Ещё не поздно

Почему-то сигареты заканчиваются всегда неожиданно. Только что был полный блок – и вот уже в длинной коробке пусто. А потом пустеет и последняя пачка. Надо идти в магазин. Заодно можно и поесть купить. Гокудера сам знал, что в последнее время слишком много курит. Это еще ничего, но вот только ничем другим он больше не занимался. Сигарета за сигаретой – и не было сил прервать это оцепенение. Гокудера даже не думал, что способен на такие эмоции – от «убью ее» до «убью себя». Убить Ямамото ему в голову не приходило. За два дня, прошедшие после того, подсмотренного поцелуя, он прошел все круги ада. Бросался с кулаками на стены, до крови сбивая костяшки, собирал вещи, чтобы уехать в Италию – действительно собирал; потом вспоминал о Десятом и вытряхивал барахло из сумки. Набирал номер Ямамото, готовый униженно валяться у него в ногах, просить, умолять хотя бы о капельке внимания; он был готов на что угодно, лишь бы иметь возможность хоть иногда прикасаться к нему. Ямамото ведь не откажет, да, ведь не откажет? Гокудера ведь мог привязать его к себе – чувством жалости. И тот бы общался с ним – опять же, из жалости, как с душевнобольным. Потом Гокудера вспоминал про гордость, замирал, словно оледеневая, снова смотрел на чемодан и клялся себе забыть об этом придурке. А потом все закончилось. Он закончился. И ревность эта бессмысленная – тоже закончилась. Вместе с последним стаканом, осколки которого разрезали ладонь. Гокудера смотрел на алые капли, падающие на пол, и думал, что Ямамото совсем того не хотел. Не хотел на свою голову проблем с озабоченным мудаком. Наверное, мечтал о какой-нибудь девчонке типа той, с которой целовался. Нет, не о вчерашней, Гокудера знал точно. О какой-нибудь другой. Хотя это ведь Ямамото. Никогда не знаешь, о чем он на самом деле думает. Вчерашняя девчонка ему совсем не подходила, она была бестолковая и скучная, но даже у нее шансов оказаться с Ямамото было больше, чем у Гокудеры. Она ведь не предавала его. И может, как раз с ней он мог бы стать счастливым. Может, ему именно такая и нужна – обычная симпатичная девочка. В груди ныло, но уже совсем не так, как тогда, при виде лица Ямамото, наклонившегося для поцелуя. Он был такой смешной и сосредоточенный, а еще как будто изголодавшийся… Гокудера не досмотрел, было слишком больно и плохо. Пусть идет к ней. Пусть идет к кому угодно – лишь бы вернулся его другом, тем, кого он знал столько времени. А вот об остальном… об остальном придется забыть и смириться. У него зеленые глаза, а не карие, Япония расположена на островах, Земля вращается вокруг солнца, корень из четырех равен двум, а Ямамото его никогда не полюбит. Все. И он это не изменит, как бы ему ни хотелось. Нужно просто жить дальше – с тем, что есть. И не напортачить снова. Было все еще больно, но в квартире как будто стало светлее – и ушла тяжесть, давившая все это время на плечи. Можно просто радоваться тому, что есть ради чего жить. И любить все же лучше, чем не любить. Наверное. По крайней мере, Гокудере хотелось так думать. Он поднялся со смятой постели, достал деньги – в бумажнике оказалось почему-то больше, чем он ожидал увидеть. Наверное, опять Бьянка подкинула. Хотя сестра в последнее время не заходила… Гокудера вспомнил, что он просто ничего не тратил. Покупал сигареты и воду, а когда болел, ел то, что приносили Шамал и Десятый. Сунув купюры в карман брюк, он натянул ветровку и вышел на улицу. Слепило солнце, казавшееся невыносимо ярким после темной задымленной квартиры; от него слезились глаза. В маленьком магазинчике, где Гокудера обычно покупал еду, звякнул колокольчик над дверью, приветствуя. Ровные ряды полок и холодильников были забиты полуфабрикатами. Раньше он покупал суши в квадратных коробочках, аккуратно запаянных в тонкую пленку. Но после того как попробовал суши у Ямамото, больше не смог есть магазинные. Ямамото. Черт, Ямамото. Пальцы нашарили гладкий корпус сотового – он так ни разу и не позвонил, даже проверить, не разблокирован ли его номер. Гокудера зло усмехнулся. Черт со всем. Не первый раз. Когда умерла мама… в общем, он привык. Только в этот раз все-таки ему повезло больше. Никто не умер, и это главное. Он осмотрелся. Молоденькая продавщица листала журнал, квадратные часы на стене под потолком отсчитывали время. Гокудера накидал в корзину несколько пакетов с замороженными готовыми обедами, взял большую банку томатного сока, блок сигарет и пошел к кассе. Дома свалил покупки в холодильник, не разбирая, бросился в комнату и начал сгребать в одну кучу вещи. Натолкнулся на старые штаны и узнал в них джинсы, в которых он был, когда в тот раз приходил Ямамото. В помойку. Остальное полетело в стиральную машину. Он безжалостно выкидывал все, что ему хоть сколько-нибудь не было жалко. Шамал однажды сказал – если не пользовался вещью полгода, выбрасывай, она тебе не нужна. Стул с треснувшей ножкой – год назад собирался что-нибудь сделать, а он все так и стоял, покачиваясь. Десятый уже падал один раз. Старое одеяло – все собирался отнести в химчистку, потому что залил пивом. К черту. Он освобождал квартиру от барахла так, как будто от этого зависела его жизнь. Гокудера умудрился даже перебрать и разложить по коробкам динамит – дело, которое он черт знает сколько времени откладывал. Он со скрежетом тащил эти дурацкие раздвижные стенки, которые ему достались в придачу с квартирой, и соседи смотрели недоуменно. И плевать. Ими он тоже ни разу не воспользовался. Когда он закончил уборку, уже стемнело. Чертовски хотелось есть. И играть. Гокудера провел по крышке рояля. Он так давно его не открывал. Тронул белые клавиши. Мучительно, до зуда в кончиках ногтей захотелось музыки. Гокудера подтянул ногой круглый табурет, чудом уцелевший после «зачистки» квартиры от хлама. Он не собирался играть «Весенний вальс». Он вообще не любил Шостаковича. Но руки сами легли на клавиши, и по комнате поплыла мелодия. Сначала неуверенная, она набирала силу, текла сквозь сознание. Он, оказывается, ничего не забыл – даже то чувство полета и торжества, когда под пальцами оживали звуки, сплетались в единое струящееся полотно. Последний аккорд задрожал в воцарившейся тишине и замер. – Никогда не слышал, как ты играешь, – В дверях стоял Ямамото. – Как ты вошел? – лицо и шею начала заливать предательская краска. Лучше бы его застукали за уборкой. По крайней мере, это мужское занятие. А не это… бесполезное бряцанье. – Дверь была открыта, – широко улыбнулся придурок, и Гокудера вздохнул – кое-кто совсем не меняется. – Ну и я услышал музыку, решил посмотреть… – Вот и посмотрел, – все еще было стыдно. – Ага, – Ямамото прошел в комнату, оглядываясь. – Привет. – Привет. – Цуна волновался, просил зайти и… Гокудера аккуратно закрыл крышку рояля. Смахнул несколько пылинок. Взглянул на Ямамото. Тот стоял, засунув руки в карманы и прислонившись плечом к пустой стене – раньше на ней висела узкая полка с какой-то декоративной посудой. – Я нормально. Спасибо. Ямамото продолжать смотреть, а Гокудера разглядывал его. Ощупывал взглядом черты, словно видел впервые. Радовался. Струна, натянутая между ними, обвисла и словно парила в воздухе. Исчезло напряжение. От присутствия Ямамото было тепло. Наверное, если бы он мог, он вел бы себя по-другому – хлопнул по плечу или приобнял, а, может, шутливо подтолкнул. У Ямамото всегда получалось, но Гокудера так не умел. Хотя сейчас – именно сейчас – очень хотелось. – Проходи, – буркнул он, отворачиваясь. Ладно, и так хорошо. Даже молчать. Даже цедить неловкие фразы. Ямамото, оглядываясь, прошелся по комнате. – Оказывается, у тебя столько места, – засмеялся он. Гокудера пожал плечами. – Ты здорово играешь. – Спасибо, – было неловко, но очень приятно. – Я не очень играю. Если бы занимался постоянно…. Ямамото смотрел на него внимательно. – Ты умный и талантливый, – тихо сказал он. – Я в сравнении иногда чувствую себя ущербным, – Ямамото хохотнул. Гокудера изумленно вскинул голову: – Ты идиот? – Ну тебе же все легко дается, ведь так? Гокудера смотрел, больше и больше изумляясь. Ну придурок как есть. Он себя что, совсем со стороны не видит? – В жизни есть умения поважнее, чем музыка или математика. – Наверное, – легко согласился Ямамото и встал перед кроватью. Гокудера замер. А тот сосредоточенно рассматривал узор на новом покрывале. – Я его выкинул, – собственный голос прозвучал сдавленно. – То покрывало. Ямамото оглянулся, странно посмотрел и вдруг забрался на кровать. Постоял на четвереньках и осторожно лег на живот, зарылся лицом в подушку. Гокудера смотрел на широкие плечи Ямамото, обтянутые тонкой футболкой, длинные ноги, которые он скрестил, и в душе словно переворачивались тяжелые жернова, смалывая прошлое в пыль. Обойдя кровать с другой стороны, Гокудера взобрался на нее. Спина Ямамото напряглась. Но Гокудера лег на самом краю, на бок, чтобы все видеть, и через несколько минут Ямамото расслабился. Он был совсем рядом, очень близко. Гокудера протянул руку и взял ладонь, безвольно лежащую на покрывале. – Прости. В нем было «я больше не буду». А еще – «ты важен для меня». И «я сделаю для тебя все». Гокудера не просил – он давал. В ответ ощутил сильное пожатие горячей ладони. Ямамото повернулся к нему лицом и смотрел немного сонно. Они лежали, держась за руки, а потом послышалось тихое, ровное дыхание – Ямамото уснул. Гокудера осторожно отнял ладонь, поднялся, достал плед и укрыл Ямамото. Тот вздохнул, подтянул поближе подушку и снова затих. А Гокудера просто сел на пол у кровати и положил на нее голову. Вот так стало совсем хорошо.