Море

Море было огромным, манило своим прибоем, уничтожало камни, мир и чувство времени. Ноги были мокрыми, камни – холодными, а волны не желали успокаиваться, продолжая пениться, из-за чего намокла и часть джинсов. Хаято качнулся с пятки на носок, поджал пальцы, но больше с места не двигался. Кёя, стоящий чуть поодаль, подумал, что тот, скорее всего, заболеет. Нужно было ехать дальше. Оставаться долго на одном месте – непозволительная роскошь, которую они больше не могли себе позволить. В головах у обоих, в общем-то, было пусто, но оба были готовы сорваться и погнаться куда-то в любой момент. — Останемся? — нарушает тишину Хаято, и Кёя лишь отрицательно качает головой. Им уже перестали быть нужными слова, даже видеть друг друга не обязательно. Но необходимо, чтобы знать, что жив, дышит, стоит, вот, рядом, с холодными руками, замёрзший, хотя раньше, в дальнем и позабытом прошлом, был горячее печки. Просто так получилось. Не был виноват ни Кёя, ни Хаято, ни мёртвый Савада. Никто не был виноват. Просто всему приходит конец. — Пошли, — бросает небрежно Хибари, но с места не двигается. Он должен быть точно уверен, всё должно быть проверено, они не могут больше так рисковать. Сказать бы Ламбо что-то вроде: «ты трус и только поэтому жив», но Ламбо жив не был, как не был и трусом. Хаято с трудом самого с того света вытащили, а Кёю, кажется, убить было невозможно просто потому что. Когда Хаято всё же отрывается от созерцания холодной воды, подхватывает чистые кроссовки и идёт к машине, но только после этого идёт и Кёя. Он бы тоже не был против остаться здесь, купить домик и жить, не боясь, что завтра не может стать кого-то важного. Хаято не был особо важным. Хаято, по большей части, просто был, мелькал то тут, то там, говорил, где ещё базы, где должны были произойти застройки, где склады и ещё тучу полезной информации. Кёе это нужно не было, он и не запоминал, а Хаято знал это, выводил на карте что-то маркерами, цокал языком и зачёркивал очередной пункт. В целом и общем, Хаято даже не мешал. Он закидывает куда-то вниз кроссовки, садится на заднее сиденье и кутает замёрзшие ноги в покрывало, пока Кёя садится на водительское место и выезжает на трассу. — Сукин ты сын, Хибари Кёя, — говорит больше по привычке, пока бывший Хранитель выкручивает радио, пока не находит какую-то музыку. Знать новости мира им не нужно, и без этого дерьма хватает. Хаято подкладывает под спину какую-то мелкую подушку, берёт в руки карту и отмечает что-то. — Потом, когда это всё закончится, — начинает Хаято, — мы переедем сюда. Кёя не то согласно, не то в такт музыке кивает. Он хоть сейчас готов здесь поселиться, но нельзя. В бардачке, перевязанные цепью, лежат последние кольца Вонголы. Их бы уничтожить по-хорошему, чтоб наверняка не достались, но нельзя. Приказ есть приказ, хотя оба уже и не помнят его сути. Было в прошлой жизни или даже в позапрошлой. Явно не в этой, где случается только дерьмо и где на них охотятся, как на животных. — Нам бы, по-хорошему, убежище найти, куда возвращаться можно, — продолжает Хаято. Иногда его не заткнёшь, думает Кёя, но это лучше, чем когда тот беспросветно курит и молчит. Хибари уверен, что ещё чуть-чуть и пошлёт все правила этого мира к чёрту, потому что в голове уже путаются «можно», «нельзя» и «нельзя, но похуй». Всё переходит в один разряд, поэтому Хаято тянется за бутылкой воды чуть ли не через весь салон машины, в бардачок. — Ты нас угробишь, — как бы невзначай говорит Кёя. — Ага, — кивает Хаято и при очередном повороте вписывается лбом в спинку седенья Кёи. – Заебал так руль выкручивать, — говорит он почти беззлобно, Хаято почти пофиг, и он почти выгорел дотла, но пока ещё держится. У Кёи выгорать нечему, думает Хаято, он весь промёрз до костей, давно уже. Поэтому в итоге они почти не переругиваются, но дерутся как дикие, словно это их глоток воздуха. Трахались, наверное, так же, но до этого пока мыслей не было. Не то не хотелось, не то хватало драк, не то какое-то табу у этих двоих. Но «можно», «нельзя» и «похуй» продолжали мешаться в голове, продолжала ехать крыша и психика, поэтому грани, тонкие и непрочные, ненужные, стирались. Хаято был почти рад, ему было почти всё равно, а ещё Хибари охуенно целовался. — Сукин сын, — выдыхает Хаято прямо в губы Кёи, разбитые, припухшие. Он стирает с них кровь и утыкается лбом в лоб бывшего Облака. – Мы обязаны остаться у моря. Похуй, что там. Здесь нет связи и сети, в том городке нет мафии. Хаято не просит, он просто говорит по факту, и Кёя не готов был сдаться, но они оба слишком устали, вымотались, и им нужно было место, куда стоило возвращаться. Дом на берегу обрыва и с видом на море оказался лучшим вариантом. Лучшее, что они могли предложить друг другу, лучшее, что осталось от их спокойной жизни. Оба думали, что ненадолго, но их объявили мёртвыми, ненужными и с уничтоженными кольцами. Воскресший Савада почти удивлён, когда видит их. Но Хибари чётко шлёт его нахуй, пока Гокудера спит на втором этаже, а Кёя готовит завтрак. Савада почти не удивлён и лишь пожимает плечами. — Пусть кольца останутся у вас, — говорит он напоследок. Хибари хотел сказать, чтобы он подавился ими, или засунул себе в задницу, а ещё лучше в глотку, или чтобы Савада наконец-то сдох. Гокудера лишь закатывает глаза на недовольство Хибари. — Заткнись, я приготовлю тебе кофе, — говорит Хаято, и будь это не сейчас, а в тогда, когда-то давно, когда Гокудера ещё бегал хвостиком за Савадой, Кёя бы его избил, но сейчас лишь послушно замолкает и смотрит, как подрывник варит кофе. Он не умеет готовить ничего, кроме восхитительного кофе. Хибари бы удивился, но эта стадия прошла настолько давно, что теперь уже всё равно. Хаято тоже всё равно, поэтому он продолжает по инерции звать Кёю «сукиным сыном» и драться, Хибари по инерции остаётся с ним рядом, хотя мог давно уехать куда-то достаточно далеко. Они остаются на краю обрыва, чтобы однажды сорваться в море.