Живая Королева Мертвых

      Она нежно погладила бутон своими длинными, белыми пальцами. Алые, бархатные лепестки были все еще наполнены страстью, хоть и немного увяли. Неровные, темно-зеленые стебли шипами кололи её нежную кожу, но филигранные листья и утонченные лепестки радовали глаз.              "Где можно было добыть цветы в этой мрачной пустоши? – недоумевала она, пока пальцы нежно обрывали лепесток за лепестком, высвобождая густой, грешный запах роз. – Неужели кто-то из моего двора нашел способ выращивать их прямо здесь? Что же нужно чувствовать мертвецам, чтобы так стараться... И все для чего? Чтобы принести мне радость, создать иллюзию полноценного человеческого общества? Человеческой жизни?              Старания мертвецов выглядят столь смешно и нелепо. Герр Людвик так старательно вживается в роль влюбленного рыцаря, что теперь сам верит в свои чувства ко мне. Андар всегда старается быть моим добрым, любящим дедушкой. Он даже научился улыбаться. Чего стоят одни лишь его "актерские" навыки, когда он в спектакле замковой самодеятельности играл отца, пережившего смерть двоих сыновей...              А ведь раньше никто из них не носил ни одежды, ни даже доспехов, все ходили сгорбленные, выли и бесцельноскитались по галереям, как самая обыкновенная нежить. Но сейчас... Все держат осанку, работают над своей дикцией, опрятно одеваются. Все эти "пожалуйста", "спасибо", "мерси", "миледи", "фройляйн" и так далее...              Они упражняются в пении, устраивают турниры, соревнования в стрельбе и верховой езде, беге и метании копья, а вечерами вальсируют в праздничном зале, играют на скрипках, контрабасах и фортепиано, цитируют классиков и вступают в философские дебаты. Хотя они всего лишь безразличные, бездушные мертвецы...              Они говорят, что это все – только благодаря мне и только для меня... Однако я не верю, что такая огромная масса мертвецов способна испытывать такую сильную привязанность ко мне одной. Или...              Или я и вправду...       Настоящая Королева Мёртвых?"              Она снова была в своих просторных личных покоях, скромно присев на краешек огромной, пышной кровати. Взгляд её темных глаз упал на удивительное произведение искусства – волнующее переплетение тончайшего золота, аметиста и рубина, великолепную и мрачную, бесценную корону Orbis Exanimus. Чарующее взор напоминание о её титуле, о ранге.              Нежные пальцы пробежали по витой, невероятно тонко выполненной оправе драгоценных камней, по густому и тяжелому золоту, припавшему пылью,– она всегда пренебрегала своим статусом.              Однако эта корона была лишь вершиной айсберга, одним из тысяч проявлений усердия и жертвенности мертвецов – во всем Королевстве едва ли найдется много драгоценных металлов, которые бы не являлись её украшениями. Целые залы были заставлены стеллажами и стендами, на которых возлежали тысячи и тысячи удивительнейших плодов мастерства ювелиров, посвященных ей одной. И эта тенденция повторялась во всех сферах её жизни.              В замке она обнаружила более тысячи своих портретов разной степени интимности. Притом что диапазон расходился невероятно – от неестественно девичьих, непорочных черт молящейся монахини, до укутанной в саван тьмы, беспощадной, страстной бестии, в своей неумеренности попирающей ногами Вселенную. Больше всего ей запомнился портрет "Тысяча упырей", где она изображалась обнаженною, сидящей на непомерно пышном золотом троне с окровавленной плетью в руках, сардонически хохочущей и мордующей извивающихся, падших перед нею ниц, уродливых гулей. По краям картины изображались сцены ужаснейших массовых жертвоприношений и побоищ. Кровь стекалась в центр картины, где в багровых потоках купались её обнаженные ноги...              Улицы, храмы и поселения назывались в её честь. Многочасовые литургии прославляли её, солдаты шли в бой, скандируя "Боже, храни Королеву", неофиты – воскрешенные или обращенные мертвецы, воспитывались в духе полнейшего подчинения и фанатичной преданности ей. Все виды деятельности мертвецов каким-то невероятным образом имели к ней самое прямое отношение и несли на себе отпечаток служения ей. Даже в фундамент каждого бункера оборонного периметра Птомаполя вкладывался маленький каменный картуш с руной "Q", символом, которым нежить обозначала свою Королеву.              Она жила в огромном, размером в целое королевство, храме самой себя. Храме, заполненном пневматичными фанатиками, мертвыми ревнителями. И лестность смешивалась с печалью. Хотя иногда ей казалось, что она понимает этих несчастных неупокоенных мертвецов – без чувств, без эмоций, без желаний и стремлений, без сердца, крови и души... Они могли лишь страдать посмертными мучениями, и те сводили их с ума день за днем, год за годом. Королева же каким-то невероятным образом возвращала им способность чувствовать себя снова живыми, одухотворенными...              – Их преданность... – прошептала она и лепестком розы смахнула со щеки хрусталь слезинки. – так летсна и мила... Но это такая огромная ответственность для меня. А ведь я даже не знаю кто я такая, не то чтобы как управлять целой империей бездушных чудовищ и могильных ужасов, существующих лишь для меня.              – П-р-р-р... – заурчало Солнышко, бесшумно подойдя к ней сзади и потерявшись своей огромной головой об её ногу. Шестьдесят пудов сросшихся костей и доисторической, сокрушительной мощи, гнева и концентрированного разрушения ластились к ней, словно игривый котенок, держа свой короткий тяжелый хвост трубой.              – Чего тебе, Солнышко? – нежно склонилась она к чудовищу и погладила того по голове. Оно тыкалось носом в её ладони и дружелюбно урчало, когда она проводила по грубым обводам его составной головы.              И вдруг вспомнила, как это существо убивает. Свирепо, молниеносно, беспощадно, двигаясь, словно багровая вспышка и сметая все на своем пути. А сейчас оно столь невинно и беззаботно терлось об ноги, носом тыкалось ей в колени.              Когда она, Андар, герр Людвик и сотня неупокоённых, победивших свою одержимость пришли в этот замок, то обнаружили его занятым культом каких-то демонопоклонников и чернокнижников. Тогда Солнышко живым тараном проломило ворота замка и пронеслось по нему багровой фурией, буквально смалывая в фарш всех встречных культистов. И оно не остановилось, пока последний культист не обратился в кровавое месиво.              Сейчас же нанежившись в её руках это чудище мирно улеглось спать на коврике возле дверей в её покои. Сейчас, после пятидесяти лет какого-то умственного вакуума, она, наконец, прозревала свою собственную сущность, своё предназначение, свои возможности. Невольно, она обладала невиданной доселе силою обращать в пользу то, что существовало только для разрушения, добром делать то, что было злом.              Эти противоестественные, жуткие уродства, которые окружали её в лице придворных, сверхъестественные явления и злая, богомерзкая тьма не были ей противны, не противоречили ей. Но зло также не имело и власти над нею. Возможно, её судьбою было выдержать баланс между добром и злом, укротить столь противоречивые стороны одного бытия, соединить несовместимое, победить саму природу этого мира?              К счастью, день был почти свободным от королевских обязанностей и все приказы были уже отданы, а потому она могла позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Рисование и музыка были её найизлюбленнейшим времяпровождением – им она уделяла все свое свободное время и сейчас с облегчением отдалась на волю своих увлечений, забыв о времени и о тяжелых мыслях, большую часть времени наполнявших её разум.