Первый корабль в Валинор

- Теперь мы можем спокойно предаваться сну, - Майтимо лег на спину. – Больше он к нам не сунется, раз мы его раскусили. - Стоит ли тратить остаток жизни на сон? Раз уж нас приравняли к Моринготто… Пройдет еще несколько суток – и у нас не останется ничего кроме видений. - Или даже этого не будет. Мы же клялись отправиться в Вечную Тьму. - Чем же предложишь заняться? - Пожалуй, и нечем. Изводить себя мыслями о судьбах оставшихся в Эндорэ – бессмысленно. Мы уже ничем им не поможем. Остается надеяться на сообразительность наших дружинников – что они не дадут себя схватить. И на слово Подгорного короля – что он позаботится о мирном населении нашей последней крепости. - Зачем Арафинвэ хватать воинов? Как я понял, все, ушедшие с нами, прощены. И могут решать свою судьбу сами. Захотят – вернутся свободными, захотят – останутся в Эндорэ. - Значит, свободен и Тельперинкваро. Он был слишком мелким тогда, чтобы дать клятву вместе с нами. - Да, он единственный из нашего рода, на котором не лежит никакой вины. - Полагаешь, с ним поступили бы иначе? Совсем не пить они не могли. А после нескольких глотков из кувшина покачивание корабля неодолимо усыпляло. Макалаурэ оказался в странном месте. Почти правильная окружность крутых скал окаймляла травянистую равнину. Желтые стебли уже полегли под осенними дождями. Торчали коричневые метлы конского щавеля и серые пустые зонтики борщевика. Облака вверху тянулись косматыми грядами, обещая не то дождь, не то снег. Посреди зарослей мертвых трав возвышалась окутанная черным плащом фигура. Капюшон упал, открывая белые волосы и алебастровое лицо. Непроницаемо-черные глаза смотрели с глубокой печалью. «Опять ты навязываешься мне, Моринготто. Во сне ты еще можешь надевать любой облик. Однако, мы знаем, как ты выглядишь. Зачем продолжаешь разукрашивать себя перед нами?». «А тебе не кажется, что, не будь ты мирроанви, твой облик был бы куда отвратительнее моего? Я могу показать тебе твое нутро, гордый нолдо». «Во сне». «У тебя скоро не останется ничего, кроме снов. Валар, конечно же, вытряхнут тебя из твоей хрупкой оболочки. Правда, зная их чистоплюйство, полагаю, казнь они поручат кому-то из твоих соплеменников. Конечно, действо будет обставлено нарядно и благостно. Тебя приоденут, связанные руки спрячут под изящно расшитым плащом. А плаха будет увита красными цветами, чтобы пятна крови не испортили аппетита зрителям». «Что такое «плаха»?». «Обрубок дерева, вроде того, на каком на кухне рубят мясо. Впрочем, отрубленная голова – тяжелое зрелище для питомцев Валар. Вас зарежут аккуратно и почти незаметно. Скажем, черкнут ножом по горлу, предварительно утопив голову в цветах. Это даже поэтично. Цветы – скажем, гвоздики – смыкаются над вашими затылками. Потом гвоздики станут проклятыми цветами, их будут подчистую выпалывать во всех садах. А чтоб не засели в памяти дергающиеся ножки, вас спеленают художественно вытканным полотном». «А потом? Может, мой брат тоже исчезнет в белом пламени духа. А куда денут мое тело?». «Для тебя это важно? Скорее всего, отдадут вашей матери для похорон. Из милосердия». Макалаурэ почувствовал закипающий гнев. «Хочешь ударить в самое больное место, Моринготто?!». Белое лицо исказилось печальной усмешкой с оттенком сочувствия. Мысли же были – как отравленные копья: «Да ты весь – открытая рана. И брат твой – комок боли. Вас даже приласкать невозможно, не причинив страдания. И Валар это известно. Так что для начала вы пройдете множество мучительно-унизительных процедур. Милосердие Валар сперва изольется на вас в форме жалостливой укоризны. Серая плакса Ниэнна безусловно распишет ваше неведение, самоуверенность, самовлюбленность, недомыслие. Вы предстанете перед всеми жестокими балованными детьми, которым мало досталось розог…». «Что такое «розги»?». «Не все ли равно. Что такое плети, вы знаете. И я поправлюсь: «мало досталось в детстве плетей». «В детстве? В Валиноре не было вастаков». «Твое цепляние за слова – всего лишь жалкая попытка спрятать свой ужас перед неминуемым». «Ты слышишь мой ужас, Моринготто?». «Да! Твоя душа дрожит и корчится…». «Врешь, как всегда. Я испытываю – правда, до дрожи! – досаду, что так и не смог отрубить твою ушастую башку!». «Ах, какой гордый и непримиримый! Лучше представь себе, как ты со своим рыжим братцем-калекой взойдете к месту казни. Резать вас будут, конечно же, возле тех самых Древ. Дабы даже самые тупые поняли, что наказывают заодно и вашего отца за отказ отдать свои камешки Валар». Алебастровая маска все кривилась в подобии печали. «Вы же наследники Феанаро. И полагаю, перед самым концом вы еще повеселите Властителей трогательным спектаклем: - Ах, я пойду под нож первым, мой любимый брат! - Нет, дорогой Кано, я виноват больше тебя. Пусть меня и зарежут первым! - Мне будет так тяжело видеть твою смерть! - Эй, берите сначала моего брата, дабы не испытал он лишних мук от зрелища моей казни! Зрители пожиже характером утирают слезы. Умиленный Намо-Справедливец из милосердия приказывает прикончить вас одновременно. Занавес». «Так красочно и детально, словно ты уже видел то, что только намечается». «Вы оба уверены, что не было до вас таких отважных, стойких и самоотверженных. Было. Многое множество встававших в такие же величественные несгибаемые позы. А потом все равно ломавшихся, сдававшихся. Перед лицом боли и смерти нет героев, Златокователь!». «Неужто?». «Намекаешь на своего братца? А откуда тебе известно, что так оно и было, как он потом повествовал о себе?». «Не старайся выглядеть еще глупее, чем есть, Моринготто. Тебе известна наша способность открывать друг другу память. А воспоминания твоих полуразумных легко считывал любой. Так что до нас дошли множество свидетельств от врагов. И обо многих, не сдавшихся тебе». «Значит, вскоре я увижу, как вы горделиво нисходите в Мандос, в то время как ваши измазанные кровью - и кое-чем похуже - тела волокут за ноги в какой-нибудь овраг… так кончали все несгибаемые. Кстати, из Мандоса вам не обещано выхода». «А тебе пообещали в свое время освобождение через определенный срок. И весь этот срок ты угодливо сидел тихой мышкой, сверчком под листком, паучком в щели – чтобы нечаянно не разоблачить себя». «Что ты позволяешь себе, негодяй!», - фигура Моринготто начала распухать, загораживая все вокруг. «А ну – вон из моего сна!». Изображение черного великана вместе с долиной-тарелкой пошло складками, побледнело. Его место заняло зеленое подножие каменистого холма. И в конце дороги - раскрытые крепостные ворота. Макалаурэ знал, что в Химринге его ждут все шестеро, живые и веселые. Макалаурэ разбудили прикосновения к ране. Его снова перевязывали, а Нельо ждал своей очереди. «Мне снился Моринготто». «Запугивал или старался подольститься?». «Больше запугивал и разоблачал нашу неправедность». «Ну, вряд ли можно во всем мире найти такого специалиста по неправедности, как Моринготто!». «И я вышвырнул его из своего сознания». «Интересно, надоедает ли он кому-нибудь еще, кроме нас?». «Не думаю. На ваниар и телери он просто не настроится». Целительницы затянули повязку на ноге Линдо и взялись за Старшего. Тот как всегда жестко закрылся. Привыкшие постоянно слышать пациента нисси вслух недовольства не выражали, но хмурились и старались вглядеться в лицо раненого. Тот же отвернулся и смотрел в стену. «Нельо, прояви уважение к мастерицам и покажи им свои глаза». «Пусть сами попросят», - мысль Руссандола скакнула озорной белкой. «Не попросят… Хотел бы я знать, как взяли Моринготто. Не поцарапали ли его драгоценную fana. Тогда ведь и ему надо менять повязки». «Во всяком случае, когда я с ним виделся, ему уже требовалась помощь целителя», - насмешка была злой и жгучей. «Теперь к обожженным лапам и лбу мог прибавиться расквашенный нос»… «Или начисто оторванный». «Вместе с ушами…», - короткая, но резкая боль толкнула Макалаурэ. «Нельо, да повернись же ты к ним!». «Ладно, все кончилось». Целительницы посмотрели на нетронутые сладости и, прежде чем уйти, добавили к ним четыре пышные булки. «Ты что, полагаешь, что эти нисси прикасались и к Моринготто?!». «Наша мама…». «Наша мама прикоснулась бы к нему молотом. С размаху от плеча». «И его бы изрядно сплющило!». Маэдрос лег на спину, попытался заложить руки за голову и резко сел. - Кано, знаешь, как ты выглядишь? - Наверное, не лучше тебя. - Так что я сейчас придвину тебе таз и полью на руки. - Не надо, сам встану и умоюсь. А потом причешу тебя, а ты меня. - Не могу понять: то ли нас слишком часто перевязывают, то ли мы слишком долго находимся в море. - Отплыли не от Фаласа, а от Рамдала… - Наверное, корабль долго искал путь среди неведомых островов на месте Тасаринена. Косы себе и брату Певец заплел по-воински: у самой шеи, чтоб легче было убирать под доспех. - Тебе бы и поесть уже следовало, Нельо. - Тебе тоже. Разломили пополам одну булочку и долго нехотя жевали. Другого питья, кроме сока с сонными зельями, им не дали. - А хотелось бы топленого молока… - Если уже чего-то хочется, значит, начинаешь поправляться, Руско! - Может, нам еще удастся разок попробовать молока. Он стоял среди опаленных камней. Словно обгрызенные остатки стен, половинка стрельчатой арки показывает, где когда-то были ворота. Теперь вся вершина холма заросла уже распушившимся кипреем, белой, зеленой и черной полынью, колючками. Он прошел во внутренний двор и поднялся на развалины башни. Пламя ударилось о каменистые подножия холмов и не смогло добраться до крепостей. Была неделя непрерывного штурма – как один бесконечный день. Дрались на стенах все, кто владел хоть каким оружием. Стрелы и воду на башни носили совсем маленькие дети. Кто был в силах натянуть тетиву или хотя бы поднять черпак с кипятком – стояли у бойниц. Дым, кровь, пыль. Лязг металла, крики, вой. Невыносимая усталость. И страх – нет известий ни от Врат, ни с Аглона. Потом враг отхлынул в изнеможении – и в буревую ночь с северо-востока пробились остатки дружины Макалаурэ. Они стояли рядом вот на этой башне и смотрели, как мимо текут несчетные орды – на юг, в Таргелион и дальше. Отбивали регулярные, но не особо яростные штурмы. Ночью, куда хватало глаз, вокруг холмов горели костры. Химринг оказался твердоват для Морготовых зубов, и его брали измором. А орды все шли на юг – но обратно не возвращался никто. И костры на равнине редели. По последнему снегу они со своими окрепшими дружинами вышли в поле. Через год вернули Аглон, а потом и Таргелион. У врага тогда остался лишь Дортонион и верховья Сириона… Он спустился к воротам и увидел, что на камне под аркой восседает некто в черном плаще. «Прогуливаешься по руинам своей судьбы, Феанарион?». «А что тебе тут надо, Моринготто?». «Скажем, побеседовать. Я много раз пытался побеседовать с тобой серьезно. Даже когда ты кричал и пытался чем-то в меня швырнуть». «Не пытался, а удачно попал глиняной кружкой, несмотря на кандалы». «Вот именно. Скандалист, как вся ваша семейка. А ведь я сделал вам вполне приемлемое предложение: получить от меня земли. Никакие Валар не потревожили бы вас, если бы вы не вели эту дурацкую нескончаемую войну. И ты со своим братом не ехали бы сейчас на расправу». «Ты помнишь, Моринготто, что я тогда сказал тебе о судьбе властелина рабов?». «А чем лучше ваша судьба? Феанаро и пятеро твоих братьев уже заточены в Мандосе. Для вас двоих готовы уютные камеры с цепями. И вы зря будете пытаться уверить будущих судей, что вы чем-то лучше меня, которого без конца называете всяческими мерзкими кличками!». «Не лучше?». «Вы – убийцы родичей, с ног до головы залитые их кровью!». «Мы об этом слышали много раз, Моринготто. И не забудем, как это больно…». «Больно?!», - темный вала словно приблизился. «Неужели, живя в нашем мире, ты так и не узнал об осанвэ?». «Я пел в Хоре Творения, дурачок! И знаком еще и с этим вашим аванирэ. Ты сам закрывался от меня наглухо». «Конечно, сразу видно, что ты никакого представления не имеешь о битве с равным. Раз в жизни вышел в поле…», - Майтимо зло усмехнулся. – «И тебе, такому большому и сильному, наваляли». «Не ты». «И очень жалею. Объясняю затынному сидельцу: в бою жизненно необходимо предугадывать движения противника. Потому и соприкосновение сознаний с ним тесное. Твои орки, они словно бы в глубине души были рады умереть. Их можно было косить, как траву. А вот прислужники из вастаков… Они вскрикивали почти как эльдар». «Выходит, когда такой вот, как ты, наносит кому-то удар, то одновременно наносит его и себе?! Как жаль, что я узнал об этом с опозданием!.. И как же вы это выдерживали, бедняжки?». «Сжигая душу и заслоняясь ее пламенем. И был у нас способ лечения. Только я тебе его не открою. Все равно не поймешь». «О, куда уж мне, могущественнейшему из Валар…». «Моринготто, я не вышвырнул тебя из своих видений только потому, что хочу задать вопрос». «Что же ты хочешь спросить, нолдо, знающий неведомое Силам мира?». «Я знаю, что ты много раз пытался взломать аванирэ. Даже во время… Ты не боялся… услышать все?». «Боялся?! Да я страстно этого хотел! Представь себе, что именно мое могущество дало мне возможность изменить характер этого самого осанвэ. Отразить его, переполюсовать. И воспринимать ваши страдания как особого рода удовольствие! Превращать это удовольствие в то, что вы называли «черной волей» и возвращать его вам, в форме нового страдания!..». «Я понял. Ты по собственной дури вырвал самого себя из гармонии мира, вывернулся наизнанку и полез обратно, чтобы стать, так сказать, венцом и центром этого мира. Потому и растерял себя, как зерно из дырявого мешка». «Замолчи, жалкая тварь!». «По той же дури сидишь на корабле за стеной от нас и строишь свои нелепые козни всего двоим. А когда-то замахивался на всю Арду». «Если бы вас отгораживала от меня всего лишь деревянная стенка, я придушил бы вас обоих в первый же миг. Когда вас принесли и положили рядышком: оглушенных, сонных и таких умилительных в своих ночных рубашечках. Но Валинорский Громила посадил возле меня двух своих псов… точнее, пса и псицу» «Ну что же ты так бездарно врешь, Моринготто. Твое присутствие я ощущаю. Махтара и Меассэ – нет. А я ведь их хорошо знал раньше. Когда учился владеть оружием. Видимо, тебе вполне хватает стражи ваниар. Приятно осознавать, что это и мы отчасти так тебя истрепали». Изображение Моринготто окрасилось багровым и подняло руку в замахе: «Пропади, проклятый всеми!». Но ни ледяной ветер, ни огненная лава не появились. «Пошел прочь, набивное чучело. Надоел». … С вершины Химринга синим крохотным облачком на горизонте в ясную погоду можно было рассмотреть вершину Рерир… Феанарионы проснулись с ощущением – что-то вокруг переменилось. Так же журчала вода за бортом, но плеск ее стал как будто звонче. И к запахам смолы и соли примешался едва ощутимый холодок грозовой свежести. - Кажется, наше путешествие заканчивается, - в голосе Маэдроса против воли прозвучало напряжение. Маглор только устало улыбнулся. Снова без желания пожевали хлеба. Точнее, обкусали с булки поджаристую корочку, оставив мякиш на подносе. - Если мы сейчас на траверзе Эрессеа, то через сутки будем в Альквалондэ. - И нам позволят искупаться, прежде чем предстать перед Валар. В таком вот тазу все же волосы хорошо не промоешь. - Моринготто сам признался мне – во сне – что сидит здесь неподалеку под караулом. - Знаешь, Кано, - Майтимо непримиримо вскинул голову. – Если нас решат сопроводить в Валмар вместе с этой тварью – не пойду. Пусть лучше заколют на берегу. Всякой покорности есть предел! - Думаю, до этого не дойдет, - Певец взял его руку и прижал к своей щеке. – Держись, Старший, а? Недолго осталось. Они оба постарались отпустить себя, отдохнуть, пока еще есть время. И почувствовать, что все же возвращаются в край, который вроде бы покидали без возврата… - А ведь сейчас море не темное, над ним, должно быть, восходит Анар. - Чайки – они такие же… Внутренним зрением Феанарионы видели дальние берега Эрессеа, бегущие волны с золотистыми барашками… «Это не Эльдамарский залив, Кано, это Фалас. Когда мы плавали здесь, свет узким лучом пересекал воды и упирался в остров». «Нет способа сделать случившееся не бывшим. Мы не возвращаемся в покинутый Аман. Мы едем в новый край». - Почему нам не дали чистой воды?! Сейчас снова потянет в сон. «Добродетельному Эонвэ претит идея заковать вас в кандалы». - Кано, ты тоже слышишь? - Моринготто? Да, решил встрять уже наяву. «А вы уверены, что не спите?». - Турнем его, Нельо? «И в ваших душах не осталось никакого милосердия? Ты, Нельяфинвэ, когда-то пытался обратить меня к праведной жизни. Теперь тебе этого уже не хочется?». - Представь себе, нет! После того, как я понял смысл этого самого Искажения. «Понял? А если на самом деле венец Искажения – это создание Сильмариллов?! Можешь задуматься об этом?!». - Что за чушь! – воскликнул Маэдрос. - Редкостная, - согласился Макалаурэ, потирая виски: назойливый гул Моринготто ему, ослабленному более свежей раной, причинял боль. «Хорошо же. Вы придумали и уверили всех, что я, Мелькор, возжаждал этих самых Сильмариллов в силу алчности своей искаженной натуры. Но первым, кого обуяла алчность, был ваш отец. Ибо он возжаждал владеть Светом, заключив его в свои камни и скрыв в сокровищнице!». - Моринготто, ты болван… это слово означает на языке халадин «ошкуренное бревно», - сказал Макалаурэ сквозь зубы. – Представь себе Сирион – ты его видел. И из Сириона кто-то набирает три фляжки воды и кладет себе в седельную сумку. От алчности или чтобы иметь в пути запас питья? Пострадала ли от этого река и все живущие возле нее? «О многомудрый Златокователь! Почему же твой искуснейший и трудолюбивейший отец сделал всего три камешка, которые, к тому же, держал при себе? А не настряпал их на всех в Валиноре? Или хотя бы на каждого из своих любимейших сыновей?!». - Кано, а может, Моринготто потому и поторопился сеять раздоры и забивать нам уши ложью, что боялся: вдруг таких камней Света окажется много? - Ой, Руско!.. И Майтимо увидел: Моринготто - кривоногий, зубастый и шерстистый - бегает на четвереньках по Тириону. Хватает с подоконников, садовых горок, из фонтанов светоносные камни, набивает ими карманы, пазуху, засовывает в рот, проглатывает несколько штук, и его живот начинает светиться на манер закатного диска Анара… Это был уже не полуистерический смех до смертного предела истомленных бойцов. Феанарионы хохотали от души, как в не знавшем потерь детстве. Они ощущали краем сознания бешенство Моринготто и не могли остановиться. Брякнул засов на двери, в каютку заглянула нолдэ-целительница. Наверное, ей пришло в голову что-то нехорошее. Например, что заключенные тут немножко спятили. Маэдрос попытался жестом успокоить ее – и повалился на подушку. - Кано, хватит уже… Но у тебя так эффектно получилось… Ой, не могу, в бок словно копье всадили!.. «Копье? Вам, конечно, лучше знать, каким орудием вас отправят в Мандос. Как было принято казнить у нолдор?». - Никак. Я что-то не могу вспомнить ничего такого… похожего. - Морьо говорил, что он взятых в плен приспешников Врага и просто разбойников отдавал в подчинение старейшинам живущих на его земле племен. Чтоб были под присмотром и учились жить своим трудом. Помнится, тех, кто никак не хотел исправляться, и снова начинал брать чужое, эдайн присуждали к изгнанию в пустынные леса. А тех, кто поднимал руку на других, убивали. Но только если застигали на месте преступления… «Ах, как милостиво! Но я вам напомню кое-что. Ваш родич, внук Финголфина… сын приятельницы вашего распутного братца Келегорма - помните такого? Как Тургон поступил с его отцом Эолом?». - Келегорм, то есть Туркафинвэ почему-то распутный? В языках Смертных это слово означает «не соблюдающий обычаев племени по отношению к браку». Откуда ты взял, что он состоял в браке? «В браке не состоял, но пытался принудить к браку дочку этого Эльвэ. Вы не станете этого отрицать?». - Моринготто, ты не пытался принудить свой нос плодоносить яблоками?.. Кано, только не надо новых видений – мои ребра не выдержат! «Хорошо, оставим пока сплетни, что распускались о вас этими глупцами и бесстыдниками из Смертных и синдар. Как закончил свои земные дни Эол, вы, надеюсь, узнали от очевидцев?». - Да. Когда Ириссэ умерла от яда… если бы Туракано не укрылся в своем городе, она была бы жива! Наши целители на пограничье поднимали отравленных сильнее!.. Ладно, Туракано судил Эола, присудил к смерти и приказал сбросить в пропасть, - закончил Макалаурэ. - И избежал той боли, о которой я тебе говорил, Моринготто. «Чистоплюй и лицемер, не так ли? Значит, наиболее вероятным способом казни для вас будет сбрасывание в пропасть. Или в море со связанными руками и камнем на шее. Однако полагаю, есть и другие варианты. Элу Тингол собирался предать смерти этого бродягу Берена. Какие методы он имел в виду?». - До нас сведения не дошли. «Поскольку смерть предполагалась немедленная, скорее всего, его бы повесили на дереве. Или отравили ядом в пище или питье. Так что и вам могут преподнести отравленного вина. Вам остается надеяться, что действие его не будет особо мучительным. Впрочем, самозваный король Элу мог выбрать еще более изящный способ лишения жизни своих врагов. Оставить в лесу привязанным к дереву. Это дольше, но ручки остаются чистенькими». - Любимая тема беседы с прислужниками – способы казней, да Моринготто?! «Ты навеки потерял бы голос, Златокователь, если бы узнал сотую долю того, что знаю об этом я! Но не пытайтесь меня уверить, что ваша порода совершенно невинна и не умеет убивать сородичей! В том числе убивать расчетливо и антуражно, по так называемому суду! Ну-ка, ответьте, разве благородные жители Нарготронда не собирались казнить ваших братьев?! И как казнить: отсечь головы, изрубить на кусочки или трусливо расстрелять из луков?!». - И нас послезавтра расстреляют, закончишь ты свои обличения. Посмотрим, ждать осталось совсем чуть-чуть, - Руссандол лег на спину, заложив руки за голову. «Я надеюсь, что все же утопят, поскольку свое первое преступление вы совершили именно в Альквалондэ. А последнее – в Гавани Арверниена. Заодно порадуете змеехвостую Уйнен своими корчами на дне. И сколько же сбежится народу посмотреть на ваше утопление! Понадеются, что это утешит их печаль по родичам, вами перебитым. Ведь вы многих там покрошили, не так ли, воины Света?». - Моринготто, - Макалаурэ говорил сквозь сжатые зубы. – Теперь и я понял, что такое Искажение. Не в силах достать лапами, ты стараешься ранить словами. Просто чтобы причинить боль. И будь уверен, мы станем отвечать тебе тем же! «А как же ваше врожденное благородство, запрещающее убивать безоружных и причинять боль слабым?! Я в плену в Амане – вы не вправе причинить мне вред, не так ли?». - Ты столько времени внушаешь нам, что мы тоже пленники и осуждены на смерть – выходит, мы с тобой в равных правах? Так что пощады не жди. «И чем же ты собираешься истязать своего врага, о благородный сын братоубийцы, братопредателя и поджигателя?». - Жаль сыграть не на чем… Нельо, помнишь песенку, что Морьо привез весной после битвы в Лотланне? - Ту, что распевали каменотесы гонхиррим? – Руссандол тихо засмеялся. – Полагаю, ты будешь петь куплет, а я отвечать? - Только самые… наглядные, так сказать, места опустим. Вдруг нас услышат за дверью? - И вообще, почти про себя, да? Макалаурэ сложил ладони у себя на коленях, быстро глянул на брата: - В тех краях, что выше неба, В той дали, что дальше Васы Долго Эру обретался… Маэдрос ответил: - Никого вокруг не видел! - Скучно стало быть Владыке: Не с кем сесть за стол под вечер, Песен спеть ведь тоже не с кем… - Не с кем даже поругаться! - Ни к чему чертоги Арды, Если нет в них даже кошки, Даже кошки или мышки… - Даже лапчатой лягушки! - И решил Отец-Создатель Населить свои чертоги И создать семью большую… - Славных сыновей и дочек! - Первым Махала он создал Из гранита и из стали – Знатока ремесел важных… - И вручил огромный молот! - После создал Кеметари, Кузнецу назначил в жены, Дал ей силу и отвагу… - И большой топор к тому же! - А потом он создал Манвэ Из ветров и бурь могучих, Жить назначил на вершинах… - Дал ему моток веревок! - Создал он из света Варду – Манвэ зоркую супругу, Одарил венцом лучистым… - А еще – копьем длиннющим! - Создал Оромэ из грома, Наградил могучим луком, Подарил коня и свору… - Очень конь тот был брыкучий! - В свой черед он создал Ульмо Из гремящих водопадов Дар предвиденья внушил он… - А оружьем дал дубину! - Под конец явился Тулкас – Ведь из пламени он вышел, Нет в руках его оружья… - Кулаком убьет любого! «Интересно послушать, как Феанарионы славят Валар, которых проклинали как угнетателей…». - Но в обеденном чертоге У Отца осталось место. Из чего бы сделать сына… - Чтоб скамья не пустовала? - Глядь – лежат в углу поленья. Выбрал то, что подлиннее, Покорявей, суковатей… - То, что в печку не годится! - Подскочило то полено, Отрастило руки-ноги Рот разинуло широкий… - Мелькором оно назвалось! - Собрались сыны и дочки За столом Отца широким, Все расселись честь по чести… - Мелькор же – на стол с ногами! - Разложили угощенье, Мед потек в резные кубки, Все друг друга угощали… - Мелькор хвать - один все слопал! - Сыновья запели песню, Девы звонко подтянули, Слушал их Отец-Создатель… - Мелькор тут под лавку… - Нельо! - Молчу-молчу! Давай дальше! - Задал Эру им работу, Чтобы Арду обустроить. Все с умом взялись за дело… - Мелькор сел, в носу копает! - Махал горы воздвигает, Лес сажает Кеметари, Веет теплым ветром Манвэ… - Мелькор же все раскурочил! - Собрались в обиде Валар, На труды с печалью глядя И решили все немедля… - Отдубасить проходимца! - Между глаз заехал Махал Молотом своим могучим, Варда же копье воткнула… - Прямо в… нагруженное мыслями место Мелькору! - Ульмо в спину дал дубиной, Тулкас кулачищем в зубы, Оромэ коня направил, - Мелькора брыкнул чтоб … ну, опять в то же самое место! - Всех удачней Кеметари Топором своим махнула, Острым лезвием скосила… - Кано, не знаю, как сказать… сделала, чтоб мелькоры больше не плодились. - Манвэ тут метнул арканы, Дурня намертво опутал И велел тащить подальше… - Скажем, в мусорную яму! - Из пещерной тьмы глубокой, Из подземного молчанья Создал Эру валу Намо… - Мелькора учить велел он! - «Коль родился косоруким, Косоглазым, бестолковым Руки сунь себе под…» - Кано, ты тоже попался! - Сейчас исправлю… «Руки держит пусть подальше… - От чужой работы тонкой!» - А не то однажды Эру Снова обернет поленом Неудачное изделье… - И уже давно пора бы! Макалаурэ все тер себе пальцами виски – силы падшего валы еще хватало, чтобы вызывать головную боль. У Майтимо ныла правая рука. За дверью каютки зашуршала ткань. - Если нас слушали целительницы… - Не такая уж плохая песенка, Кано. Морьо и Курво сколько сил положили, чтобы максимально точно перевести на синдарин. А нолдэ из Валинора просто ничего не поймут. - Поешь чего-нибудь, Нельо? - Только вместе с тобой. - Я не хочу. - Не будешь ног таскать. А пользоваться ногами нам еще придется. - Может, завтра. Сейчас я отчаянно напьюсь этого отвара, потому что голову словно буравом сверлят. - Если Моринготто снова полезет в твои сны – пни его туда, куда советуют кхазад. «Ничтожные твари! Вы позволяете себе мерзкие шутки! Но я еще увижу суд над вами! Так ли беспечно и горделиво будете вы стоять перед Валар?!». - Надеюсь, нам предложат присесть. Макалаурэ кулаком поправил подушку и отвернулся к стене. Маэдрос решил покараулить сон брата. Моринготто наверняка опять попробует наводить свои мороки, чтобы отомстить за дразнилку. Там, среди своих рабов, Моринготто не терпел не то что неподчинения – недостаточного, по его мнению, рвения в подчинении. Пленников убивали просто за прямой взгляд, за поднятую голову. Как он сейчас бесится!.. «А ты упиваешься местью, Феанарион?! Ведь твоя нежная плоть все помнит! Лязгает железо – у тебя по спине бегут мурашки, верно? Скрипит дверь, скрежещет засов – ты содрогаешься. Уже и шрамы разгладились, но стоит кому-нибудь дотронуться до тебя неожиданно – ты вскидываешься! Там, в Мандосе, тебя без конца будет посещать видение Ангамандо. Ты не избавишься от моего присутствия в тебе, Руссандол!». - Как мало тебе надо для счастья, Моринготто! «А тебе?». - Много. Чтобы тебя никогда не было на свете!