Живая Королева Мертвых

      Его звали Ганц. Когда-то звали. Тогда, когда он состоял из плоти и крови, когда в его венах бурлила молодая страсть, а существование было наполнено ощущениями, чувствами и жизнью. Когда-то он понимал как это – чувствовать, сгорать от любви, ненависти, радоваться, жаждать, наслаждаться, желать и надеяться.       Фантомной болью в несуществующих венах отзывался бурный поток крови, наполненной гормонами вперемешку с жидким огнем. Ганц взглянул на свои руки – сухие, потертые кости, испачканные черной землёй. В его теле больше не было крови. И плоти не было.       Однако он мог двигаться, и даже говорить. Каким-то образом. Если его ничто не приводило в движение изнутри, как живых существ, то, значит, его что-то двигало снаружи. Вот только зачем?       Странные образы крутились у него в голове. Пейзажи и картины других, мрачных миров, усеянных горем, затопленных страданием; силуэты знакомых и незнакомых людей, странных, жутковатых неестественных существ, будто сшитых из кусков других тел нерадивым хирургом или больным скульптором плоти.       Он видел тех, с кем когда-то грешил и с кем сражался, кого любил и кого ненавидел. Видел самые ужасные моменты своей жизни, ощущая всю их отвратность и самые прекрасные, ощущая их недосягаемость. А на самом дне голого черепа тихим шумом слышались очень и очень далекие отголоски какого-то зловещего, медленно нарастающего гула.       Сначала он напоминал тихий шелест, будто шелест чешуи пресмыкающегося гада, ползущего по камню. Потом как сыплющийся песок или отдаленный прибой. Сейчас же звук походил на отдаленный вой ветра и шум листвы за окном.       Лишенный плоти, но не жизни, Ганц сидел посреди пустой, заваленной обломками камня и костей грязной улице разрушенного города и смотрел, как ослепительный огненный шар раз за разом проносится по небу. Временами заходили тучи, иногда из них на него лилась вода. Он не чувствовал её холодных прикосновений. Он так и сидел прямо напротив разрытой могилы, из которой был поднят неведомой силой и наблюдал за тем, как время засыпает её обратно.       Гул в голове нарастал всё сильнее. Еще совсем недавно он был похож на едва различимый далекий ропот толпы или неумелых хористов, однако теперь был подобен тысячеголосому шепоту недовольства. Ужасные картины жутких зверств и отвратительных богохульств заполняли его больше не обремененный мозгом разум до краев. Что-то злое, чуждое и отвратительное сгибало его заржавевшую волю, насиловало затухшие чувства. Он ощущал только боль и безысходность. В основном – боль.       Ему приходилось прикладывать все усилия, чтобы не поддаться ужасным позывам умершей души, однако все нарастающий гул неумолимо ломал его, неотступно гнал в бездну. Когда шепот перерос сначала в рев сотни упырей, а после – в рокот раскалывающихся континентов, он больше не смог сидеть. Бренные кости вошли в какой-то противоестественный, мерзкий резонанс с вакханалией в несуществующем мозгу и он понял, что его труп одержим бесом.       Злая сила носила и кружила его над мрачными, гнетущими развалинами, древним некрополисом, в руинах которого он воскрес. Вокруг он видел тысячи таких же, как он сам беснующихся мертвецов, однако ничего не мог с этим поделать.       Одержимые бурлящей, тупой яростью, они бросались друг на друга, дробя друг другу кости и причиняя нестерпимую боль, однако возрождались вновь и вновь, лишь для того чтобы снова умереть в мучениях. Вокруг них из земли, словно бивни юного мастодонта, вырастали угрожающие стреловидные эбонитовые шпили, острые, словно пики.       Небо над несчастной нежитью начало затягиваться непроглядным черным пологом вечной ночи, и никто больше не видел слепящего дневного светоча и россыпи незнакомых созвездий.       Земля под руинами дыбилась, и из её холодных объятий восставали древние захоронения и гробницы, пробуждаясь одна за другой. Некрополис восставал из пепла своего былого гнусного великолепия, из пыли веков, возрождаемый чем-то неизмеримо жестоким и злым, таящимся где-то глубоко в его недрах. Чем-то, что пока не спешило восставать из своей подземной, хладной обители.       Безбожная, злая сила вынудила одержимую нежить трудиться и они все как один принялись рыть, стирая кости до локтей, откапывая все новые и новые пласты захоронений, слой за слоем, но стоило мертвецам упасть сломленные работой, как кости тут-же срастались вновь и злая, черная магия заставляла стертые мертвые ткани регенерировать противоестественным, невероятным образом. Вся жизнь из близлежащих земель была высосана, выжжена едким зеленым пламенем, сходящим с эбонитовых и обсидиановых шпилей, и тьма сгущалась над разрастающимся некрополисом.       Поднимающиеся гробницы, крипты и могильники складывались в неровный, пространный конус, поднимавшийся все выше и выше. Однако середина конуса оставалась слепым провалом, пустующей нишей, как рукоять меча, ожидающая того часа, когда в неё вставят закаленный клинок.       И вот, когда весь город был возведен, а черные шпили пронзили небеса столбами зеленого пламени, из бушующего океана обезумевшей нежити и холодного камня надгробий, из сырой кладбищенской земли в мрачном великолепии восстал Гранитный Замок – вырванная из сердца континента самим сатаною, мрачная, угрюмая глыба, порицающая все живое.       Мрачная цитадель восстала из тысячелетнего сна, и увенчал собою безразличную пирамиду некрополиса.       Так воскрес Моргус, и одинокий одержимый скелет стал тому невольным свидетелем.