти подготовленной. Появиться на пороге прекрасной, как ночь, заранее стянув трусики в машине и имея сказать что-нибудь остроумное. А не хромать в ночи по лестнице после двух часов бегства и перестрелок, отбрасывая от лица беспорядочно вьющиеся спутанные пряди, не стучать в дверь травмированной ногой, привалившись спиной к наличнику, и не придумывать никаких слов в последний момент и без успеха. Стив открыл сразу. Как будто ещё не спал. Почти одетый, то есть, в расстёгнутых штанах и рубашке. — Что случилось?.. — В первое мгновение он замер, натолкнувшись на Нат взглядом. Во второе — уже запирал за ней дверь, втащив к себе. Встревоженно хмурился. Дёрнулся подхватить, когда она качнулась, выбираясь на ровный пол из своих туфель на немилосердно высоком каблуке. — Нат? — Ещё пару секунд они так и стояли друг против друга: Стив — пристально всматриваясь в россыпь мелких царапин, уходивших вниз по её шее, а Романофф — наоборот, стараясь не разглядывать гладкую кожу между полами рубашки. А потом он поднял руку с намерением коснуться. И Нат шагнула к нему, как из воды, как из полосы прибоя — из отхлынувшего двухчасового напряжения, из бега по краю, из сосредоточенного страха. Вжалась всем телом, вслепую толкнула к стене и с жадностью дотянулась до рта. ……… Ночь начиналась мрачно — холодным ливнем, потерявшей отзывчивость педалью сцепления, мёртвой лампочкой в коридоре пустой квартиры и куском сыра, плесневевшим в холодильнике бог знает с каких пор. С этим жильём давно пора было расстаться: после возвращения из вынужденного отпуска Романофф ночевала в Башне Тони почти постоянно, туда же перебрались и все её вещи — остался только неестественно дорогой для окружающего запустения диван — и в собственный тайный угол заглядывала так редко, что рисковала при очередном появлении не провернуть ключ в заржавевшем замке. Или взорваться, зацепив приготовленную внутри растяжку. Она вышла из ванной, отжимая полотенцем влажные волосы, и в неустроенность вмешались еще и тревожные тени. Брошенный на диване телефон светился новым сообщением. «Привет, ты в сети? — спрашивал нечитаемый набор букв вместо имени. — Познакомимся?» Телефон был рабочий, канал связи и протоколы защиты обеспечивал Тони, и невинные послания от посторонних это исключало. Последним, кто писал Нат, был Стив, ещё утром сообщивший, что просмотрел все видео из доклада Академии и что в главаре вооруженных банд, нападавших на базы в Сомали и Уганде, тоже узнаёт Рамлоу. Кем бы ни был незнакомец, он хорошо потрудился для того, чтобы послание дошло. «Хочешь сказать, мы ещё не?» — быстро набрала Нат. Прошлёпала босыми ногами к окну и инстинктивно опустила штору. «Может, ещё, а может, и не, — уклончиво отозвался телефон. В исполнении английских слов этот финт смотрелся дико. — Я Изабелла, из Майами. Мне восемнадцать. Ну, знаешь, маленькая девочка… которая умеет всякие недетские штучки. Тебе интересно?» Пиздец интересно было, вероятно, единственным подходящим ответом. Но канал связи кириллицы не допускал. То есть, оставалась, конечно, вероятность, что это Тони забавляется, дёргая за нервы бывших русских шпионок в зоне действия старкфона — но в настолько счастливые совпадения Нат не верила. Через десять секунд уже второпях одевалась у двери, готовясь к защите. Или побегу. «А тебе? — набрала она, застегнув молнию на кожаном костюме до самого горла. — Я Натали из Висконсина, мне шестьдесят восемь». «И у тебя, наверно, Альцгеймер,» — немедленно пришёл ответ. Захотелось в манере Кэпа прямо влепить в лоб: «Кто ты такой и чего хочешь?» — но толку от этого бы не было. «Хуже, — отправила Нат. — Я всё забыла сознательно и принципиально». «И если я сброшу тебе свои координаты, ты их тоже забудешь?» «Зачем твои координаты престарелым вроде меня?» «Ну… Мне одиноко в НЙ, Натали. Такой большой и равнодушный город для маленькой девочки из Майами». «А я его сделаю меньше?» «А ты меня просто спасёшь». И он сбросил. Электронный билет в театр Сен-Джеймс на Западной Сорок Четвёртой. Со скалящейся смайлами припиской: «Не забудь забыть». С минуту Романофф размышляла, что с этим делать. Подставляться под удар не хотела, но ничего не выяснить о типе, взломавшем канал связи Старка, было бы ничуть не менее глупо. Почти точно русский и почти точно мужчина — этого было мало. Опасно мало. Так что она спустилась на улицу, завелась и вырулила в сторону Девятой авеню. Почему мужчина? Она не объяснила бы толком, но почти не сомневалась. Чего-то такого чересчур много было в придуманной им виртуальной девочке, будь она хоть сто раз намёком для Нат — какого-то легкомысленного удовольствия от себя самой? ироничного самолюбования? Чего-то, что бывает только в шутку, только в ничего не значащих играх и только в том случае, если делаешь своей маской кого-то, к кому тебя влечёт. Если бы в сети пришлось прятаться Нат, она сообразила бы себе мужчину. Бесприютного бродягу за тридцать с лёгкой сумасшедшиной. Возможно, тихоню, таящего в себе полный омут сокрушительных монстров-гигантов. А может — несгибаемого реликтового упрямца с аллергией на фальшь. Выбрать почему-то оказалось трудно. Последние кварталы шла пешком. Из, возможно, лишней осторожности. Ждавший её парень курил на Сорок Четвёртой у перекрёстка; торопливо отстукивал что-то по телефонному экрану, повернувшись спиной к неону и стеклу. Нат мысленно поставила себе пять баллов за чутьё и двойку — за сообразительность: звали его Демьянов, и это он, среди прочего, вытащил её полуживую в девяносто девятом под Одессой, и это он, среди прочего, сделал так, что в Киеве пропало архивное дело #17, и то, что он появляется на Манхэттене каждые две недели в силу нужд как будто бизнеса, даже не было тайной. Стоило бы догадаться сразу. — Приветец! — он засёк Романофф метров за тридцать. Убрал телефон в карман и, затягиваясь, смотрел, как она подходит; заговорил, только когда остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки. — А я уже едва не расстроился. Почему-то снова вспомнился Стив — его голос, сдержанно приказывающий: «Потуши сигарету», — почти прозвучал у Нат в ушах. — Ты был очаровашкой, — сказала она вместо привета. — Никто бы не устоял. Только с телефонным звонком вряд ли вышло бы хуже, Демьянов. И, слушай, я помню: ты из Майами — но здесь на улице не курят. Лишние косые взгляды нам обоим ни к чему. Тот мотнул головой — к чёрту, мол — и сжёг сигарету до фильтра одной затяжкой. Щелчком отбросил окурок в ближайшую урну, рассыпав в воздухе красные искры. Подхватил Романофф под руку и потянул за собой. — Не мог позвонить. — Они с Нат были одного роста, что облегчало сопротивление, поэтому она неплохо притормаживала его и даже слегка развернула к себе. Лицо у Демьяна было худое, подвижное, очень выразительное и от этого — всё в ранних морщинах. Он кольнул Нат взглядом и повёл ребром ладони себе поперёк горла: — Помощь твоя нужна вот как. — Когда мне была нужна твоя, я котом в мешке не прикидывалась. — Не мог, Романова, — повторил он с нажимом. — Да ясно, Демьянов, — вернула она. — На что мы идём? — На «Елену Троянскую». — Я как бы не о том, Лёш. — О том, о том. Мы идём на спектакль. Только я позвал туда кое-кого ещё. В зрительном зале тебе передадут листок с радиометкой, и ты его оттуда вынесешь. Чужих вокруг будет выше крыши. Ты должна выбраться живой. Я прикрою. Нат посмотрела в упор. — Так плохо? — Третья попытка уже, Романова, — Демьянов покусывал тонкие губы. — Толик мёртв. И Кирилл тоже. Там, на метке — перехваченная ЦРУ-шная переписка с данными о двойных агентах среди наших. Мы должны довести её до дешифровки. Но уже двое суток не можем даже забрать, кто-то очень серьёзно вмешивается. У нас потери. И я понятия не имею, кого могу взять с собой, потому что не все свои одинаково свои, понимаешь? Ты, моя горлинка, — самый подходящий вариант. Битая карта. Официально предательница, то есть, выгоды в этой каше не имеешь. И уже лет пять вне игры, то есть, в наших вводных давно не мелькала. Тебя там не ждут. Я на тебя ставлю. — Ты мне прямо льстишь, Лёша. — Не будь твой Щ.И.Т. неправительственной организацией, я бы ещё не то сказал. — А я бы тебе ещё не так ответила. — О-хо-хо. Ты променяла толковую работу на бои с инопланетянами, лапушка. А я, значит, и высказаться не могу? — Можешь. Но рискуешь, Лёша. — Пошлёшь? — Позавидую. Верить в толк от твоей работы — это, Демьянов, редкий талант. Прямо дар. Мне он не дан. — Зараза. — Ага. Смотри, вдруг и свой потеряешь. Оглянешься, плюнешь на всё и сбежишь. — Ну-ну-ну. В твой развалившийся Щ.И.Т., что ли? — Я не знаю. В монастырь. В бордель. В сумасшедший дом. Смотря какие у тебя, Демьянов, прорежутся склонности. — У тебя самой, Романова, сейчас что-нибудь прорежется, — пообещал Лёшка. Остановился и развернул её к себе — уже сам. Впился в лицо цепким тёмным взглядом из-под сощуренных век. — Помогать-то будешь? — Да я как бы уже. Если только агитработу среди меня ты закончил. У нас с тобой для связи что-нибудь есть? Или опять будет экстренная случайная почта бог знает от кого? — Ты смотри, что делается!.. — Демьянов выразительно покачал головой и раскинул руки. — Ещё до свидания не дошла, а уже связь подавай. Ты хоть это, как там: «Обними меня, душа-девица, меня, молодца разудалого…» — Нат вошла в объятье и скользнула ладонями под куртку: таблетка переговорника лежала в нагрудном кармане рубашки, а за поясом были припрятаны два зиг-зауэра и сменные магазины. — Полюби, Лёша, — без улыбки поправила она, отстранившись. — Неслабая такая разница. Вы совсем одурели в своём Майами — по-русски на улице петь? Демьянов хлопнул её по плечу и открыл было рот, собираясь съязвить. Но входная дверь Сен-Джеймса была уже перед ними. И они вошли. В холле театра пришлось разделиться. Демьянов ковырнул замок на двери служебного помещения и исчез где-то наверху, а Наташа второпях пробежалась по этажу и села в зрительном зале. Без Лёшки сразу полегчало. Хотя вид сцены, несмотря на десять минувших лет, вызывал точно ту же тоску и тревогу, что и во времена Красной Комнаты. Нат отчаянно полюбила театры офф-офф-Бродвея, где прошлое было неузнаваемо — картонные кулисы, полсотни зрителей прямо на асфальте и отсутствие всяких границ между тобой и сюжетом — легкомысленно-любительским или головоломно-концептуальным, в таких местах не угадаешь. В Сен-Джеймсе всё обстояло серьёзно — даже занавес украшали витые кисти. И от этого Нат слегка не хватало воздуха. Зато Елена вышла на сцену голой с первой же секунды представления, и, хотя обступал её хай-тек, а никакая не античность, прекрасностей в ней хватило бы на две Трои с половиной. Привести бы сюда Брюса, привести бы сюда Старка, привести бы сюда Кэпа — и насладиться внезапной реакцией на первый же режиссерский ход. Каждая мимическая пьеса затмила бы основной спектакль. Который, правда, летел мимо Нат уже сейчас: она следила за входами в зал. Кажется, сказка была о власти; кажется, то, что героиня демонстрировала во всем блеске, было оружием; кажется, за неимением никакого другого рвануть оно должно было эпически. Но двери были важны жизненно, и Нат слушала меньше чем вполуха, даже не изображая внимания. Может, на Демьяна и опасно было полагаться, но отсутствие соседей со всех сторон он устроил — и это заслуживало благодарности. Тень просочилась сквозь двери в начале второго акта. Бесшумно и быстро прошествовала сквозь зал. Романофф запоздало поняла, что надеется на знакомое лицо, на кого-нибудь из Лёшкиной прежней команды. Но нет. Они никогда раньше не встречались. Нат не повернула головы, когда её курьерша села рядом, в последнем кресле с краю. Ждала, чтобы фокус общего внимания снова переключился на сцену. Невольно считала оружие: не меньше двух стволов и не меньше двух ножей, а насколько больше, и не прикинуть — юбка неравномерной длины открывала только правое колено. По боковой поверхности бедра под тонкую кожу сапога спускался свежий шов. Демьянов говорил, это третья попытка. И рукав — было ещё что-то странное в рукаве, за что Нат безотчётно цеплялась краем глаза. Потому что не могла идентифицировать ни по размеру, ни по форме, ни по положению руки. — Простите, — наконец, прошептала она по-русски, всё ещё не поворачиваясь. — Не могло быть так, что я заняла ваше место? — Не исключено, — так же, шёпотом, прозвучал над плечом отзыв. — У меня проблемы с сумеречным зрением. Вот, проверьте. Курьер протянула Нат сложенный вдвое билет. Внутри лежал обрывок страницы телефонного справочника; в уголке Романофф ощупью нашла твёрдую капельку радиометки. — Ну, так и есть, — вздохнула она. Повертела билет в руках — и «потеряла» в рукаве в обмен на один из тех, что оставил ей Демьян. — Восстановим порядок? Они обе привстали и быстро поменялись местами. Теперь с краю ряда оказалась Нат. Бросила взгляд за плечо: до выхода было метров сорок. Второе дефиле сквозь зал среди театрального действия не запомнилось бы только слепому, но пока Нат раздумывала об этом, дверь приоткрылась. Полосу проникшего в зал света пересекли две массивные тени. — Рано, — шепнула курьер. И у Романофф неизвестно отчего похолодело между лопаток. — Не спешите!.. Неопознанным оружием в рукаве был шприц. Летающий, для ружья. Чтобы всадить его в плечо, требовалось усилие, и отрывистый шёпот на последних словах перешёл в шипение; Романофф успела среагировать только поэтому. А ещё потому, что покоя эта штука не давала ей уже долго. Почти инстинктивно махнула левой рукой, подставив под укол сумку. Игла согнулась. Инъекционный состав брызнул во все стороны. Второй удар пришёлся в шею; ещё один — в лицо; в висок; в солнечное сплетение; в колено; Нат парировала каждый, но сама тоже не смогла толком провести ни одного. Страшно мешали кресло, из которого нельзя было вскакивать, и окружение, чьё внимание нельзя было привлекать — не схватка, а скоростная ловля смертельно опасных комаров. В ловкости противница не уступала нисколько. В жёсткости — тоже: они обе искали, как хищники, хоть дюйм незащищенной кожи и пробовали каждое слабое место с паучьей беспощадностью. Наконец, в чужую ладонь с блеском вспорхнуло лезвие; игры кончились, «Седьмая!» — жгучим шёпотом бросила Романофф в переговорник и подобралась, как пружина. «Ноль!» — забытым позывным ответил в ухе Демьян, и в зале разом отключился весь свет. Темнота легла сплошь: погасли рампа, прожекторы, батареи софитов, подсветка дорожек и рядов. Нож махнул у лица. Нат уклонилась, вскочила на подлокотник кресла и ударила ногой; металл звякнул где-то на полу, а ступню поймали в захват, крутанули и дёрнули. Романофф сорвалась и упала, но пока падала, ударила ещё: второй ногой чуть выше того места, где была фиксирована первая. Поняла, что попала. И тут же приложилась всем телом об пол в проходе между креслами. Зал в темноте загудел и зашевелился, люди недоуменно вскакивали с мест, всюду мелькали мертвенно-белые пятна телефонных экранов. Курьерша Демьянова оглушённо ухватилась за обивку, помогая себе подняться. Романофф была не лучше. Еле успела собраться и встать на колени. Новый удар оказался неточным; она ответила толчком локтя вверх, увернулась от захвата, свалила девчонку на пол и перехватила сама. Противников больше было у неё, и заканчивать срочно требовалось ей. Так что она не колебалась. Пару секунд удерживала соперницу на месте и, пока та выхватывала ещё один нож, вытряхнула из рукава электрический заряд. Впечатала в голое колено и протолкнула за голенище сапога. Две тени шли к ней по ковровой дорожке между рядами. Исчезнуть было негде. Телефонной подсветки вокруг стало так много, что даже пытаться не стоило прыгать через кресла. Путь наружу остался только один. Так что Нат тоже выбралась в проход — и, уже на бегу обнаружив, что хромает, бросилась туда, где мрак всё ещё был спасительно густым. Туда, куда по своей воле она не сунулась бы ни за что на свете. В темноте вскочила на сцену. Скрипнула деревянным настилом. И, по давней привычке похолодев, переступила линию занавеса. Кого-то из актёров, кажется, задела бедром. По кому-то проехалась локтем. Натолкнулась на мебель, рухнувшую с треском. Света на площадке не было совсем, только между подвесными декорациями мелькал неверный отблеск: это с рабочих галерей кто-то пытался пробиться вниз лучом телефонного фонаря. На секунду Романофф подсветила себе путь сама: добралась до задника и технического люка. Соскользнула в него; пару мгновений повисела во мраке, цепляясь за края — и спрыгнула в трюм. Пролетела метра полтора. Приземляясь, завалилась набок — не удержалась на повреждённой ноге. Сбросить туфли не рискнула. Долгую минуту, натыкаясь на приводы и тросы, отыскивала путь между поворотным механизмом пола и подъёмниками для актёров. В Красной Комнате гордились бы её навыками использования сцены чёрт знает для чего. Нашла выход почти ощупью. Надеялась на укромный закуток, а вывалилась в собравшуюся у двери толпу. Лампы на потолке, как нарочно, коротко мигнули один раз, другой, третий — запас времени истекал; Нат второпях хромала прочь по служебному коридору, полному возбуждённых и растерянных людей. Проталкивалась мимо гримёрок, комнат для реквизита, пультов управления трюмовой машинерией. Когда выбралась на лестницу, ровный электрический свет затопил всё и внизу, и наверху. Хотелось думать, что она успела. Ступеньки были узкими и крутыми. Нат поднялась на второй этаж; поднялась бы и выше, но навстречу загрохотали тяжеленные шаги. Она перегнулась через перила, всматриваясь в просвет между маршами. И наткнулась на встречный взгляд. А ещё выцветший шрам через щёку. На неё смотрел Толик, вопреки словам Демьянова совершенно живой, и в руке он держал пистолет с прикрученным глушителем. Замешательство было секундным. Романофф метнулась назад: по пустому этажу, за угол, снова за угол… За спиной запоздало щёлкнул затвор, от ступеньки отскочила пуля, и лучший мастер рукопашного боя в их группе громыхнул по лестнице длинным прыжком, стреляя на бегу. В порыве безнадёжности Нат толкнула подвернувшуюся под локоть дверь: за ней оказалось хламохранилище с пыльными декорациями, почему-то обозначенное как прибежище режиссёра. Скользнула в проём, не раздумывая. И затаилась. Её преследователь вломился в коридор через пару мгновений, зацепив стену. Грохнул ближайшей к выходу дверью. Через десяток секунд — соседней; ещё одной — и, наконец, той самой. Нат перестала дышать. Толик заглянул внутрь со стволом наизготовку, повёл прицелом по сторонам; осторожно пошёл вдоль стены — и она спрыгнула ему на плечи из-под потолка, вложив в прыжок все силы, сколько осталось. Свалила с ног и свалилась сама — врезалась в пол коленями и покатилась через плечо, защищая от перелома ключицу. Ствол отлетел в угол. Толик вскинулся. Несколько секунд смотрел на Нат в упор; она тоже смотрела — читала в его взгляде странную смесь удовлетворения, предвкушения и почему-то сочувствия. И всё это было плохо. — Не ожидала? — наконец, усмехнулся он. Как будто камень пошёл снисходительной трещиной. — А я ведь даже от денег отказался, как узнал, что заварушка будет про тебя. Демьянов льстит тоньше, хотела ответить Романофф. Но нет, это был всего лишь отвлекающий приём: за ним последовали рывок, обманный удар в голову и сокрушительный — поддых. Нат попыталась отпрянуть и не успела. Её отбросило через всю комнату — в зеркало, оглушительно зазвеневшее под лопатками и осыпавшееся градом мелких осколков. В глазах потемнело. Но когда Толик подскочил к ней — зачем-то разматывая ловчую сеть — Романофф, хоть и пошатываясь, уже была на ногах. Нырнула ему под локоть, увернувшись от броска и сократив расстояние до минимума. Он закружился на месте, порываясь её стряхнуть — безуспешно, она поймала какую-то стеклянную трезвость и злость, она обтекала его со всех сторон, висла на плечах — ускользала от ударов, разворачивала вслед за собой и выводила из равновесия одновременно. В конце концов, в точке наибольшей неустойчивости махнула ногой вокруг шеи — согнула, обрушила на колени и вырубила ударом в висок. Пару мгновений стояла над осевшим телом. А когда развернулась к двери, в проёме уже ждал Лёша. И единственной мыслью, мелькнувшей в голове, оказалось даже не «твою мать». Романофф с оглушительной ясностью поняла, насколько привыкла видеть в дверях совсем другого человека. И как отчаянно ей жаль, что сейчас он не с ней. ……… –…Нат? — губы у Стива были горячими. Он не делал никаких попыток отстраниться и с готовностью склонял голову, приглашая целовать ещё; получалось обжигающе коротко и очень возбуждающе. Но спрашивать не переставал: — Где ты?.. была? И что?.. Он удерживал её вне зоны видимости из окна. И прикрывал от двери собственной спиной, сумасшедший, просто сумасшедший. Её пошатывало от благодарности. И от свободы. И ещё от остроты желания — нестеснённого, чистого, не приговорённого ни к торможению, ни к наказанию. — Я в порядке, — кое-как выдохнула она, целуя шею под подбородком. — Встретила старинного друга. Еле ноги унесла. — И теперь с трудом на них стоишь, — Роджерс всё-таки напрягся. Сжал её плечи и отодвинул — ровно настолько, чтобы можно было посмотреть в лицо. — Ты ранена? — Нет, — Нат улыбнулась ему обещающе. Опьяняюще. Жаль, его это совсем не впечатлило, так что пришлось выкладывать: — Выпрыгнула из машины, пока та падала с моста. Слегка получила взрывом по голове… — Стив смотрел всё пристальнее и серьёзнее, и слов требовалось всё больше: — Давний друг просил помочь. Я не могла отказаться — нужно было выяснить, насколько он опасен. А он хотел уничтожить одну штуку. Вместе со мной. Уничтожил вместе с собой. Вот и всё. Роджерс вздохнул и выругался куда-то в сторону. — Как же я не выношу этих ваших шпионских игрищ, — произнёс с таким чувством, что захотелось смеяться. Помешало только то, что гораздо сильнее хотелось вернуть губы к губам, а Нат не уверена была, что можно. Медленно потянулась на свой страх и риск. Смотрела в глаза до тех пор, пока расстояние не стало слишком близким. Стив тоже смотрел; дыхание задевало кожу, сердце билось мощно и гулко прямо под ладонью. Они осторожно соприкоснулись носами. А потом Роджерс повернул голову, открываясь. И одновременно с его движением Нат как будто сорвалась с края. Они вжались в стену. Столкнулись языками. Нат прильнула теснее, надавила жарче; Стив ответил каким-то особенным прерывистым выдохом. От вторжения в чужой рот голова пошла кругом, он вторжения в собственный пропала вертикальная устойчивость; Стив держал, Нат вела, за дыхание не отвечал никто. Хотелось ещё, ближе и больше. Рубашка на Роджерсе трещала. Руки Нат застревали в рукавах, из которых сыпалось всякое барахло. От касаний голой кожи к голой коже в обе стороны бежала дрожь. Чужое желание горячо и каменно упиралось в живот, и в ответ ему между ног влажно и бесстыдно пульсировало встречное. Нат подталкивала, не выбирая направления: если спальня, то постель, если кухня, то стол, если… да бог с ним, любое кресло, подоконник или даже пол, если ничего больше. Только бы Стив не дал ей вывести себя в окно. Он не дал, и в конце пути они рухнули на кровать, перевалившись через изножье. На пару мгновений Нат замешкалась, ощупью отыскивая кнопку включения у старинной лампы. Поймала во вспыхнувшем свете быструю улыбку — и отбросила волосы за плечо, подставляя взгляду как можно больше. Если кто-то здесь думал, что она так не может, он просто плохо её знал: она могла ещё и не так. Она без проблем могла гораздо больше. Повелительно опустила ладонь Стиву на грудь и уложила его навзничь. Стащила вниз расстёгнутые штаны, выпуталась из остатков собственной одежды. Перебросила колено через его бёдра; приподнялась, глядя в лицо, и остановилась в точке соприкосновения. Она хорошо помнила это чувство, эти секунды до соединения: страх и согласие, настоянные на грохоте крови в ушах. Стив, возможно, тоже помнил, потому что замер. Нат склонилась и перехватила его руки: завела за голову и устроила на подушке. Они легли без сопротивления, расслабленно и тяжело. Показалось, вытащи она из кармана наручники, Роджерс не остановил бы её точно так же. И прежде, чем податься вниз, Нат ещё смутно уловила кусок мысли: насколько же он щедрее, чем она. И насколько смелее. Потом был судорожный вдох — Нат не отследила, чей. Её выгнуло и прошило дрожью. Тесноту и жар первых секунд соития она тоже помнила, только теперь, лицом к лицу, это было совсем уж беззастенчиво и порочно. Стив смотрел снизу вверх, напряжённый, как струна. Глаза у него блестели лихорадочно. И в движение Нат пришла от этого: хотела знать, что дальше, хотела видеть, как он запрокинет голову, как ноздри начнут подрагивать от нехватки воздуха, как брови сойдутся хмуро и мучительно, как первая судорога исказит лицо и дёрнет губы. Медленно приподнялась на коленях — соскальзывала с члена, пока не ощутила узкий перепад между стволом и головкой; выпустила ещё немного, сжала теснее и опустилась обратно. Стив ахнул. Едва не вскинулся, забыв про руки; Нат осторожно толкнула его назад, потянулась придавить запястья теснее — и, не соображая, беспорядочно и жадно поцеловала. Оторвалась, соскользнула ещё раз; и ещё, всё быстрее; Роджерс зажмурился. Она не останавливалась. Чувствовала, что он еле держится, что шатко балансирует на самой грани; обхватывала плотнее, сильнее, поспешнее; топила его и запоминала: тяжёлые движения рёбер, безнадёжные глотки воздуха приоткрытыми губами, гаснущие в горле стоны, рельеф мышц, бессильно перекатывающихся под кожей. Нащупывала то, что сорвало бы его совсем. И даже собственное имя услышала не сразу. — Нат… — у него сел голос, а у неё шумело в ушах. Слова доходили до осознания не подряд и с трудом. — Нат… ещё раз… — Она прервалась и склонилась, чтобы разобрать; Стив даже не пробовал шевельнуть руками, и в этом была какая-то обжигающая откровенность. –…Поцелуй меня. И она поцеловала. Прикусила подставленные губы почти горячечно; коротко смяла и принялась терзать, прихватывая по очереди то верхнюю, то нижнюю. Стив скользнул языком в ответ, застонал ей в рот — и, будь он способен на ловушки, эта западня сделала бы честь кому угодно. Нат поняла, что не может оторваться. Чувствовала, что шалеет; чувствовала, что тонет с ним вместе; чувствовала, что задыхается, чувствовала, как горят и пульсируют губы, как по шее бегут струйки пота… И вдруг накрыло всем сразу: ровный свет старой лампы, разлитое в воздухе возбуждение, сдавленные стоны, влажные касания, Стив на постели — и она, на нём, с ним, с дразнящим языком на губах и внушительным членом, который, увлёкшись, успела взять без остатка. Ощущение момента было таким острым, что едва не столкнуло за край само по себе. Нат выпрямилась над Роджерсом: глаза у него стали совсем тёмными, и из их глубины поднималась мутная волна. Между притиснутыми друг к другу телами не осталось никакого пространства. Это не было болезненно, но было как-то предельно. Стив одурманенно приподнял бёдра, облегчая ей сумасшествие. Она застонала и зачем-то развела колени сильнее, облегчая сумасшествие ему. Несколько раз успела толкнуться навстречу, прогибаясь в пояснице — больше не соскальзывая и не отпуская, только втискиваясь ещё и ещё, как будто саму себя испытывала на прочность. А потом бёдра дрогнули; волна спазмов пошла внутри, эхом докатываясь до периферии; Стив выгнулся и содрогнулся с долгим стоном; было так ослепительно хорошо, что на пару секунд Нат в этой вспышке потерялась. Кажется, свалилась Роджерсу на грудь; кажется, он стиснул её так, что затрещали рёбра; кажется, целовал, задыхаясь и вздрагивая. Всё смело пьянящим ощущением: он ей принадлежит. И даже знание о том, что это невозможно, только делало чувство ярче. ......... На прикроватной тумбочке стоял собранный армейский рюкзак. Стал виден, как только в голове улеглась эндорфиновая буря. — Ты куда-то едешь, — Нат приподнялась. Высвободилась из-под тяжёлой руки, скатилась со Стива и села. Каждая мышца ныла просто нещадно. — И это не отпуск. — Не отпуск, — с закрытыми глазами кивнул Роджерс. — Сэм? — Нет, — Стив повернул голову и всё-таки нашёл Нат взглядом; лёгкая дымка удовольствия в нём ещё не рассеялась. — От него пока ничего нет. Я вызвался сопровождать транспорт с оружием на базу в Судане. Надеюсь увидеть Рамлоу. Вдруг он что-нибудь знает… И вдруг Баки тоже где-нибудь там. — Роджерс, — Нат мысленно чертыхнулась, — а тебя там не прикончат? Это ведь так осмотрительно — тайком пробираться в зону вероятного удара банды головорезов! Без команды. И щита. Зато с надеждой встретить террориста, у которого к тебе счёт! Потому что он может что-то знать о суперубийце, у которого… Стив вздохнул. — Странно, что тебе не нравится, — погладил он Нат по коленке — чуть выше того места, где налился впечатляющий синяк. Она столкнула его руку. — Это же в твоём духе, нет? — Не сравнивай. Всех моих старинных друзей разом не так опасно искать, как одного твоего. Не говоря уже про найти. — Ты его просто не знаешь. — Ты тоже. — Я — знаю, — Стив мотнул головой и потёрся щекой о подушку. Игнорировал разумные предостережения. Романофф недовольно отодвинулась и встала; правую лодыжку немедленно скрутило болью. От неосторожного движения по бёдрам потекло. О, господи, подумала она, как хорошо бывает в постели и почему это всё в мгновение ока исчезает после. Ещё как-то можно пережить контраст, будучи сверху. Но отдаваться, но влипать глубоко — зная, что конец наступит вот-вот… — Куда ты? — в спину ей спросил Стив. — В душ, — Нат обернулась, стягивая волосы в жгут. — Если ты не против, конечно. А потом в Нижний Манхэттен. — Не останешься? — Я должна кое-что вернуть в ЦРУ. И кое-что рассказать про Демьянова. Не каждый же русский агент меня взрывает, чтобы прикрыть свои мутные дела. Попутно устраивая стрельбу в театре, угон машины на Западной Сорок Четвёртой и аварию посреди развязки на Хейвен-авеню. — Отличный друг, — резюмировал Стив, хотя смеха в глазах не было. — Видимо, ты ещё легко отделалась. — Повезло с бомбой, — серьёзно кивнула Нат. Приятно было под помрачневшим взглядом рассказывать об этом, как ни в чём не бывало. — Будь она не такой стабильной, чёрта с два бы получилось пробить ограждение и сбросить машину с развязки. То есть, получилось бы, но я бы не выпрыгнула. И с прыжком повезло, и с гарпуном, и с ветром. И Демьянов погас в самую нужную секунду. И я даже об опоры моста не приложилась, пока болталась на верёвке. — И ты ещё меня призываешь к осмотрительности? — За тебя мне страшно. Всё-таки она его проняла. Стива подбросило на постели; он рывком поднялся и в два счёта оказался рядом. Долго смотрел на Нат сверху вниз с очевидным желанием что-нибудь сказать. Но не говорил. В хмурые глаза можно было провалиться. — На ногу не наступай, — наконец, сдержанно велел он. Забросил её руку себе на плечо и повёл в ванную. — Да знаю я, что это была глупость, — Нат поёжилась. Радовалась тому, что ему не взбрело в голову подхватить её на руки, и совершенно необъяснимо жалела об этом же. — Но я не могла отказаться. И втягивать никого не хотела. Слишком важное, слишком личное… ты же понимаешь. Не представляю, какую волну теперь запускать по каналам русских спецслужб. Это Демьян с командой не давали хода данным, которые кому-то удалось выкрасть: два дня транспортировали информацию на дешифровку и сами себе вставляли палки в колёса. Возможно, кто-то и в самом деле погиб. Я бы вообще промолчала: мол, зачистила их, и всё. Но что, если они захотят вернуться в том же качестве, не через год, так через десять… — Вернуться? — Роджерс замер и напрягся. — Так этот твой чёртов друг, он что, жив? Нат высвободилась из его рук и перелезла через бортик ванны самостоятельно. — Конечно, он жив. — Теперь они были одного роста, и избегать пристального взгляда стало совсем сложно. — Он прыгает с гарпуном на пятнадцать лет дольше меня. Странно было бы, если бы я смогла, а он нет. Стив смотрел в упор. — Он просил помощи, — продолжила Романофф тихо. — Хотел выйти из игры вместе со своими людьми. Я не судья, Роджерс. Так — ученица, должница и предательница. Когда сама захотела уйти к Фьюри, он меня отпустил. Бесился, но отпустил. — Она помолчала, покусывая губы. — Не думаю, чтобы он затеял что-то опасное вроде нападения на базы в Африке… Хотя бы потому, что тем, кто намерен оставаться на сцене, особого прикрытия для отхода не нужно… Стив? Я понимаю, тебе наши шпионские выверты поперёк… Тот отнял ладонь от лица. — Я просто рад, что ты здесь. — Вздохнул и взъерошил волосы. — Ну, в смысле, что гарпун не сорвался. И что Фьюри нашёл слова… И что я… — Он, в общем, и не искал. Я просто не могла больше делать то, что мы делали. — Я знаю. — Откуда? — Мне с тобой хорошо. Нат выразительно хмыкнула, но Стив даже не улыбнулся. — Мне хорошо с тобой, Романофф. И хуже того, я тебе доверяю. Это две половины штампа «негодна к агентурной работе», если хочешь. Она закатила глаза ещё выразительнее и задёрнула штору. — Ты скучаешь по дому? — невозмутимо спросил Роджерс снаружи. — Нет, — негромко отозвалась Нат. И повернула кран: — Мой дом — везде. — То есть, нигде. — Может быть. — Она кивнула. И сквозь шум воды добавила больше себе, чем Стиву: — Но там ощущалось ровно так же. Здесь это чувство хотя бы логично. За шторой долго молчали. Вероятно, Роджерс её не услышал. — Я пока соберу последние вещи, — наконец, объявил он, оборвав паузу. — Если застрянем надолго, поеду на аэродром прямиком оттуда. А тебе придётся забрать мой мотоцикл. — Ладно. Хорошо. — Поколебавшись, Нат решила, что можно добавить «спасибо». И уже открыла рот — но прежде, чем успела произнести хоть полслова, штора сдвинулась, и Стив заглянул внутрь. — Негодна к агентурной работе пожизненно, — выпалил шёпотом безо всякого намёка на улыбку. Стремительно намокая, вжался губами в плечо, как будто хотел оставить оттиск. — И чтоб я провалился — фамилию ты изувечила, чтобы начать с чистого листа. Это же вообще приговор, Нат! От негодования она потеряла дар речи. И Стив, не давая опомниться, потянулся ещё — сочно поцеловал приоткрытые губы прямо под струями тёплой воды.