***
Миша хмуро смотрит на пару девчонок, сидящих по разным диванам в «Кейве». — Пошли покурим, — бросает он Максу. И первым идёт на выход. Макс пожимает плечами и идёт следом. Достаёт собственные сигареты, закуривает, щёлкая дешёвой кнопочной зажигалкой. — Я думал, их больше будет, — говорит Миша, раздражённо сбрасывая пепел, который не успевает даже толком накопиться на кончике сигареты. — Не всё сразу, Миш, — отзывается Макс, обеспокоенно наблюдая за ним. — Что, в этом городе никому поддержка, блять, не нужна? — Им нужна, — Макс коротко кивает в сторону закрытой двери в «Кейв». — Это уже не «никто». Миша шумно вздыхает. Он всю неделю занимался тем, что раскидывал по закрытым тематическим сообщества города информацию о сборе группы поддержки для ЛГБТ-молодёжи и сочувствующих. О встречах, на которых можно поговорить с другими представителями сообщества. Поделиться своими проблемами, найти эту самую поддержку. И на самую первую встречу пришло только двое девчонок. Макс не ожидал, что вообще кто-то придёт. Миша рассчитывал на аншлаг. — Из шкафа выходить даже так сложно, — говорит Макс. — Ты себе не представляешь, насколько. — Ты серьёзно думаешь, что мне было легко? — огрызается Миша. — Что я не ссал, когда сообщал друзьям, что да, мол, гомик? Не боялся, что меня мать погонит из дома, когда она меня запалила с проном? Не стремаюсь сейчас, что отец перестанет со мной общаться, когда узнает? Серьёзно, Макс? — Вот пойди и расскажи этим девочкам об этом, — спокойно отвечает Макс. — Расскажи о своей борьбе, а не наезжай на меня. Люди будут подтягиваться, дай им время что ли. Миша сжимает губы, дёргает плечами. Макс не понимает его проблемы. Организация группы поддержки — гораздо более полезное занятие, чем попытки взбираться на амбразуры и шатать слишком большую для одного человека лодку. Миша с этим даже соглашался. Но теперь раздражается от того, что пришло всего двое девчонок. Макс на его месте наоборот радовался бы тому, что хоть до кого-то сообщение о сборе дошло. Что кто-то не испугался. — Окей, — говорит Макс. — Тогда я пойду и расскажу о своей. Он тушит сигарету. Лучше всего было бы, чтобы на эту встречу смог прийти Карим. Но за администраторской стойкой сидит Лиза, а он с Данилом уехал на несколько дней в Питер. Конечно, ему нужен небольшой отпуск. Да и билеты были куплены давно, гостиница забронирована. Но с Каримом было бы гораздо проще. Макс уверен, что ему-то точно есть, что рассказать. Слушать, что там может сказать Миша, он не собирается. Потому что иначе его решимость поедет. Максу надо ловить момент. Он заходит в «Кейв», выдыхает и проходит к диванам. Садится на третий, упирается локтями в свои колени, чуть наклоняясь, сцепляет руки в замок. — Привет, — говорит он. — Меня зовут Максим. Мне двадцать лет. И я — гей. — Привет, — почти синхронно отзываются девчонки. В том, что они к ним, Макс не сомневается. Они у стойки ещё спрашивали, а не ошиблись ли. Здесь ли проходит встреча группы поддержки. Интересовалась каждая по отдельности, не спутать. — Я не знаю, как это должно работать, — признаётся Макс. — Вообще-то, эти встречи — инициатива моего... Молодого человека. Вы его видели, он там снаружи курит. И я думаю, что он тоже ни черта не представляет. Поэтому нам придётся разбираться совместно самостоятельно, да? — Да, — кивает одна из девчонок. — Я — Даша. Восемнадцать, гендерфлюид, сама пытаюсь со многим разобраться. Даша — худощавая и угловатая как подросток. У неё короткая стрижка, волосы выкрашены в сине-чёрный цвет. Она одета в широкие джинсы и клетчатую рубашку. Смотрит на Макса очень серьёзно и внимательно. И держит руки на почти плоской груди скрещенными. — Гендерфлюид? — переспрашивает Макс. — Это гендерная идентичность, — объясняет Даша. — Когда ассоциируешь себя с разными гендерами в разное время. Это внутреннее ощущение, сложно объяснить. — Я прогуглю, — обещает Макс. — А ты? — обращается он ко второй девочке. — Алина, — отвечает она, опуская взгляд. Голос у неё очень тихий. — Мне девятнадцать. Я... Мне... В общем, парни совсем не. Но я не хочу называть себя, ну. Лесбиянкой. Просто, может, я просто не встречала кого-то, кто, ну... У Алины длинные осветлённые волосы и густо накрашенные ресницы. Она нервно облизывает губы и старается не смотреть ни на Макса, ни на Дашу. Ей здесь совсем неуютно. Максу, когда он впервые сюда пришёл, тоже было неуютно. — Приятно познакомиться с вами обеими, — говорит Макс. Дверь в «Кейв» открывается, внутрь возвращается Миша. Макс смотрит в его сторону и легко улыбается. Кажется, он знает, с чего начать собственную исповедь. От этого «двадцать и гей» ему самому как-то некомфортно. Максу сложно говорить, но он смотрит на Мишу и понимает, что теперь будет проще. — У меня была девушка, — говорит он. — Когда я впервые сюда пришёл, у меня была девушка. Она сама проявляла всю инициативу, мне, как я думал, повезло. Я никогда не умел находить с ними общего языка. И как-то, если честно, не стремился. Не понимал, почему у пацанов в школе посрывало крышняки, когда девчонки начали, ну, вы понимаете, округляться во всех местах. Но думал, что так надо и я тоже должен. Руки у Макса начинают потеть. Он расцепляет их, встряхивает кистями и сам выпрямляется. — Я себя ненавидел за то, что меня не тянет на девчонок. И ещё больше — за то, что тянуло на пацанов. Когда я начал встречаться с девушкой, я точно решил, что я — не извращенец. Типа, перевоспитаюсь. А потом как-то пришёл сюда. Мне типа надо было время убить, у нас в общаге травили тараканов. Я мог пойти куда угодно, но пришёл сюда. Я знал, что здесь неофициальное ЛГБТ-пространство, потому что сидел во всяких сообществах с фейковых страниц. Ну, как сидел. Иногда заходил, а потом ненавидел себя. Макс быстро смотрит на Мишу. Тот коротко кивает и едва улыбается. — Я пытался убедить себя в том, что просто убиваю тут время, — продолжает Макс. — Но я ни фига не убедительный. Здесь я познакомился с Мишей. И, в общем, теперь у меня нет девушки, зато есть он. И я никогда не чувствовал себя настолько живым и на своём месте, насколько чувствую себя с ним. Я только учусь принимать себя таким, какой я есть. Я не могу громко признаться в том, что я — гей. Но уже научился тому, что без попыток себя ненавидеть и переделать под стандарты, живётся легче. И точно не вернусь к прежней жизни, точно не стану пытаться стать кем-то, кем я не являюсь. Самому Максу такая группа поддержки тоже нужна. Чтобы было где поговорить. Он это только теперь понимает, когда высказывается. Нельзя всегда и всё держать в себе. Максу становится легче дышать. Миша доходит до диванов и садится рядом с ним. Коротко хлопает по колену. — Миша — это я, — говорит он. — И недавно меня побили. В жизни не били за ориентацию, а тут шёл себе из магаза с пельменями и получил по щам, потому что гомик. Это, знаете, как странное откровение — мир нихуя не радужный. Бьют не только ребят, которые попадают потом в новостную сводку. Но я понял, что это — не повод сидеть на месте и уходить в тень. Мы имеем право на жизнь. Имеем право на любовь. Имеем право быть видимыми. Поэтому мы с Максом сейчас здесь. Потому что хотим, чтобы другие такие же, как и мы, чувствовали, что у них есть, куда пойти. Есть, с кем поговорить о своих метаниях, проблемах или отношениях с обществом. Мы видимы. Наши жизни важны. Девочки слушают внимательно. Даже Алина поднимает взгляд. Смотрит на Мишу боязливо, но с какой-то смутной надеждой. Макс улыбается ему. Да, он сам сказал многое. Но так, как Миша, он сказать не смог бы. Так чётко, лаконично и правильно. Макс понимает, что ему несказанно повезло встретить в своей жизни именно Мишу, а не кого-то другого, не менее запутавшегося, чем он сам. — Спасибо, что вы пришли, — добавляет Миша. — А теперь я, пожалуй, сделаю нам всем кофе. Он поднимается и идёт к администраторской стойке, за которой расположена кофе-машина. И Макс смотрит ему вслед с абсолютным и неподдельным обожанием.***
— Да ты не так это делаешь! — голос Макса чуть повышается. — Ну кто так угли раздувает? Миш, ну! Интенсивнее маши, интенсивнее... — Если такой специалист — сам и раздувай. Миша отходит от мангала и отдаёт ему пластиковую доску, которой обмахивал угли. Макс открывает рот, чтобы возразить, но не находится. Обычно это не так работает, да-да. Обычно делатель огрызается, но не заставляет советчика делать что-то за него. Макс хлопает глазами, смотрит на доску. Но всё-таки поднимается с бревна и идёт раздувать. Выходит у него ничуть не лучше. — Макс, ну кто так угли раздувает? — фыркает Миша, когда удобнее устраивается на нагретом Максом месте. — Кто-то спать будет на каремате, — бормочет Макс. — В спальник, блин, не пущу. Они вместе с Таней и Лизой стоят лагерем из двух палаток на озере. Приехали жарить шашлыки, купаться и вообще проводить летние выходные как белые люди. В комфортной компании, с гитарой и достаточным количеством запасённой выпивки. — В таком случае свинина, — говорит Миша, поднимая указательный палец вверх, — будет единственным видом мяса, которое окажется сегодня у меня во рту. — Фу, Миш, — морщится Таня. Лиза ржёт. Макс показывает Мише язык. Но, вообще-то, ему тоже смешно. Миша и пошлости — понятия совершенно неотделимые друг от друга. Влюбился Макс отчасти и в них. И теперь ему с этим жить. Впрочем, Макс не возражает. Они жарят шашлыки и только после перекуса собираются искупаться. С самого начала не было времени. Устанавливали палатки, разбирали запасы, ставили мангал и возились с мясом, потому что успели зверски проголодаться. Макс лезет в палатку, чтобы переодеться в плавки. Слышит снаружи вопль Тани: — Мишка, ну ты больной? Макс высовывается из палатки. Видит, что Миша уже в воде, уже плавает. И мокрой головой трясёт, как собака. — Макс, он с голой жопой полез! — возмущается Таня. — Усмири своего мужика! — Ты будто голых людей не видела! — орёт ей из воды Миша. — Тут же нет никого кроме нас! Макс быстро подтягивает плавки и выбирается из палатки, чуть не сбивая её. Миша — точно больной. Но Макс на удивление не видит в этом ничего криминального. — Чего ты кипешуешь? — спрашивает он у Тани. — Он же к тебе точно не полезет. На берегу кроме них и правда никого нет. Макс подозревает, что даже если бы и были, Мишу это от купания голышом бы не остановило. Он поворачивается к Лизе, чтобы в свою очередь сказать ей усмирить свою женщину. И замирает с открытым ртом. Лиза деловито стягивает с себя верх купальника, крутит его над головой и кидает Тане. Чужой пример, сука, заразителен. Макс плюёт на всё. Быстро стягивает с себя плавки и, пока не передумал, точно также с голым задом бежит к воде. Окунается сразу, ныряет с головой, потом отплёвывается и подплывает к Мише. Тот сгребает его в объятия и тут же целует. А затем отплывает чуть в сторону, начинает брызгаться и непотребно ржать. Лиза заплывает без купальника. Таня раздеваться отказывается. Максу слишком хорошо и свободно. Он обожает этих людей.***
На тематической пати в своём городе Максу некомфортно. В Москве на музыкальном фестивале было попроще. Там он не мог столкнуться ни с кем, кого мог бы знать. Но пропустить эту пати ему было никак нельзя — на неё пригласили выступать Мишу и Лизу, пытающихся образовать квир-дуэт. Всего на несколько песен, но это всё равно для Макса становится событием. Он слишком любит смотреть на то, как пальцы Миши перебирают струны гитары. Слушать, как он поёт. Наблюдать за тем, как отдаётся своей музыке. Поэтому Макс отказывается от идеи притвориться больным и остаться дома. Он старается не светиться. Сидит за небольшим столиком вместе с Алиной и Дашей. Не пробирается к танцполу, не идёт за выпивкой. Её вроде как должна была принести Таня, но она где-то пропадает. Наверное, встретила кого-то из своих многочисленных знакомых и разговорилась. Макс не видит никого из тех, кого знает. Ну, кроме «своих» девчонок. Но они не считаются. Алину так и вовсе пришлось долго и мучительно уговаривать прийти. Макс думает, что ей нужно чаще выбираться из дома и встречать новых людей. Она какая-то очень депрессивная. В ней Макс видит своё отражение. То, что было бы с ним, не встреть он Мишу. Скорее всего тоже начал бы скатываться от меланхолии и ненависти к себе в полноценную депрессию. Ему повезло встретить родственную душу до того, как это произошло. Поэтому в социализацию Алины он очень хочет инвестироваться. Таня с выпивкой и ещё какими-то парнями прилетает к столику. Уровень комфорта Макса падает ещё ниже. Он переглядывается с Алиной, строит невпечатлённую рожу. Миша и Лиза как раз выходят на небольшую сцену. Макс выдыхает поднимается в полный рост и заходится в приветственных аплодисментах. Даша рядом с ним свистит, не вставая из-за столика. Миша подмигивает ему и поправляет микрофон на стойке под свой рост. Макс садится на место. — Это — мой парень, кстати, — заявляет он, чтобы все за столиком слышали. Максу кажется мелочно важным об этом сказать. Пускай все знают, что этот красавчик — весь, просто по уши, его. На всякий случай. Чтобы никому в голову не пришло на Мишу заглядываться кроме как на сцене. Макс не чувствует себя достаточно уверенным в себе, особенно на его фоне. Но надеется, что в какой-то момент это исправится. Миша начинает петь и для Макса всё стирается. Он слушает, впитывает в себя его голос, блаженно улыбается и практически не моргает. Макс слышал эти тексты уже много раз, где-то даже сам помогал с рифмой. Но всё равно с них выносится. И ещё больше — со взглядов, которые бросает в его сторону Миша, пока поёт. Они переглядываются так, что кажется, будто здесь кроме них вообще никого нет. А когда подключается голос Лизы, он просто дополняет это ощущение, не перекрывая и не возвращая на землю. Колени у Макса от этого ощущения дрожат даже под столом. После окончания выступления Миша благодарит слушателей, отключает гитару, коротко бросает что-то Лизе и спрыгивает со сцены. Он идёт к столику, протискивается к Максу и порывисто прижимает его к себе. И Максу наконец-то становится комфортно.***
— Ты с утра со мной поедешь? — спрашивает Миша, сбрасывая пепел в жестяную банку из-под кофе. — Не, я до понедельника останусь, — мотает головой Макс. И тоже тянется к этой банке. — Смородины как раз зацеплю, завтра с бабушкой собирать будем. — Это я одобряю, — кивает Миша. — Со смородины меня пока не тошнит. Но это же, получается, мне два дня без тебя куковать? Я сдохну. — Ты работать будешь. Не успеешь сдохнуть. — Это же опять дрочить. Миша корчит грустную мину. Макс закатывает глаза и тушит сигарету о край банки. Он понимает, на что Миша намекает. Бабушка-то уже спит. Они видели, когда спускались из чердачной комнаты курить. Оставить её одну на произвол огородной судьбы Макс точно не может. Раньше времени не уехать. Пара дней без секса — вообще не страшно. Да они и не трахаются целыми сутками с перерывами на обед. Разговоров на эту тему получается гораздо больше. Макс отлипает от стены сарая и шагает к Мише. — Ты озабоченный, — говорит он. — Это от большой любви, — улыбается Миша. Да так, что у Макса всё сводит до дрожи. Он забирает у Миши сигарету, аккуратно тушит её и, сглатывая, тихо просит: — Ещё раз это скажи. — Что? — Ну. Про большую... — Я люблю тебя, Максим. Миша кладёт руку на шею Макса, зарывается пальцами в отросшие волосы. И притягивает его к себе, чтобы поцеловать. Жадно и бескомпромиссно, не дожидаясь ответа. Слова в некоторых случаях становятся просто лишними. Это — один из таких случаев. Макс отвечает с не меньшей порывистостью, прижимается к нему теснее, запускает руку под футболку, суматошно проезжается ладонью по спине. А затем отстраняется и смотрит Мише в глаза. Сначала — почти не веря в собственное счастье. Потом — с решимостью отплатить натурой за это счастье. Макс коротко целует Мишу, а затем встаёт перед ним на колени и приспускает его штаны вместе с бельём. Чесать языком о чувствах спонтанно у него не получается. А вот работать выходит всё лучше и лучше. То, как реагирует на это Миша, становится красноречивым подтверждением.***
— Макс, носки под диван затолкай! — орёт Миша из кухни. — Все, что найдёшь! Макс поджимает губы. Все раскиданные вещи он уже затолкал в корзину для стирки под ванную. О чём Мише уже говорил. Он даже стиралку успел загрузить светлыми вещами. И диван сложил, и покрывалом застелил. А Миша всё намывает посуду и пидорит кухню. С самого утра, практически безвылазно. Что там пидорить, Макс не понимает. Да и зачем так носиться — тоже. Ну придёт к ним в гости его мама. Ну не умрёт она от пыли. Они всё равно не так давно делали генеральную уборку — аккурат перед приходом хозяйки квартиры за арендной платой. Однако, Миша носится, нервничает и забывает обо всём, что Макс ему говорит. И проветривает кухню после каждого перекура, что создаёт сквозняк и очень раздражает. Повезло Лёхе — опять уехал на какой-то свой анимешный конвент. Макс поднимается из-за ноутбука и идёт на кухню. Миша нервно курит с открытой форточкой. Стоит у окна, обнимает себя одной рукой, выбивает ступнёй какой-то неровный ритм. Макс подходит к нему со спины, обнимает за пояс и тычется губами куда-то в шею. — Успокойся ты, — говорит Макс. — А то твоя мама не понимает, куда идёт чаи гонять, да? В квартире трое мужиков... — Понимает, — обрывает его Миша. — Но пойми и ты меня, Макс. Я хочу, чтобы она посмотрела на то, как мы охрененно тут живём и наконец-то поняла, что мне хорошо. Что меня не надо пытаться уговорить вернуться домой. Что я капец как счастлив со своим парнем. Чтобы приняла уже... Нас. Миша аккуратно, чтобы не задеть сигаретой, разворачивается в объятиях Макса. Кладёт одну руку ему на плечо, смотрит очень внимательно. — Может, это и тупо, — продолжает Миша тише, — но я бы хотел получить её одобрение. Чтобы она перестала тяжело вздыхать каждый раз, когда я там дома упоминаю твоё имя. Я, блять, хочу ей рассказывать о том, как мы с тобой проводим время и чего совместно планируем. Без вот этих вот драматичных вздохов. — И ничего не тупо, — отвечает Макс. В этом плане Макс ему немного завидует. Если узнает бабушка, считать Мишу хорошим мальчиком она моментально перестанет. А потом её хватит приступ. Женщина ведь старой закалки. Не готова к таким поворотам. Искать же мать только ради того, чтобы признаться ей в том, что встречается с парнем, совсем бессмысленная затея. Макс утыкается лбом в плечо Миши, обнимая крепче. — Сейчас же весь пол пеплом засру, — бормочет Миша. — Ну, Макс, ну... Погоди я затушу, а то опять подметать придётся. — Я подмету, — отвечает Макс. — Стой, блин, смирно. Он вдыхает его запах, согревается его теплом. Поражается тому, как сильно и его начинает волновать визит Светланы Михайловны. Максу теперь тоже хочется, чтобы она не нашла, к чему придраться. Чтобы приняла его как бойфренда своего сына. Чтобы всё в конечном итоге было хорошо и радужно. Макс знает, что не будет. Если Светлана Михайловна не готова принимать, она найдёт, к чему придраться. А если готова, то закроет на любые мелкие косяки глаза. Но независимо от готовности, радужно не будет просто потому, что он — не девчонка. Недостаточно хорош для её сына по половому признаку. И он сам не уверен в том, что хочет с ней общаться и сближаться. Подготавливаются к визиту они обстоятельно. Вдвоём. Макс даже успевает до прихода Светланы Михайловны сбегать за тортиком, чтобы угощать её не одними солёными крекерами к чаю. Это они их тут поглощают пачками, на визит матери нужно что-то серьёзнее. Миша предложил взять рулет. Макс принёс торт. — Я тебя обожаю, — говорит Миша, разрезая бечёвку, стягивающую коробку. От звонка в дверь они вздрагивают оба. Открывать, конечно, идёт Миша. Макс стремительно заливает чайник и раскидывает пакетики по чашкам. Пытается даже как-то пригладить волосы, чтобы не торчали во все стороны. Бесполезно. Он не думал, что для него это окажется чем-то действительно волнительным. — Здрасьте, — нервно улыбается он, когда Светлана Михайловна вместе с Мишей заходит на их кухню. — Накурили-то тут, — сразу морщится она. И выставляет на стол полупрозрачный пакет с фруктами. Макс суетится и лезет в холодильник под окном за вареньем от бабушки. Старается не реагировать, не говорит, что в последний раз они курить вообще выходили на улицу, чтобы лишний раз не дымить на кухне. Макс не хочет оправдываться. Он молча разбирает принесённые фрукты, моет их под проточной водой, раскладывает по тарелкам. Светлана Михайловна, едва успев присесть, поднимается из-за стола. — Давай я бананы порежу, — говорит она. И беспардонно отстраняет его от кухонной столешницы. Макс поджимает губы. Ясно всё. Понятно. — Питаетесь тут, наверное, одними полуфабрикатами, — добавляет Светлана Михайловна. — И всякими вредностями. Да, Миша? — она быстро оборачивается через плечо на сына. — Максим, знаешь, почему Миша не ушёл по весеннему призыву в армию? — Потому что у меня белый билет по гастриту, — закатывает глаза Миша. — Я ещё зимой лежал в больничке. Максим, знаешь, почему? Потому что папа рыбачит с главой гастроэнтерологического отделения областной больницы. Не настолько страшный у меня гастрит, чтобы с ним госпитализировали. Макс об этом не знал. Ему вообще в голову не приходило подробно расспросить Мишу о том, а нет ли у него каких заболеваний. Даже про венерические не задумывался. Правда, теперь и смысла нет — если что-то есть у Миши, оно есть и у него. И наоборот. До Макса это только сейчас доходит: они занимались оральным сексом без защиты. Впрочем, эта мысль вызывает у него не ту реакцию, которую должна. Макс прикидывает, сколько денег можно сэкономить на презервативах при таком раскладе. И как оно вообще будет — без презерватива, с полным контактом. От этого бросает в жар. Макс стремительно краснеет. — И вообще, я хотел пойти в армию, — добавляет Миша. — Ну куда тебе в армию, — вздыхает Светлана Михайловна. — С твоими-то... Наклонностями. — Но хорошо, что не пошёл, — отмахивается Миша. — Иначе я бы Макса не встретил. Надо будет Сергею Витальевичу бутылку поставить за то, что зимой меня в своё отделение принял. Светлана Михайловна возвращается к столу с мрачным выражением лица. Макс обхватывает руками кружку с чаем и опускает взгляд, чтобы на неё не смотреть. Он не в своей тарелке. А головой так вообще не здесь. Чай с тортом и фруктами они пьют относительно мирно, больше не поднимая никаких спорных тем. Макс даже в какой-то момент рассказывает о своих планах на будущее. Ну там. Получить диплом, пристроиться в какую-нибудь студию веб-дизайна. Активно развиваться в своей сфере деятельности. Светлана Михайловна даже выдаёт дежурное одобрение. Миша о своих планах ничего не говорит. Макс знает, что их у него полным полно. Но связаны они с деятельностью ЛГБТ-сообщества, а не с карьерой и чем-то таким. Мишу полностью устраивает простая работа в кофейне. И не устраивает — то, что творится в их стране. После чаепития они переходят в комнату. Светлана Михайловна заявляет, что хочет посмотреть на то, как они живут дальше кухни. Она проходится по комнате, осматривается. — Да, женской руки вам тут, конечно, не хватает, — говорит она. И этим снова выбивает у Макса почву из-под ног. Да сколько можно-то? — Нет, — говорит Макс. — Рук нам своих хватает. Миша смотрит на него неверящим немигающим взглядом. А потом начинает хохотать, падая на диван. Припадочно хохотать. — Боже, мам, — выдавливает он сквозь хохот, — ты себе не представляешь, как я его люблю. Особенно когда он такие коры мочит. И, отсмеявшись в полной тишине, Миша добавляет: — Нам хорошо, мам. И у нас всё хорошо. Правда. На Макса он смотрит открыто и широко улыбаясь. Счастливо. Так, что даже Светлане Михайловне приходится смириться. — Хоть с перспективами парня себе нашёл, — ворчит она. — И то хлеб. Нормально выдохнуть у Макса всё равно получается только тогда, когда за матерью Миши закрывается входная дверь. Он думал, что пройдёт хуже. Но, кажется, ничего страшного не произошло. — По-моему, она от меня не в особом восторге, — признаётся он Мише. — Ерунда. Она тебя ещё полюбит как родного, поверь мне. Потому что тебя невозможно не любить. Миша приобнимает его за плечи и быстро целует в щёку. А потом уходит на кухню — дожирать остатки торта. Макс же некоторое время стоит в коридоре и блаженно улыбается. Не так важны перспективы и чьё-то одобрение, когда он уже нашёл своё место в жизни. Рядом с самым взбалмошным и прекрасным парнем на свете.