***
Все рушится, когда отец Юнги отправляет того учиться в Америку. Ломается постепенно, они даже сами не осознают, что звонят друг другу реже, а говорят все меньше. Они теряют друг друга так глупо. Юнги совсем некогда, а Чимин не хочет отвлекать того, тем более что у него самого полнейший завал в академии, и совсем скоро отчетный. Чимин ускользает из жизни Мина также стремительно, как золотистый песок сквозь пальцы. И вот Юнги уже больше времени проводит с очаровательной балериной из Южной Кореи, с которой они вместе приехали. Их объединили в пару для работы над проектом, и их дружеское общение постепенно смещается в иную, более интимную сторону. Чимин чувствует, как растет пропасть между ними, как будто теперь их разделяет не Тихий океан, а как минимум несколько вселенных. Сам он ломается внезапно, когда слышит тихое «давай расстанемся» сквозь чей-то мягкий смех на фоне. Его хватает лишь дрожащее и такое же тихое «хорошо» в ответ. Чимин совсем не понимает, что происходит. Словно все чувства отключили одним щелчком, и он остался совсем один в пустой комнате, окруженный холодными толстыми стенами. У Чимина отчетный через неделю и у него главная партия, и пока это единственное о чем он может думать.***
Чимин. Все та же гордая осанка, идеальная фигура. Теперь уже черные, как смоль, волосы, непривычный дорогой черный костюм с белой рубашкой. Черты лица заострились, стали четче, потому что он довольно сильно похудел. Он улыбчив и приветлив со всеми, как всегда. Но глаза выдают его: на самой их глубине затаилась изматывающая боль. Он мог скрыть это от кого угодно, но только не от Юнги. Полтора года в Калифорнии слегка «подкоптили» Мина. На фоне загорелой кожи улыбка казалась белее, волосы тоже, потому что выгорели. Он вел себя веселее, чем обычно, но это происходило скорее по американской привычке, нежели ему и правда так хотелось. Из них двоих при встрече только Шуга выглядит удивленным. На светском приеме, в окружении множества людей, им оставалось только вежливо поздороваться и вести себя, как будто они хорошие знакомые. И с Юнги что-то не так. Тот же звенящий смех, мягкая улыбка и красивые глаза-щелочки. Вот он, Чимин, такой теплый и такой родной, щемяще-нежный. Но в то же время для Шуги он холодный и далекий, как галактика за сотню парсеков. И осознание невозвратной потери бесценного накатывает на Юнги так же, как ледяная вода девятого вала. Чимин неожиданно садится за рояль и начинает играть. Чимин. Играть. На рояле. Он играет чертову when we were young, и Юнги чувствует себя так, как будто с их расставания прошло не восемнадцать месяцев, а все сто пятьдесят. Глаза в глаза, голос отдается эхом в Миновой душе. Все обожают то, что ты делаешь, От манеры общения До походки. Здесь все наблюдают за тобой, Ведь ты ведёшь себя так непринуждённо. «как будто между нами ничего не было, я хотел бы уметь также» Ты словно сон наяву, «я так давно не видел тебя и до сих пор не верю, что ты здесь» Но если случайно ты тут один, «конечно же нет и все-таки» Можно тебя на минутку, Прежде чем я уйду? «насовсем» Ведь я весь вечер провел один, Надеясь, что ты тот, кого я когда-то я знал «но я вижу, что ты изменился. я тоже» Юнги слушает, и понимает, что-то, что происходит неправильно. Неправильно, что какого-то черта Чимин сейчас играет на рояле. Чимин, а не Юнги. Неправильно, что Чимин заперт в этом нелепом костюме, а должен быть обтянут тонкой тканью танцевального костюма. Неправильно, что Чимин сидит и извлекает музыку, а не движется вместе с ней. Абсолютно все неправильно, и пока Мин совсем не понимает, как они докатились до такого, и как это исправить. Он пропускает момент, когда он по велению толпы сам оказывается на месте Чимина. «Такой известный пианист, почтите нас своим исполнением!» Юнги прикрыл глаза. Он вдруг понял. Движения. Ему не хватало движения. За это время он забыл движение Чимина. И мелодия сама полилась из-под его пальцев.***
Он нашел Чимина на улице в узком переулке. Его глаза были влажными, и в них отражался свет ярких уличных вывесок. Он поднял голову и посмотрел точно на Юнги. — Я думал, преодолел свои чувства, забыл тебя, — он покачал головой. - Наверно да, но я не смогу забыть этот менуэт никогда.