***
Звезды сияют над головой, но для Юнги Чимин сейчас ярче их всех. Теплые объятия и жар остывающей крыши дорогого спортивного автомобиля согревают их в эту прохладную августовскую ночь. Мягкие губы касаются друг друга в бесконечных поцелуях, лунный свет окутывает их двоих легким свечением. Растворившись в чувствах, Чимин сильнее прижимается к Шуге, а тот в ответ стискивает парня крепче и осторожно касается своим лбом лба парня. И в этом жесте столько нежности, что Чимин распахивает глаза и резко выдыхает оставшийся воздух. — Юнги, — и от этого голоса табун мурашек по спине, — Юнги, смотри, звезда падает! — счастливо смеется Чимин. — Загадывай скорей желание! Парень улыбается в ответ и думает «хочу, что бы ты всегда был рядом».***
Юнги был ужасно зол, его только что отчитали за пропущенную репетицию, поэтому он влетел в кабинет, не глядя ни на кого, и сразу же сел за рояль. — Юнги-ши, просто прекрасно, что вы соизволил почтить нас своим присутствием сегодня, — ехидно изрекла преподавательница. — Что ж, начнем с менуэта… Пальцы блондина плавно опустились на клавиши, и музыка захватила его полностью, как обычно. Лишь в середине, кажется, пятой композиции, когда учитель вышла из зала, он поднял глаза и огляделся вокруг. В середине танцевал невысокий грациозный танцор. Каждое следующее его движение вытекало из предыдущего, его тело следовало за музыкой, не отставая ни на шаг, ни на секунду. Он прыгал и взмывал в воздух, и выглядело это так, будто балетные прыжки — легчайшее дело на свете. Но то, что больше всего поразило пианиста, это то, что этот парень творил с его, Юнги, музыкой. Музыка струилась сквозь крепкие мышцы танцора, безропотно следовала за взмахами его рук, невесомо задерживаясь на кончиках пальцев, обрывалась и начиналась вместе с прыжками. Казалось, при вращении мелодия скользит вдоль его гибкого тела, но… Он внезапно остановился. — Почему ты не играешь? Юнги вздрогнул и недоумевающе посмотрел на парня. — Ты внезапно перестал играть. С тобой все в порядке? Блондин перевел взгляд на свои пальцы и ошарашенно уставился на них. Он перестал играть и не заметил этого! Что за черт? — Прости, кажется, я засмотрелся, — Юнги провел рукой по волосам. — Ты… Ты так танцуешь… Движения, чувство музыки… Я совсем не разбираюсь в хореографии, но я не совру, если скажу, что я поражен. Парень, стоящий напротив, засмущался. — Спасибо, на самом деле, ты мне льстишь, — он сделал легкий взмах рукой. — Я думаю, танцевал так, потому что твоя музыка очень приятная, она яркая и теплая, наполненная чувствами. Танцор поднял взгляд на Юнги, и в этих глазах пианист увидел что-то похоже на детский восторг. — Я думаю, что ты влюблен в музыку. И я совсем не разбираюсь в игре на пианино, но я поражен, — он улыбнулся. — Да, но похоже, что любовь эта безответная, потому что музыка абсолютно обожает тебя, — ответная улыбка коснулась губ Юнги, — Мин Юнги, можно просто Шуга. — Я Пак Чимин, приятно познакомиться, — еще одна теплая улыбка, — давай хорошо поработаем, — и он вернулся к станку. С тех пор Юнги обычно не прогуливал репетиции. Их общие по выходным — стали одним из любимых его воспоминаний. Юнги наигрывал легкие мелодии, а Чимин лениво разминался, стоя в ярких лучах солнечного света. Пианист внимательно наблюдал за танцором, и его сердце каждый раз наполнялось светлой радостью. Каждая репетиция проходила для него с мыслями о поразительной правильности происходящего, словно его девизом стало «я здесь для чимина, а чимин для меня».***
Позже Чимин всегда говорил, что музыка Мина для него совершенно особенная. Она сразу же проникала в самую душу и становилась с ним одним целым, словно и так была его частью. Только вместе с ней прыжки становились выше, движения легче и четче, эмоции выразительнее. Он даже репетировать отказывался, если Юнги не было, а на всех выступлениях и отчетных концертах тот был пианистом номер один. Чимина не пугала такая зависимость, потому ему казалось, что если что-то и должно существовать неразрывно, то это он, Юнги и их музыка.