Ещё не поздно

Ямамото проснулся, будто его кто-то толкнул под бок, и тут же дернулся, напряженно осматриваясь. Дыхание перехватило от непонятного страха. Он спал в комнате Гокудеры? На кровати Гокудеры? Рядом с Гокудерой?! Ну да. И ему было хорошо. Лучше, чем все последнее время. Ямамото сел и скинул полосатый плед – он точно помнил, что не накрывался, а, значит, его накрыл Гокудера. За окном уже было темно. Ямамото глянул на стол – электронный будильник показывал девять вечера. Он спал несколько часов. Бессонница сдала завоеванные позиции. Ямамото погладил ладонью видневшуюся под смятым покрывалом сине-белую простыню и глубоко вздохнул. Ерунда какая-то. Он же всего лишь пришел поговорить. Два дня собирался с мыслями, решал, что скажет, даже ответные реплики Гокудеры придумывал, планируя разговор. Все время об этом думал, как камень на плечах тягал. В школе Цуна опять ходил расстроенный, и от его взгляда – как у ребенка, родители которого разводятся – было еще хуже. Даже отец недовольно покачал головой, глядя, как Ямамото раз за разом отрабатывал во дворе удар, который и так был идеален. А потом старик позвал на тренировку в додзе. Ямамото узнал еще одну истину – бой и меч умеют подарить забвение. Бейсбол – нет. Бейсбол хорош для счастливых дней. Меч выкован для любых времен. И, наверное, в этом бою, пусть и тренировочном, несмертельном и почти безболезненном – отец не щадил, но синяки от боккена пройдут и забудутся – он решился. Переступая босыми ногами по деревянному полу, поднимая руку для удара, уклоняясь от ответного, падая на колени, когда боккен свистел над головой, уворачиваясь и наступая… Ямамото дрался не с отцом. С прошлым. С тем вечером. Забывал запах несъеденных персиков. Прокуренных простыней. Вкус своих слез, которые он глотал, давясь стыдом, бессилием и ненавистью. Забывал звук ударов, когда ломались чужие кости, и тело падало на асфальт. Это была та особая забывчивость – беспамятство, пустота и тишина – после которой можно начать все по-новому. Некоторые еще говорят «с чистого листа» – перевернул страницу, исписанную кривыми иероглифами, закапанную слезами и испачканную грязными пальцами, а на новом белоснежном листе красивым почерком написал «Гокудера Хаято. Друг». И неважно, что через чистый лист просвечивают еле видные каракули, как пляшущие жуки, готовые ужалить. Когда новая страница будет исписана до конца, они станут совсем незаметными. А дальше будет еще одна страница, и еще – книга жизни Ямамото не должна быть короткой. И он будет не против, если имя Гокудеры не придется вычеркивать с этих страниц. Осталось сказать об этом Гокудере. Ямамото только не знал как. Слова – это сложно. Оказалось, что вместо слов может говорить музыка. Ямамото нужно было просто ответить. И он отвечал – невпопад и глупо смеясь. Он всегда чувствовал себя рядом с Гокудерой сельским увальнем, увязавшимся за городским умником. Гокудера был такой беззащитный, когда играл. Он даже глаза закрыл, покачиваясь в такт мелодии, показавшейся Ямамото тревожной и очень-очень грустной. А потом он узнал, что Гокудера стесняется своей игры. Все-таки он странный и смешной, такой же, как тогда, когда шарахался и ругался, стоило Ямамото положить руку на костлявое плечо. Ямамото смотрел, как худые пальцы жмут на черно-белые клавиши, и думал, что вот и еще одна причина все простить и забыть. Просто чтобы иногда приходить к Гокудере и слушать, как он играет. Но он ведь не успел сказать об этом, он проснулся, а никого нет. Ямамото аккуратно расправил смятое покрывало, сложил плед. Провел рукой по взлохмаченным волосам. Вздохнул. Улыбнулся. – Ты будешь кофе? У меня только растворимый. Гокудера стоял в дверях и смотрел на Ямамото настороженно, будто готовый сорваться в любой момент и сбежать испуганный светом дикий зверь. Еще не матерый, но хищник. – Буду. – А еще есть нечего. Ну, то есть к кофе. Сейчас разогрею обед, я купил недавно… – Я есть не хочу. Спасибо. На кухне – неуютной, без всяких там милых сердцу хозяек мелочей и кружевных занавесок – кипел чайник, а на столе стояли две чашки. Обычные, дешевые, из супермаркета. Гокудере или было все равно, или он специально выбирал безликие вещи, которые не делают дом – домом. – Ты как? – Гокудера отвернулся, насыпая в чашку то, что кто-то решил считать «кофе». У Гокудеры джинсы съехали вниз, нелепо обвиснув на заднице, а с пояса свисали две цепочки. Ямамото всегда хотелось ухватиться за эти «погремушки» и подергать. Детское желание – но Гокудеру вообще хотелось все время дергать со всеми его безделушками, цепочками, футболками, браслетами и иногда – резинкой в волосах. И слушать при этом, как он недовольно вскрикивает и ругается, но Ямамото знает – не всерьез. – Нормально. Я не думал, что усну. – Наверное, устал. – Ага. Гокудера поставил перед ним чашку, чуть не расплескав «кофе» на стол, и сел напротив. От чашки красиво шел дым, а Ямамото вдруг и в самом деле захотелось есть. – Я устал от того, что мы… – И не скажешь же «поссорились». Поругались. Разошлись. Гокудера сглотнул, и его рука на столе сжалась в кулак. Как будто сейчас решалась его судьба – последний решающий бросок, противник внимательно смотрит, трибуны ревут, и у тебя полсекунды на все. Ямамото не умел говорить о том, что чувствует. Пришлось сказать просто и непонятно: – Я хочу жить дальше. – Я тоже, – Гокудера наклонил голову. – Но ты же сам знаешь, что это невозможно. – Ты просил прощения и я… – Я же знаю, что такое не прощают! – Гокудера почти крикнул и тут же успокоился. И кулак разжал. Ямамото вздохнул. – Я же прощаю. – Ты не можешь. Ты… – Я что, должен тебя в этом как-то убедить? Гокудера заткнулся и недоуменно посмотрел на Ямамото, аккуратно размешивающего в чашке сахар. И покраснел. – Ты не делаешь это из-за того, что… – Из-за чего? – Ну… Из-за Десятого… Не знаю. Вот уж действительно, давайте искать повод. Ямамото же в самом деле не хотел думать не хотел ни о чем таком. Он просто знал, что простить. А потом дергать Гокудеру за цепочки и слушать, как он играет. Хорошая причина. – Гадость этот твой кофе. – Кофеварка сломалась. – А-а. Гокудера неловко поерзал на стуле и сказал: – Надо новую купить. В воскресенье пойду. – Хочешь, я с тобой? – Д-да. А ты… – Что? – Я думал, ты пойдешь гулять со своей девушкой. Ямамото секунду смотрел на прикусившего губу Гокудеру, а потом расхохотался. Гокудера еще и ревновал! Только что готов был страдать от собственной вины, а теперь его волновали девчонки Ямамото! – Не смешно, – и даже насупился обиженно. – У меня нет девушки. Я пойду с тобой за кофеваркой. Ну, если ты хочешь. – Хочу. Конечно, хочу. У Гокудеры было такое лицо, что Ямамото не выдержал и отвернулся. Все-таки он ни на мгновение не забывал о его признании. Подоконники и сигареты теперь знаки чужой любви. А про поцелуй Гокудера спрашивать не стал, и хорошо. – В школе сегодня контрольная была. По физике. – Ты написал? А Десятый? – Ну, если что, перепишу. А Цуна вроде написал. Ты же ему что-то там объяснял. – Я по алгебре объяснял! Блин, Десятый… – Ты завтра придешь на уроки? – Да. Я просто… ну, не хотелось. – Ладно. Пора было домой. Отец еще волноваться начнет. – Спасибо за кофе. Пойду, наверное. – А… Ну да, – Гокудера выглядел не огорченным, а таким… Как будто он не верил в происходящее и боялся проснуться. – Давай, я тебя до перекрестка провожу. Хочу прогуляться. Ямамото подождал, пока Гокудера натянет ветровку и наденет кроссовки – разношенные, удобные, их даже расшнуровывать не надо. У него самого были такие же. Некстати вспомнилось, как Гокудера трогал и гладил его запыленные кроссовки во время того приключения с наркотиками. Это последнее, что он запомнил, дальше был обморок, тяжелые сны и пробуждение под капельницей. – Идем. Я, может, успею в магазин, кофе нормальный купить. – Он уже закрыт, – Ямамото накинул на плечо сумку и ждал, пока Гокудера выберет нужный ключ. – Завтра купишь. После школы можем зайти. Гокудера кивнул и вдруг покраснел. Или так показалось в неярком свете лампы? – Цуна сказал, что Реборн хочет устроить нам всем тренировку. – Всем Хранителям? – Угу. Рехей экстремально рад. Ямамото осторожничал в этой невинной болтовне, будто ждал подвоха – а если не получится? Если они не смогут как раньше? Если будут неловкие тяжелые паузы, натянутый смех и нервное подыскивание «безопасных» тем для разговора? Но вроде получалось. Ямамото расслабился и даже привычно закинул руки за шею, потягиваясь, – вроде и выспался, а спать все равно хотелось. Гокудера курил на ходу и рассказывал ему, почему Шопена любит больше, чем Шостаковича. Небо, наверное, было звездным. Фонари мешали разглядеть. Прохладный ветерок, пустынная улица и их шаги – целый уютный мир. Наконец-то мир, а не война. – Сыграешь мне еще вот это… Ну, что ты играл. – Если хочешь, – в темноте глаза у Гокудеры казались черными. – Я и другое могу. Если тебе действительно нравится. – Нравится. Ты… Ну, нравится, да. А на матч придешь? – Это же в субботу? Да. В темном переулке кто-то смеялся, мяукала кошка. Вдалеке проехала машина, сверкнув фарами. – Отлично. – Думаешь, это поможет твоей команде победить? – Гокудера усмехнулся почти так же, как раньше. – Не знаю. Я просто рад. А вдруг поможет? Ямамото хотел побеждать, и что-то такое подсказывало ему, что с Гокудерой побеждать легче. – Если победите, я… черт! – Осторожно! Ямамото инстинктивно подхватил чуть не растянувшегося на асфальте Гокудеру за руку и замер, сжимая худое предплечье и чувствуя его тепло. Гокудера не спешил высвобождать свой локоть и тоже стоял. Дышал чаще и как будто сам грелся чужим теплом. Дальше он и сам не понял, что случилось. Просто рванулся вперед, обнимая Гокудеру, чувствуя ответный огонь объятий, крепко сжал, почти смеясь от облегчения. Они так стояли минуты три. Или больше – чувство времени ушло. А потом почти одновременно разняли руки. – Так что, если мы победим? – У Ямамото был хриплый голос. – Я буду играть для тебя столько, сколько захочешь. – Шопена? – Ага. Можно Шопена. Гокудера чиркнул зажигалкой и с удовольствием затянулся. Алый кончик сигареты ярко светился в ночи. – Я обязательно выиграю. – Ты так хочешь послушать Шопена? И тут Ямамото, наконец, расхохотался. Гокудера недоуменно посмотрел на него, а потом тоже рассмеялся. Вместе они никогда не проиграют. Конец