Первый корабль в Валинор

Первый корабль в Валинор Никто пути пройденного Назад не отберет! Конармейская песня - Феанорионы. Последние… Ансилмо обернулся туда, куда смотрел незнакомый синда. Через лагерь шли двое. Плащи метут сухую траву, высокие шлемы с алыми навершиями – на сгибах левых рук. Ветер треплет распущенные волосы: иссиня-черные у одного и медно-рыжие у второго. Размеренным шагом мимо костров, шатров, сидящих и стоящих эльдар. Головы приоткинуты, взгляд устремлен вперед и вверх. Словно идут они по чистому полю к едва виднеющимся вдали горам. Ваниа все же заметил, что не так уж свободен и чеканен их шаг. Черноволосый чуть прихрамывал, рыжий оберегал правый бок. - Они нездоровы? - Пробивались сюда – где-нибудь их царапнуло. Орочий яд – он раз от раза сильнее действует. А эти… эти собрали столько яда, что теперь булавочный укол свалит. Однако держатся, как по копью проглотили. Такие вот… В словах синда прозвучала странная смесь насмешки, горечи, ненависти и… восхищения? - Своих отослали народ привести, а сами сюда. И знаешь зачем, валинорец? За Сильмариллами! - Но… разве это возможно?! - В том-то и дело, что невозможно. Ансилмо позвали к костру. А когда он снова оказался у своего шатра, то почти столкнулся с Феанарионами. Те шли прочь из лагеря. Теперь это были шагающие статуи. Мраморно-мертвые лица, взгляд внутрь. Словно исчезли те горы, к которым они шли недавно. … Собрали столько яда… за века битв… Ансилмо участвовал в двух сражениях. Стоял лучником на борту, когда очищали берег перед высадкой и шел в погоне за темными полчищами через выжженные равнины. И понял, что война – ужасна. Ужасна не столько мерзкими тварями, бросающимися навстречу, чтобы взять жизнь. Более всего ужасны непрестанные отзвуки смертей. Словно со всех сторон летят камни и бьют по fea. И та теряет пусть мельчайшие, но свои частички, истощается. Боль скапливается внутри… И века сражений. Они – ушедшие в Исход – окаменели, раз боль не убила их? Ансилмо чувствовал себя безмерно усталым. И еще… грязным, что ли. С первого шага в Срединных землях их, войско Валинора, словно обливали мутной злобой. И теперь – грязным, чужим – не войдешь в дом, не сядешь за стол, не обнимешь сына. Скорей бы домой: отдохнуть и отмыться от войны. Эльдар не созданы для этого. Дымный сумрак сгущался. Ариэн направляла свою ладью на запад. Скоро она всплывет над Пелорами. Свет отразится в озерах, в росе, в крышах Валмара. Но этой ночью Ансилмо должен был снова идти в дозор. В любой момент мог вскрикнуть рожок – и придется снова тянуть лук, пачкаться в крови и злобе… Ваниа только снял кольчугу с распялки, когда с хлопком отдернулся входной занавес. - Валинорец! – в сумрачном квадрате возник давешний синда. – Беги к своему королю! - Что случилось? - Пока ничего. Но чувствую, что обязательно случится – этой ночью. - Разъезд заметил врага? - Хуже. Феанорионы. Я обходил лагерь и увидел, как они сидят вдвоем. Только вдвоем. - Ты же сам сказал, что они всех отослали. - В том-то и дело, что всех. Даже эту свою парочку… - Кого? - Есть у них двое… с которыми лучше не встречаться даже балрогам. Вчетвером. А Феанорионы наверняка сегодня ночью снова придут за Сильмариллами. Предупреди короля! Хватит нам несчастий на этом берегу. Ансилмо бросил так и не надетый доспех и побежал к большому синему шатру. - Темно. Ни одной звезды… - Идем. Руссандол подтянул перевязь так, чтобы рукоять меча оказалась над правым плечом. Тенью листа, клочком тумана, неуловимым бликом – мимо дозоров, костров. Легким горностаем, мягколапым барсом – в шатер, под полог… В королевском шатре было тепло и тихо. Мягко светили две лампы-кристалла. Еще несколько шагов… Маэдрос успел обернуться на легкий шорох за спиной. И тут же на обоих Феанарионов опустилась плотная ткань. Их умело опутывали, скручивали. Толстый шелковый гобелен не пропускал воздуха. Звезды кружатся так быстро… Кончено… Он все же пришел в себя. Лежа на чем-то мягком, которое плавно поднималось и опускалось под ним. Пахло морем и смолой. Ладонь ощутила грубое полотно. А сверху был дощатый потолок. Руссандол чуть повернул голову. Макалаурэ лежал рядом, укрытый пестротканым шерстяным одеялом. - Кано… Брат резко вздохнул, но не очнулся. Хотелось пить. Горло пересохло так, словно снова проскакал через Анфауглит. В ногах постели на полке Маэдрос увидел большой кувшин, оплетенный лозой. Дотянулся, быстро сделал два глотка и поставил на место. Это им на двоих на неизвестное время, так что нужно быть бережливым. А терпеть жажду он научился давно. Интересно, что в кувшине не простая вода, а разведенный сок кислых ягод. Как и положено, когда обихаживают раненых. Кто же о них так позаботился? - Кано! Макалаурэ с трудом открыл глаза, почти черные от расширившихся зрачков. - Нельо… Нельо, где мы?! - Лежи. По-моему, в море. Пить хочешь? - А есть что? Руссандол осторожно наклонил кувшин. Все же брату сейчас тошнее, чем ему самому. Стрелу из-под колена вытащили только вчера… а когда оно было это «вчера»? - Нельо… Если мы в море, то куда нас везут? И кто? - Ясно, что не Моринготто. Тот всегда воды боялся. Даже не умывался, судя по его физиономии… На Балар? Какой смысл? - Значит… в Аман? Руссандол молча придвинул кувшин к стенке и зацепил ручку за крючок, вбитый в стену. Хорошая идея, чтобы посудина не грохнулась на пол при сильной качке. Отвечать не хотелось. - Ложись, Кано. Сейчас чуть приду в себя и посмотрю, как твоя нога. - Тебя ведь тоже надо перевязать по-новой, а я еще плохо вижу. - Повязка сухая, терпит. Маэдрос уже понял, что им не оставили никакой одежды, кроме нижних рубах. Придется рвать их. В головах постели качался «лесной огонек» - маленький кристаллик зеленоватого оттенка. Но и без этого света Руссандол видел вышивку на вороте брата. Красное и черное по белому. Даже вспомнил атанет, которая засовывала эти рубахи в их седельные сумки. Мельдис, хлопотунья Мельдис. Откуда она взялась в их поселке у горы Долмед? Малолетняя беженка из Эстолада?.. Девочка, боящаяся отпустить юбку своей защитницы – а та сама совсем не намного старше, но уже злая, опаленная… Нет, то была ее мать, Гетти. Мельдис родилась уже в Оссирианде. Он и не заметил, как малышка, с чувством полного права ссыпавшая в свой подол пряники с тарелки лорда, превратилась во властную грубоватую женщину. И эта женщина тоже с глубоким чувством облеченности правами выгребала грязное белье лордов из их седельных сумок, не дав даже тем спешиться. Могла молча дернуть за рукав и укоризненно потыкать пальцем в прореху – куда собрался в лохмотьях, непорядок… Какова будет теперь ее судьба, кто станет защитником ей и остальным? Особенно, если дружинников тоже вот так скрутят, когда те, повинуясь приказу лордов, приведут уцелевших эльдар к Рамдалу. Скрутят… …Веревки врезались в предплечья, багровая тьма, смесь боли и тошноты. - Очнулся, король-недотепа? Быстро. Ну да мы сейчас тебе добавим! Орк раскручивает бич. - Если тебе мало, так у нас вон и угольки есть. В рот набьем. Эй, гопота! – здоровенный орк тычет рукояткой в бок своего помощника. – А ведь врали нам, что эти могут умирать по своей воле. Мог бы – давно бы упорхнул. Или еще у нас гостить не надоело? А мы тебе глазик выжжем. И с одним хорош будешь. Оранжевый стержень приближается к лицу… Лучше в Мандос, чем это! Маэдрос рывком сел на постели. Сон. Но какой вязкий. Словно в первые дни после освобождения. Ведь в самом деле захотелось уйти… «Кано, я осторожно придвинусь к тебе. Сон не будет таким явственным. Ты тоже мечешься, тебя тоже ломает. Что-то шепчешь»… - Кано! Маэдрос схватил брата за плечо. Тот с трудом открыл глаза. - Сон… Твой сон, Нельо? - Может, и мой. Мне показалось, ты произнес «Мандос». - Снилось что ты… это я. Нет, не так. Что меня тоже схватили. Гадость! - Орчины в любом виде гадость. - Не орчины. Тху. Привязал к скамье, срезал кожу маленькими кусочками и тут же пожирал их. Издевался, говорил, что мне лучше бы добровольно в Мандос. - Это не мой, а твой сон, Кано. Наверное, надо сменить повязку. Все же яда в крови станет меньше. - Нельо, не стоит. Но Руссандол уже откинул одеяло. Повязка под коленом оказалась совсем свежей. - Так… Свою и смотреть не стану. - Нас хотят довезти живыми, - грустно улыбнулся Макалаурэ. – Наверное, и кормить будут. Хотя я особого голода не испытываю. Да и ты еще дня три не проголодаешься. Они хорошо представляли себе, сколько действует яд. - Нас бы не взяли, если бы не отрава. Ты ведь тоже не почувствовал, что в шатре нас ждут? - Все было, как тумане, Нельо. Ты ведь знаешь, что я не хотел идти вот так – брать силой. Может, это и к лучшему, что решили за нас. - К лучшему или нет – скоро узнаем. Голова болит? - Уже нет. Только кажется, что полна воды. Того и гляди, из ушей потечет. - Помнишь, как Турко это состояние описал? - На плечах кочан квашеной капусты. И мокрые листья хлопают… Для эльда вспомнить - все равно что снова пережить событие. Сразу – тонкий запах заваренных трав, закатный свет в распахнутое окно. Турко в постели полусидя, лицо прозрачное, с какими-то нехорошими зеленоватыми тенями под глазами. Курво опирается спиной на стену – презирает костыль. «У Прекрасного Тьелкормо глаза все еще смотрят в разные стороны» - «Так отображается широта моего мышления…». Усмехнуться не получается, только губы кривятся, и из трещинок выступают бисеринки крови… «Аглон по-прежнему неприступен, Нельо!»… Нет Аглона, и вас там нет… …А есть пронизывающий холодом ветер. Он хлещет ледяной крупой по лицу, по глазам, и руки связаны за спиной. Босые ноги уже по щиколотку в снегу, снег набился в разорванный ворот рубашки. Но неподвижны складки лилово-пурпурной мантии Повелителя Ушедших. Ветер подползает к его ногам, как угодливый орк. - Мандос для вас – слишком мягкое наказание. Здесь, на развалинах вашей крепости, будете вы прикованы к стене, дабы вечно помнили живущие, какова судьба бунтовщиков! Вот отчего так трудно дышать – железный ошейник с цепью держит у стены надвратной башни их Форменоса… - Но Валар свойственно милосердие, - Намо поднимает руку. – Через некоторое время вам будет предоставлен выбор: остаться стоять здесь, на морозе или добровольно уйти в Мандос навечно… Руссандол словно слышит внутри себя вечно язвительный голос Морьо и сам повторяет вслух: - Звезды не пройдут и четверти круга, как выбора у нас не останется! Намо указывает на него пальцем – и сокрушительный удар в ребра вышибает сознание… … Нет, наоборот возвращает в явь. Качка усилилась, перекатила тело так, что правый локоть оказался прямо под повязкой. Рядом чуть слышно стонет и тянет ворот рубашки брат. - Кано! - Нельо… Снится всякое… - Сейчас подам тебе напиться. Все равно расплескается полкувшина, если будет так валять. Они пьют даже больше, чем хотят – чтобы сберечь влагу. - Вообще, хватит поддаваться этой одури. Лучше будем говорить о чем-нибудь. Обязательно вслух. А когда совсем сил не хватит, будем спать по очереди. Не давать друг другу скатываться в такие вот сны. - И о чем бы поговорить? - Ну хоть об охоте. Макалаурэ поворачивается на бок и, зажмурившись, трет себе затылок: - Меня, когда связывали, кажется, еще и по голове приложили. Или головой обо что-то. - Морьо с нами нет. Обязательно выдал бы что-нибудь вроде: «Голова нужна для ношения шляп. Было бы крайне утомительно носить шляпы на кулаках». И оба замолкают. Самый средний их брат, язычка которого побаивались и взрослые еще в Валиноре. Золотистый цвет кожи, крайне редкий среди эльдар, да еще и способность как-то «выцветать», светлеть в поездках вдали от Эльдамара. В Эндоре он «выцветал» зимой почти добела, а летом темнел до цвета топленых сливок. «Морьо у нас как абрикос. Горный, сорта «откусишь – глаза на лоб». - Если об охоте, то в Таргелионе была самая богатая. Иной раз встречалось такое, что и не сразу поймешь, что за тварь. - Да. Помнишь, попалось что-то вроде помеси медведя и рыси – величиной с хорошего тура. - С нами были приятели Морьо из Белегоста. У них бороды встали дыбом, когда наконечник копья оказался в руке брата. И потом ворчали от зависти, что такая завидная добыча достанется не им. - Знаешь, Подгорное племя по-своему любило Морьо. Во всяком случае, в Белегосте его оплакивали больше других… Поговорить об охоте не получалось. - …Что же не блещет Шлемов дробитель? Ныне лежит он, Хвоей увитый. Где месяц битвы Златом покрытый? Место нашел он Под изголовьем. Где повелитель Бури сражений? Вот он уходит В пламя заката. Анор не плавил Неба над кручей, Итиль не сеял Брызг серебристых – Первой росою Встречи могучих Густо покрылся Меч Охтанора. Весны звенели, Зимы молчали – Отдых неведом Соколу сечи. Вот он уходит – И остается В слове искусном, В памяти храбрых… Макалаурэ шепотом напевал на синдарине то, что во весь голос возглашали певцы в пиршественном чертоге Белегоста. Сперва славили они Пламя Битвы, а потом уж Ткача Броней и брата их – Погибель Чудовищ… … Карнистир сидит на каменном полу, вжавшись в угол, туго обхватив колени и привалившись виском к стене. Глаза потухшие, губы в черной корке. Кажется, и дышит прерывисто, словно сдерживая стон. Неужели даже здесь, в Мандосе, не утихла боль?! Рана на горле черная, пузырьки крови все вздуваются и лопаются, капли падают на зеленую рубашку. И крупная дрожь сотрясает тело. От потери крови всегда холодно, хоть бы и была рядом докрасна накаленная печь. Майтимо обнимает брата, прижимает к себе, стараясь согреть. - Нельо… Не уходи, Нельо… Мне страшно одному… Останься со мной, Нельо… Какие странные глаза у Морьо: черные и мертвые, как два мокрых камешка… - Нельо! Да проснись же! - Неужели меня опять свалило? Спасибо, что разбудил. - Я бы не стал тебя будить – спешить нам теперь некуда. Но вот когда тебя начал колотун брать, даже под двумя одеялами, я понял, что пора вмешаться. - Вот почему мне приснилось место, где очень холодно. - А в каютке нашей, мне кажется, и без одеяла тепло. - Сколько я спал? - Часа три. - Сам не хочешь поспать? Макалаурэ как-то недовольно щурится, потом вытягивается на постели: - Если что – буди нещадно. Не прошло и получаса, как Кано начал метаться, комкать одеяло, что-то шептать. Майтимо услышал «не смейте, отпустите их…». - Тревога! Макалаурэ тут же пружинно согнулся, подтянул ноги, чтоб вскочить одним движением – и схватился за колено: - Ой-й… Какая тревога? - На тебя во сне кто-то напал. И сколько я не дергал тебя за руку, ты не переставал возиться. - Не на меня… - Попытаюсь догадаться: на близняшек? Макалаурэ молча кивнул. И тут Майтимо быстро отпил из кувшина глоточек, покатал жидкость во рту: - Все ясно. В питье намешаны сонные травы. Я их вкус отлично знаю. Тогда… ну, после… – в меня такие отвары ведрами вливали. - Вообще-то я мог бы и сам догадаться, - досадливо ткнул подушку Макалаурэ. – Потому как тоже не остался в неведении о таких напитках. Но это же нормально, раз мы с тобой на положении раненых. И сны о чудовищах – обычно при отравлении. - О чудовищах. А я видел Морьо… В Мандосе – и в крови, как там… в тронном зале. - Я же пел прощание кхазад. Не надо было. Мы вроде договорились подумать о чем-нибудь радостном. - И не получается. Ты про близняшек тоже что-то скверное видел? - Скверное и несуразное. Словно… - Макалаурэ мотнул головой и тут же схватился за край постели. – В общем, в видении моем их заковывали в цепи в Мандосе. Оковы… раскаленные добела. И будто бы сам Намо предложил мне поменяться местами с мелкими. Цепи – мне, а их – в сумерки сна… Не подними ты меня – я бы успел согласиться. Корабль больше не валяло, а лишь слегка покачивало. Наверное, он уже одолел окрестности Эндорэ и катился по смирным волнам дальнего моря Уйнэн. - Давай просто сыграем. В Огненный Цветок. Ты будешь прятать, а я искать. Макалаурэ сел поудобнее, завязал ворот рубашки. - Откуда начнем, Нельо? - С Озерного края. …Под фиолетово-синим небом вьется тропинка. Светло-буланый Фаэрилло легко несет всадника от полянки к полянке в сторону дальних гор. Вот тропинка раздваивается: надо поискать какой-нибудь намек, примету, чтобы выбрать верную. Конь тянет направо, но над левой едва заметно качается ветка. Ой, Кано, это же для детишек! Лес все густеет, спешиться надо. Сразу три тропки в разные стороны. Слева дорожка набитая копытами. К тайникам такие не ведут. Та, что посередине слишком заросшая. Справа в лесной густой траве белые звездочки мелких цветочков. Значит нам направо… На горном лугу примету удалось угадать не сразу. Ошибка увела далеко в лес, тропа уткнулась в болото. На синих листьях кувшинок сидели пунцово-красные, в ядовито-зеленую полоску, лягушки величиной с куропатку и дружно смеялись широкими ртами. Ну, Кано, я тебе отомщу! Вернуться обратно, осмотреть луг… Да вот же, на скальном останце переливается пурпуром совершенно неуместный тут цветок страстоцвета. Следует проехать в щель в этом останце, а дальше уже ясно, что дорога поведет к вон той скале. А в скале пещера. Жди меня, Фаэрилло. Кано заставит полазать по норам, прежде чем истощатся его выдумки, и отдаст он свой Огненный Цветок. Тут еще могут быть ловушки, которые Певец любит подбрасывать. Скажем, невероятно красивый кусок узорчатой яшмы. Залюбуешься – а проходы и поменялись местами. Или дотронешься – а камень превратится в гриб-пыхтун… Однако, какую красивую галерею выдумал братец! Потолок и стены покрыты, как хрустальным мхом, разросшимися в веточки кристаллами кальцита. Пол – кроваво-красный гранит. Такое и кхазад бы оценили. Но из двух выходов надо выбрать левый, потому что возле него сидит дневная бабочка-павлиноглазка… Грохот обвала за спиной! Черный провал под ногами, падение, боль в боку!.. - Кано, ты что… Макалаурэ дремал, неудобно привалившись к стене, и сомкнутые веки его дрожали в беспокойном видении. - Проснись, война без тебя закончится! - Опять сморило, извини. Где ты застрял в поиске? - Грохнулся в пропасть по твоей вине. - Наверное, нам уж очень крепкого настоя подлили… За маленькой дверью напротив их общей постели скрежетнуло железо. Феанарионы застыли, сидя: каждый мускул натянулся тетивой в готовности. Но в каютку вошли две женшины – темноволосые нолдэ. У одной в руках была кожаная сумка, у другой – охапка белья. Не сказав ни слова, не встретившись взглядом с братьями, одна принялась выкладывать из сумки флакончики и горшочки, другая заменила почти пустой кувшин на полный. Потом та, что была в синем платье под холщовой белой накидкой, так же молча потянула с Макалаурэ рубашку. Тот было прижал локти, но потупился и позволил себя раздеть. Свежую надел уже сам. Нолдэ пальцами толкнула его в грудь, заставляя лечь, откинула одеяло с раненой ноги. Вторая, в светло-сером, несколько раз черкнула по повязке маленьким острейшим ножом, а когда ткань разошлась, полила повязку теплой жидкостью. В каютке запахло свежескошеной травой. Нолдэ двумя пальцами потянула влажную ткань. Повязка отошла легко – комок корпии под ней был покрыт черно-зеленоватой массой. На мгновение запах мертвой плоти перебил аромат снадобья. Целительница стала смывать остатки отравленной крови. Вид тускло-розового мяса и бледной, как рыбье брюхо, кожи вокруг не напугал Феанарионов. Так и должен идти процесс заживления. Сперва рана превращалась в язву, из которой вытекала желтоватая сукровица. Потом сила жизни одолевала, нарастала сморщенная тонкая кожица, под которой можно было разглядеть шевелящиеся мышцы. Ну а через два-три круга Итиля рана начинала заживать по-настоящему: покрываться здоровой плотной кожей. Но, видимо, для второй целительницы зрелище было внове. Мисочка с отваром дрогнула в ее руке, на одеяло упало несколько капель. Первая продолжала промывать, нажимая посильнее. «Вильялотэ сказала бы: «Не любопытствуй, думай о деле». «И памятное с раннего детства присловье «Динь-динь-дилинь, колокольчик на веранде, ветер в гости к нам пришел. Слушай песню колокольцев». Помогало ведь. Сразу наваливалась такая вязкая дремотность», - ответил Маэдрос. «Сам знаешь, не больно, а как-то противно, словно на этом месте кора, и по ней трут». «Знаю, что не больно, раз ты только ежишься и болтаешь со мной. Было бы больно – так бы отгородился!». В сознании Майтимо возникла картинка: надутый ежик хитро улыбался из-под колючей челки. «А ты именно о деле и думай». «О каком деле?». «Все равно о каком. Хоть о тех же колокольчиках. Которые мы оставили в дар Гюмиру. У него теперь трезвон не умолкает из-за постоянной тяги в коридорах». «Боюсь, что сотрясения земли в Белерианде не пройдут даром и для городов кхазад…». Целительницы тем временем закончили обмывать рану, наложили корпию с мазью и повязку. Та, что в синем, видно, старшая, так же безразлично потянула рубашку с Маэдроса. Вторая дать сменную не торопилась, толчком ладони приказывая лечь. «Ну, Нельо, теперь моя очередь тебя забалтывать». «Можешь особо не стараться, у меня уже кожицей подернулось. Неприятности только в ребрах остались. Да и то, если не трогать, то и не чувствуется». Свежую рубашку младшая целительница положила Маэдросу на колени. Уже выходя из каютки, женщины поставили рядом с кувшином миску вареных в меду фруктов. Снова скрежетнул засов. «Нас ненавидят». Мысль Макалаурэ была холодной и скользкой, как сосулька. «Да. У нас в Химринге к пленным проявляли больше участия». «Наверное, мы все это действительно заслужили». - Может, съешь пару кусочков чего-нибудь, Нельо? Тебя ведь уже не тошнит, как я понимаю. - Нет, все хорошо. Аппетит остался на берегу. В каютке воцарилось молчание. Корабль плавно покачивался. Обоих скоро потянуло прилечь. - Тьелко тогда, после битвы… Нога болталась на одной коже, считай. И как ему в голову взбрело, что он дома, в Тирионе? Звал маму и просил освободить ногу из-под камня… - Уходил Луинмир до обморока, пока ей удалось вытащить его из бреда. - И тебе ведь досталось, ты с ним тогда сидел, хоть самого корежило. - Я боялся, что мы останемся без Средних. Да и без Старшего. - Нет, я раньше всех выплыл. - Но выглядел не лучше, чем тогда… - Хватит! А то снова нас начнет захлестывать. Майтимо вскочил с постели и принялся шагать от стены к стене. Вдруг он остановился, остро глянув на брата. - Кано, а тебе не кажется, что наши видения какие-то не совсем… нормальные, что ли? - Разве у раненых они могут быть нормальными? - И все же, образы видений берутся из нашего сознания. Из памяти, представлений. Мы же с тобой в обработке металла неплохо разбираемся. Ты сказал, что Близнецов собирались заковать в раскаленные наручники. Разве это возможно? Нагревают ту деталь, которую надо изменить. В данном случае, это была бы заклепка, верно? - Страх иногда смешивает мысли так, что рождаются самые невероятное картины. - Допустим. Но чепуховина, которую видел я, не лезет даже в такие рамки. Полный абсурд – дать выбор полуповешенному: умереть сейчас или через полчаса! - Так что же ты видел?.. - Не имеет значения, - Маэдрос сел на постель. – Это чужие мысли, Кано. Кто-то пробирается в наше одурманенное лекарством сознание и подсказывает страшилки. Макалаурэ резко повернулся к брату, коротко зашипел от боли в ноге: - Да! Мотив страшилок один – идите в Мандос добровольно, не то хуже будет, нам или другим! Кто же это делает? - Уж ясно, что не Намо. Тот не заманивает и не загоняет. И вряд ли кто-то еще из эльдар на этом корабле. Раз уж нас постарались взять живыми – живыми и хотят доставить в Аман. Они вдруг застыли, обернувшись друг к другу. - То есть… ты хочешь сказать, что на этом же корабле находится кто-то из прислужников Моринготто?! – Макалаурэ бросил острый взгляд на дверцу и машинально сунул руку под одеяло, ища меч. - А кому бы это еще было нужно, кроме Падших? Мыслишка, конечно, небогатая: - запугать, заставить покинуть тело… - И вползти в него самому! Тогда ты, Нельо, в большей опасности. Тебя они лучше изучили. - Если лучше, то и меньше будут надеяться запугать… Кано, поскольку нам все равно заняться нечем… - глаза Руссандола вспыхнули жестоко и азартно. - Дадим ему сдачи? – Певец несколько раз сжал кулаки. – Думаю, мы мало что потеряем в этой схватке. Полная свобода в Амане нам уж точно не грозит. - Кано, ты куда искуснее меня в плетении видений. Ты начинаешь – я иду за тобой туда, где засел этот паук. Я даже полагаю, что это Тху. Братья легли, держась за руки. … Они стояли на снегу среди воя метели. Перед ними – три тела, накрытые с головой черно-алыми плащами. Из струй снега возникли три призрака. Турко с пробитой грудью, Морьо с кровавой раной в горле, Курво – в разрубленной с правого бока кольчуге. - Мы ждем вас… … Они стояли на истоптанном песке. Двое перед ними – рыжие волосы слиплись от крови. Бесплотные, но такие узнаваемые лица. - Вы ведь тоже пойдете за нами?.. Мандос бессветный, серые коридоры, тусклый звон железа впереди, запах горящего дерева. Чей-то отчаянный крик. Чадящий факел на стене. Надо идти, что бы ни ждало там, в конце пути… Темная пещера, тяжесть в воздухе. Трон на возвышении, а на нем… - Моринготто! – Руссандол сел на постели, нещадно рванув за собой Маглора. - Он, - Певец протер глаза. – Он собственной персоной. Ну и соседство у нас на корабле! - Самые ценные пленники… - сквозь зубы произнес Майтимо. - Не надо. По-моему, это остатки наваждения, которыми он тянул нас к себе… - И все равно – на одном корабле! – глаза Руссандола, прирожденного вождя, полыхали нерассуждающей яростью. Он вдруг вскочил, со всей силой ударил плечом в дверцу… и упал на колени. На висках внезапная испарина собралась в крупные капли. Макалаурэ втащил брата на постель. - Воды? - Нет… дай мне сжечь эту злость, иначе… Майтимо упал на подушку лицом вниз, комкая одеяло в побелевших пальцах. Макалаурэ тоже изнемогал от желания крушить все вокруг, разбивая в кровь руки… Обоих начало колотить так, что застучали зубы. Осталось только прикусить ворот рубашки и ждать, пока ярость, вырвавшаяся из ослабевших тисков воли, схлынет сама. Бороться с ней сознанием, размякшим и замутненным лечебными настоями, было тяжело. Едва спазм в груди ослаб, и задышалось свободнее, Феанарионы попытались овладеть собой. «Динь-динь-дилинь, наш колокольчик»… Но Руссандол почувствовал, что становится только хуже. Копилась, громоздилась холодная тоска – так растут на перекатах горных рек ранней весной ледяные заломы. Если их вдруг срывало – льдины как косой сносили по берегам даже большие деревья. Вместе с птичьими гнездами. - Руско… Макалаурэ повернул к нему голову и окинул каким-то шальным взглядом. – Я сейчас подумал, что бы случилось, окажись дверь не такой прочной… Представляешь себе: врываемся мы к Моринготто… в ночных рубашках… ты с кувшином, а я с этой деревянной миской… и вызываем его на поединок… Они снова корчились на постели, закусывая рукава, давясь уже неудержимым, безумным смехом. От которого потекли слезы. И хорошо, что беззвучные. Не надо было снова доводить себя до судорог, до дыхательного спазма - чтобы за дверью не узнали, что беспощадные братоубийцы еще не разучились плакать.