Как узнать, нравитесь ли вы парню?

Питер отчаянно жалел, что к нему вернулась память. И теперь он помнил все, что говорил и делал в присутствии Дэдпула, как пытался поцеловать его и убить. И после всего этого Дэдпул не отверг его, а даже обнял повторно. Какой же стыд. Пит еще долго будет припоминать себе этот кринж, он уверен. Как на глазах Мстителей и самого Уэйда целовался с мадам-зло. Это ставилось на отдельную полочку «Не забыть. Слишком позорно». А пока он летал по вечернему Нью-Йорку, цепляясь паутиной за небоскребы, делая финты на высоте. Он любил высоту, любил быть Человеком-пауком. То, что произошло с ним когда-то, из-за чего теперь он имел способности, было настоящим подарком судьбы. Так почему бы не считать приставание к напарнику очередным… Господи, нет. Не надо. Не надо даже думать об этом, это приводило в оцепенение. И «Господи» не в плане, что Дэдпул уродлив или ужасен, а «Господи», потому что, боже, Пит, остановись. В этом нет ничего зазорного, но это все еще заставляло краснеть и потеть. Он повел себя, как полный дурак. Пусть и под действием определенной программы, диктующей поведение, это все еще стыдило и срамило его. Что теперь подумает Дэдпул? Им ведь еще работать вместе, если, конечно, тот не передумал из-за его поведения. И Питер не стал бы возникать на этот счет, он и сам бы, наверно… Хм, а что бы сделал Питер? Этот вопрос серьезно озадачил супергероя, пока он летал по городу и старался не думать о своем позоре. Паук приземлился в переулке с мусорным баком, разглядев за ним троих человек, два из которых избивали парня поменьше. — Полиция нравов, вы арестованы! — Паук выстрелил паутиной, фиксируя руки неприятелей к кирпичной стене, пока чувак со спущенными штанами спешно их натягивал. Пит не был уверен, что преступникам понадобилась его задница, скорее, парень, отказался отдавать свои деньги, и отморозки решили отплатить ему за нрав. — Беги отсюда, дружок, пока я разбираюсь с твоими приятелями. И больше не ходи один по подворотням! — крикнул он вслед убегающему зашуганному парню возраста Питера. — Ну, что, будем дожидаться полиции? — Человек-паук наклонил голову вбок и любезно улыбнулся, жаль, что этого не было видно под маской. — Ах, сукин ты сын, ты еще за это поплати… — Не-а, приговор здесь выдвигаю я. Паук залепил рот одного и уже был готов залепить рот его дружку, как вдруг его осенило, в какой позе он мог бы их зафиксировать до прибытия полиции, а растрачивать паутину на подонков не хотелось. Тем более, пусть дружок покричит, привлекая полицию. Так веселее. Возможно, это влияние Дэдпула на Паука, так изощренно издеваться над моральными уродами, или у него проснулась любовь к интересным композициям, Питер не знал точно. Он делал свое дело, прикрепляя преступников в позе «шестьдесят девять» в подвешенном состоянии, в коконе, одного с заклеенным ртом и другого, на гамаке из паутины, надежно закрепленного в нем так, чтобы их рты находились напротив нежных мест друг друга. Тот, что лежал, вовсю трубил тревогу, молил о пощаде, потому что дружок пах не цветочками, а грубой мужской мочой, звал полицию и посыпал проклятиями пидора в трико, но это уже были не заботы Питера. Он услышал рев полицейской сирены на соседней улице и выстрелил паутиной вверх, сматываясь подальше от своего же произведения. Когда он приземлился через дом, чтобы хорошенько проржаться, его невежливо прервали покашливанием. Пит вскинул голову со страхом и жалостью, что стянул маску так рано. Зря. Куда же делось «паучье чутье»? Но, как оказалось, это был всего лишь Дэдпул. Пит, хоть и избегал напарника, был рад его видеть. — Привет, — сказал Паркер, улыбнувшись ему. — Здоров, — кивнул наемник, проходя вглубь переулка с чем-то спрятанным за спиной. На нем был его костюм, постиранный и зашитый. Ни единого следа недавней драки за жизнь. Все такой же Дэдпул, каким его знали многие. Улыбка спала с лица парня, потому что Уэйд стал наступать, и вскоре Пит попятился спиной дальше от него. Это происходило молча и выглядело комично, но никто и не подумал заржать. Уилсон хотел вернуть должок своему герою, в то время как герой не очень комфортно чувствовал себя в его присутствии. Дело дрянь, вот вот понял Уэйд, когда, чтобы быть подальше от психопата, парень взобрался на стену, прицепился к ней спиной и подошвами, а затем напялил маску. Дэдпул приблизился, вопреки тому, что видел: пацан хотел быть как можно дальше от него! Совсем головой поехал. Нашел, кого сторониться. Он ему жизнь спас! Причем, не один раз. Их зрительный контакт продлился недолго. Уэйд мысленно махнул на эту херь и вынул из-за спины лазерную ручку. Дэдпул протянул ее Паучку, и тот медленно, не до конца осознавая, что происходит, зачем он принимает лазерную ручку, почему напарник дает ему ее, взял. — Чт… Спасибо? — это ведь говорят, когда вам что-то преподносят? Питер не всегда понимал такие жесты в приличном обществе. С помощью этой ручки они проникли на дирижабль с автоботами. Мило, что Дэдпул решил вернуть инструмент взлома, не оставил себе, а мог бы. Питер поднял голову, чтобы взглянуть на Дэдпула. Парня вдруг захлестнуло теплым чувством по отношению к напарнику. Как же хорошо, что Дэдпул его нашел, не пошел на поводу страхов и сделал этот жест. Жест перемирия между ними. Так посчитал Питер. — Зачем? — спросил Паркер коротко и сглотнул. — Мне ни к чему искушать себя, знаешь, я, вообще-то, не всегда могу сказать «нет», когда на самом деле хочу, — поведал Уилсон, глядя на Человека-паука повыше уровня глаз. — Убери это чудо техники, иначе я ограблю банк, и тебе придется гоняться на этот раз за мной. Пойдут разбирательства, сплетни, а я не хочу этого. Плечи Паркера расслабились, с них словно упал груз. Он больше не ощущал себя придурком, потому что треп Дэдпула его успокаивал и уверял, что все между ними в порядке. Его напарник умел найти выход из любой передряги. За это Питер и любил работать с ним. — Пошли лучше ко мне и сыграем в приставку. Ты любишь приставки? — еще раз взглянув на ручку в своих пальцах, предложил Питер и посмотрел на Дэдпула. — Еще бы! То, что нужно, чтобы забыть, как поиздевался над двумя отморозками. Признайся, Пити, они назвали тебя пидором раньше, чем ты связал их в интересном положении? Или эта поза, которую тебе давно хотелось попробовать, и ты все никак не решался предложить? — Дэдпул! Как ты?.. — в свою очередь возмущенно отозвался Питер, захохотав. Из переулка доносился только его смех и хихикающий голос наемника: — Пронырливый извращенец в трико. С тебя одна гавайская пицца и одна острая. Я люблю острое. — Заметано. Но сначала ты выслушаешь меня. И я расскажу, как все было на самом деле. — Попытайся оправдать себя. <> Если бы Уэйд загонялся как можно меньше, его жизнь стала бы приятнее. Но… но иногда это происходило неожиданно, и накрывало, как цунами, снося здравые мысли к чертям. Это было по-кретински как-то, по-идиотски даже. Какой смысл загоняться по поводу своей внешности, когда тебе не так давно стукнуло сорок? Это немного… незрело, непрагматично, да и хуево это, серьезно. Ему что, четырнадцать, и он страдает от комплекса неполноценности? На лице рассадник прыщей, голубые простыни и ссаные песенки о любви в наушниках? Хотя Уэйд находился на пике кризиса средних лет, его настроение не касалось ни пивного животика, ни залысин, ни отсутствия внимания дам. Это отвращение. К своим поступкам, к своей жизни, к… к себе. Питер подкинул эту пищу для размышлений. Можно винить его. Хотя какая его вина? Он сделал что-то плохое? Нет. Питер просто сфоткал его, ни на что не намекая. Хотел запечатлеть момент их веселья, взял да достал телефон (из внутреннего кармана трико?), сказал смотреть в камеру и улыбаться, а затем щелкнул удивленного, взятого врасплох недочеловека. Уэйд, конечно, нихуя не улыбался, но он был в маске, в общем-то, какая разница. В его взгляде читался немой вопрос «За что ты так со мной?», но Пит читать его еще не научился. Они только недавно подружились. Действительно подружились, но это была ранняя дружба. Хотя и настоящая. — Уэйд, ну же! — Пит стянул маску и позвал застывшего напарника. — Покажи изящество! Мы же на крыше — такой вид, такая атмосфера! Рассыпанные тако! И Дэдпул проявил изящество: он стянул перчатку, чтобы лучше видно было, и показал средний палец фотографу. Здесь были только они на крыше. Им было хорошо, и Уилсон смеялся, заливался смехом, смотрел на закат, счастливо вздыхал, когда дружок-пирожок решил все испортить и заснять, видите ли, момент. Когда Уэйд увидел камеру, то сразу потускнел. Его слабое место. Нежелание быть на фотографиях рядом с дочерью, в маске, без нее — неважно. Нежелание фотографироваться в принципе, ведь что значило фотографироваться? Это значило застывание во времени хотя бы на снимке. На клочке фотобумаги или на экране, неважно. Уэйд, конечно, в рот ебал такие позывы запомнить что-либо. Потому что первым делом на фото выдастся он или маска, скрывающая ебало, что страшнее войны. Его изуродованное, десять, пятнадцать лет как, ебало. Глупо загоняться по этому поводу, конечно, но… но блять. Уэйд не хотел бы пугать потомков своей уебищностью, ущербностью… и никчемностью. Но. — Пап, давай сильнее! — верещала Элли, держась крепко. Уэйд только хмыкнул, но сильнее не стал раскачивать. Еще чего. — Хочу раскачаться солнышком! — Ты и так солнышко, — слабо улыбнулся он, стоя возле качелей и раскачивая дочурку. Детская площадка пустовала, а это значило, что никто не косился на странную парочку отца и дочери. Белого, изуродованного, разодетого в толстовку с капюшоном папашу и афроамериканскую громкоголосую девочку с двумя недлинными густыми косичками. — Скорее, затмение, — не совсем оптимистично отозвалась Элли, и Уэйд резко затормозил качели. Девочка чуть не упала, но держалась крепко. Никогда не знаешь, что взбредет в голову непредсказуемому папаше. — Пап… — Никогда не смей так говорить, — дал наставление Уилсон, смотря на дочь убедительно. Элли не побоялась поднять взгляд на отца. — Не верю, что воспитал тебя с проблемами с самооценкой. Я думал, ты выше этого ущербного юмора. — Но ты же сам… — вырвалось у Элеонор, но она сумела побороть себя. Уэйд заинтересованно взглянул на дочь и сел напротив нее, упав пятой точкой в песок. Они смотрели друг другу в глаза, и Уэйд спросил вкрадчиво: — Что «я же сам»? — Ничего, — девочка прикусила язык. — Забей. — Элеонор, — Уэйд прекрасно справлялся с ролью грозного отца. — Ладно, — вздохнула она. — Просто… ты нередко бросаешь не самые позитивные шутки о себе же самом. И они бывают довольно смешными. Я… я не знаю, в действительности ли ты так думаешь или только шутишь, но… но подозреваю, чт… — Так шутят только уебки. — Ты матюгнулся! — упрекнула его дочь. — И ты сказал о себе же самом. Вот и пример. — Ладно! — Уэйд поднялся с песка, отряхивая задницу. Демонстративно громко выкрикнул свое ссаное «ладно», видя, куда ведет разговор, и выпустил растерянный смешок. — Я не… Не думал, что это произведет впечатление на тебя. Слушай сюда, Элеонор Престон, дурной пример заразителен. Не повторяй дурной пример, потому что это… Слушай, Элли, — Уэйд тяжело вздохнул, прежде чем начать говорить искренне. — Мне далеко до звания «отца года». И не мне говорить тебе, что ты должна делать, но я люблю тебя, ладно? Ты самый беспроблемный ребенок, который у меня был. Я знаю, о чем говорю. Когда я с тобой, я будто в рай попал без очереди. Ты лучшее, что было со мной. Я не хочу, чтобы ты унаследовала от меня худшие качества. Хватит с тебя того, что ты имеешь мое чувство юмора. И оно ублюдское временами, ты понимаешь это? Тебе, я очень надеюсь, далеко до того пиздеца, который пережил я, чтобы так шутить. А я… стар для этого дерьма, чтобы учить тебя, когда сам превратил свою жизнь в ту еще сраку. — Ты увел тему, — подсказала Элли, спустившись с качелей. — Ладно, пошли домой. — Но ты хотела раскачаться солнышком. — Я хочу домой к маме, которой нравится мое чувство юмора, — обиженно бросила девочка из-за плеча, пока направлялась к выходу с детской площадки. — Элеонор, в серьезном разговоре обижаются только пиздюки, — Уэйд в свою очередь сказал единственное, что мог сказать хороший отец. — Значит, я тот еще пиздюк, — прокомментировала Элеонор, покачав головой. — Элли! Ты снова это делаешь! — Уилсон, стоя на месте, взмахнул руками, мол, вот, оно самое, ты даже не пытаешься исправиться. Но Элли ничего не ответила, она прошла еще немного и заметила, что отец за ней не идет. Обернулась, увидела папу, смотрящего на нее, как на побитого щенка, и опустила плечи. Вернулась за отцом, взяла его за руку и повела на выход с площадки. — Я тоже тебя люблю, — скромно обронила она, ведя отца за собой. И все бы ничего… они же помирились. Тогда почему все это оставляло такой поганый осадок на душе? Как будто это он виноват во всем, что случилось. Он виноват, что привлек в свою жизнь такой пиздец — мог бы и умереть от рака в терминальной стадии, ничего страшного бы с человечеством не произошло. Всем было бы только лучше. А теперь он продолжал жить, работать, ненавидеть себя и подавать так себе пример своей дочери, своей гордости. Как будто Уэйд сам виноват, что его пропустили через мясорубку и он обрел такую внешность, шизофрению и кучу комплексов. Он виноват, что позволил всему этому произойти с ним, а теперь еще и Паучок фоткал его, как достояние уродства. Распечатает фотографии и вывесит в метрополитене Нью-Йорка, Лувре, Эрмитаже, Колизее на худой конец, на развалинах, черт. А лучше дирижабль запустит по небу… М-да. Какого он ужасного мнения был о Питере, какого ужасного мнения теперь он был о себе, раз усомнился в нем. Ничего страшного, Пит фоткал Уэйда в маске. Да и без маски Уэйд бы не позволил сфотографировать себя, просто не смог бы, он не настолько любил саморазрушение. Это все… было больно. Снедать себя днями и ночами, не позволять забыть себе о собственной ущербности, собственной беспомощности перед суровой реальностью. Просто отвратительно. В свое время, конечно, Уэйд думал, что поступает правильно. Было такое время. Но оно быстро прошло, когда он стал пожинать плоды своих решений, когда все начинало рушиться, так и не выстроившись, когда он стал отказывать себе в удовольствиях, потому что считал, что больше не заслуживал радостей жизни. Когда понял, что, только пустив в свою жизнь счастье, он похерил и его. Когда осознал, что у него рак и он скоро сдохнет. Все, конец был его истории, сама жизнь хотела от него избавиться, как от мусора. Выхернуть и дать местечко новым жизням, более достойным, чем он. Но нет. Он не мог так легко сдаться. Выпустить воздушный шарик с подписью «жизнь», не приписав предварительно «соси». И вот шарик полетел. Только Уэйд уже давно не был собой. Он был Дэдпулом. Неприятности которого находили как по радару, магнитом притягивались, Уэйд не мог это остановить. Жизнь зарекомендовала себя как бесконечная череда геморроя с короткими паузами на счастье. Иначе это было не описать. Питер был счастьем, воплощением счастливого счастья. Самое лучшее, что могло случиться с ним, сорокалетним разведенным наемником с пережеванным авокадо вместо лица. Вот он жил один, убивал, морально разлагался. Может быть, жизнь это отражение наших поступков? Как там сказал мудрец, хотите увидеть свое будущее? Взгляните на поступки, которые совершаете сейчас. Возможно, не дословно, но очень близко. Уэйд был готов смириться со всем этим дерьмом, которое валилось на него, он привык каждое утро выгребать себя из него и жить дальше, не запариваясь ни о чем. Но Питер… неужели он заслужил его в своей жизни? — Как здесь надымлено, — парень через окно пробрался в его квартиру, снял маску и тут же пожалел об этом. Дым от марихуаны тут же проник в нос и неслабо дал в голову. Питер даже охнул. — Уэйд? Ты цел? — Что со мной могло произойти, Паучишка, — голос доносился откуда-то… непонятно откуда. Дышать было почти невозможно, Пит раскрыл окно настежь, откашливаясь. Попытки набрать в легкие побольше свежего воздуха не увенчались успехом. Паркер бросил это занятие, решив разыскать наемника и хорошенько вправить ему мозги. Что за дерьмо он учинил здесь? — Everyday I spend my time, — запел Уэйд, очевидно, пребывая под убойной дозой травы. — Drinking wine, feeling fine, waiting here to find the sign, that I can understand, — правда, пел он с хрипотцой, своим голосом, чистым, что важно, у него получилось вытянуть последнее, и он сделал передышку. «Перекур, блять» Питер сразу узнал эту песню, потому что, конечно, Everyday, они недавно слушали ее. До того, как все полетело к чертям. Иногда такие моменты случались. Дэдпул пропал, залег на дно, перестал выходить на связь. Чтобы, конечно, же сидеть в своей загаженной квартире и накуриваться. Они были едва не в отношениях, Питер имел право переживать за него. — Уэйд? Ты с ума сошел? — Yes, I am, — допел он, и Пит нашел его у подножья дивана в маске с косяком в руках. Дэдпул выдохнул дым, находясь наполовину в костюме. — Эй? — тихо позвал его Паук, присев рядом. Уэйд находился в не совсем естественной позе, голова его была запрокинула на сидение, колено подогнуто, ступня упиралась в пол, рука держала косяк, в то время как вторые рука и нога безвольно лежали на полу. — Пити, — протянул Уэйд, как будто не знал, кто пришел, до этого. Дэдпул протянул ему самокрутку, и Питер принял ее, затянувшись сам. — Куда ты пропал? Ты что, все это время лежал здесь и делал из своей квартиры кальянную? Пит окинул взглядом наемника в маске, в серой однотонной футболке. Его костюм был спущен до пояса, и, кажется, он отлично себя чувствовал. Так было только на первый взгляд. На самом деле, это было страшно. Общаться с нестабильной личностью, готовой съехать с рельс в любой момент или впасть в депрессию на неделю, а может, и больше. Питер стал переживать, поэтому и заявился без приглашения, чтобы разузнать, как дела. Парень попытался провести пальцем по изуродованной скуле, но Уэйд наклонил голову вбок, отдаляясь таким образом. Питер оставил это дело. — Скажи, что с тобой все в порядке, и я отстану. Что тебе просто нравится пропадать и появляться, когда захочется лишь тебе. Что тебе насрать, что у нас были планы, и ты кинул меня. Тетя Мэй не унималась весь ужин, все спрашивала про тебя. Я не знал, что ей ответить, потому что сам не знал, что с тобой. Уэйд. Как ты? — спросил он. В этом вопросе прозвучала вся безысходность, которую он ощущал в подобных ситуациях. Уэйд, который не затыкался сутками, иногда сидел молча, в рот воды набрав. Клешни тут не помогут. Засранец знал, что регенерирует. — Со мной все в порядке, Паучишка, — с закрытыми глазами, Уэйд выдохнул дым и протянул самокрутку парню. — У тебя бывали периоды, когда ты не хотел жить? — Уэйд… — М? — он открыл глаза, чтобы посмотреть на Паучка и снова закрыть. — Что ты чувствовал? Когда это было? — Ты хочешь знать? Правда? — переспросил Пит, перед тем как затянуться. Дэдпул принял косяк, кивая, пока Питер выдыхал густой дым и качал головой. — Просвети. Что заставляет самого доброго, замечательного супергероя, кумира миллионов, не хотеть жить? Возможно, мои загоны брехня, по сравнению с твоими. Поведай мне. — Я не знаю, что рассказать. Они просто случаются? — Питер прислонился к дивану плотнее, так как в голову начинало давать. Мир постепенно переставал быть тяжелым и хмурым. — Помнишь Венома? — Уэйд только промычал, затягиваясь. — После того, как я выбрался из этого дерьма и улетел, помнишь? — Угу. «Сверкая голой задничкой» — Вот тогда. Как только я начал понимать, что натворил, я… мне было очень… я хотел покончить с собой. — Ну, это была не твоя вина. Да, творил ты, — уточнил Уэйд, когда Пит укоризненно взглянул на него. — Но в здравом уме ты бы не решился на это, — Уэйд положил голову на плечо напарника. — Дерьма в тебе меньше, чем света. Поверь мне. То, что происходило, не было только твоей виной. Веном давил на рычаги, которые давили на тебя, и умело пользовался этим. Поверь закоренелому манипулятору, так это работает. — Тогда и я должен признаться тебе, — Питер повел своей головой, задевая макушку Дэдпула. — Ты лучше, чем думаешь о себе. — Да брось, — прервал его Уэйд, протянув почти приконченный косячок. — Еще скажи, что черная дыра не такая черная, какой ее видят. — Я серьезно говорю, — Паук затянулся. — Когда мы только начинали, я думал, это будет ужасно. Что ты безнадежен, и нет смысла тебя наставлять на добрый путь. — Спустя почти год я все еще безнадежен, только мы трахаемся, как кролики. — Нет, Уэйд, ты не безнадежен. — Нет веры человеку с косяком в пальцах, ты уж прости. — Но ты сам меня накурил, вывел на разговор, а теперь увиливаешь, — возмущался Паучишка. Уэйд только повернулся, чтобы чмокнуть разгневанную школоту в шею. Школота подостыла. «Питер школьник???» «Ну, ты и тупой. Это аллегория, чувак. Якобы он слишком молод, чтобы учить нас» — Это был мой коварный план, извини. Уэйд знал, что говорит. Нет, не про коварный план, не про отсутствие веры человеку с косяком. Уэйд знал, что говорил про себя и свою безнадежность. Он навсегда останется безумным наемником, Алым психом. И ничтожеством, каких свет не видывал. Просто иногда ему нужно время, чтобы вправить себе мозги о том, кто он и чего добился, чтобы пожинать дерьмо, которое посеял. Слишком уж он размечтался, общаясь с Питером. Уэйду нужно вернуть себя с небес на землю, и такие периоды депрессии помогали. Питер тоже пытался помочь, пытался разговорить его, вывести на чистую воду, чтобы во всем хорошенько разобраться, но все тщетно. Пит попытался разубедить его, но хуй там плавал. Это безнадежно. Уэйд — безнадежен. «Кстати о плавающем хуе» Да, была одна история с плавающим хуем. Хотите ее припомнить? «Еще бы» «Мясо» Еще одно подтверждение, что Уэйд не заслуживал счастья. Ни тогда, ни сейчас. А пока Питер дремал на постели в его спальне, Уэйд налил себе стаканчик водички (очень сушило после беспрерывного курения) и вспомнил, что он не умел быть счастливым всю свою гребаную жизнь. И Пита, он был уверен, что проебет. Либо пацан уйдет из его жизни сам, либо его из нее заберут. Все шито белыми нитками, и вся его жизнь повторяется, точно по спирали. Уэйд помнил, когда в одночасье рухнул весь его мир. За один момент. Когда его мир замер, он увидел то, что увидел, и все. Такого Уэйд не ощущал прежде. Он сломался, разлетелся на маленькие кусочки. И не тогда, когда он узнал о раке или смерти матери, когда ему было всего ничего. По-настоящему его мир рухнул, когда он отлучился по одному заказу, перебил почти всех негодяев, вернулся домой к любимой женщине, с радостью снял маску на пороге, но увидел труп, и его улыбка спала с лица. Единственный труп, который когда-либо вызывал в нем такие эмоции: беспомощность, ненависть, отчаяние, боль. Много боли, и слезы, рвущиеся наружу. — Нет, нет, нет. Нет! Точка невозврата, откуда он и решил, что назад дороги уже не будет. Она была мертва. Она… ее было не вернуть. Ее ослабшее тело лежало в неестественной позе на полу в прихожей, видимо, хотела открыть дверь Уэйду или пойти прогуляться, или в магазин, но столкнулась лицом к лицу с убийцей, и ее век закончился. Уэйду жаль, что ее век закончился в их нищебродской квартире. Она так и не открыла салон, как мечтала. Под нею растекалась лужа крови. Уэйд не сразу почувствовал, что тело еще теплое. Он сжимал ее плечо, когда понял, что и кровь не успела сгуститься. Поднял ее голову, чтобы поцеловать в лоб и разреветься. Послышался шорох. Уэйд поднял голову и заметил черный мужской силуэт возле окна. Это был убийца. Он сбежал через окно, спрыгнув на пожарную лестницу. — Ты пожалеешь об этом. Уэйд забыл про маску, про все, и бросился следом. Только взял пистолет. Он его уничтожит. Быстро спускался по ступенькам в подъезде, выбежал из дома. Мимо проехал автомобиль. Это его остановило, он сглотнул, оглядываясь. Был вечер, и начинало холодать, на город опускался сентябрь. Воздух становился прозрачным, руки холодными, он сжимал их в кулаки. Преследуя, как истинный хищник жертву, загоняя, выжидая, пока жертва сама сдастся и станет добычей, он был намерен поймать его. Преступник скрылся за поворотом, Уэйд, заметив его, побежал следом, ориентируясь на черный капюшон между стенами домов и темнотой. Вскоре они оказались на улице, заставленной частными домами. Теперь преследовать приходилось вдвое сложнее, но Уилсон не из тех, кто сдается. Преступник споткнулся обо что-то на на лужайке чьего-то заднего двора; в темноте было плохо видно. Уэйду эта заминка пошла на руку, он поймал его. Он собирался довести дело до конца. Схватил пытающегося отдышаться убийцу и повалил ударом на мокрый газон. Отвесил парочку тумаков, поднял до уровня колен. Преступник еле дышал и смотрел на Дэдпула с нескрываемым презрением и страхом одновременно. Перед глазами встала Она, истекающая кровью, лежащая перед дверью. Уэйд зло пыхтел. — А теперь, знаешь что, я хочу, чтобы твои последние минуты жизни были хуже, чем вся твоя жизнь, — прошипел Уилсон. Он не знал, понимал ли его преступник, но сказал предельно четко: — Соси. Вместе с последним словом он расстегнул ширинку и выразительно взглянул на негодяя. Тот завопил, попробовал вырваться, но Уэйд держал за плечо крепко и усадил назад сразу же после короткой и неудачной попытки вырваться. Выстрелил в ногу. Убийца вскрикнул и, кажется, заплакал. «Нет, больше не уйдешь, дружок» «Дадим ему последний урок» — Ты не сможешь убежать от меня. Убийца заскулил. Он опасливо смотрел на ширинку костюма Дэдпула и пытался отстраниться. — Да, да, — Уэйд дернул его на себя. — Соси, сука. Ты умрешь с членом во рту. Соси, или я буду отстреливать тебе по конечности. Давай! — процедил Дэдпул, указывая ружьем в другую ногу. — Ну же! Я считаю до трех. Один. На два преступник потянулся к его ширинке, цепляясь за жизнь. Уэйд с отвращением наблюдал за ним, сжимая его череп своей рукой. Уилсон наблюдал за его грустной миной на лице, за тем, как он вынимает совсем вялый член из его костюма, надрачивает в отчаянной попытке угодить человеку, от которого зависит его смерть. Скорая или не очень. Он уже, разумеется, пожалел не один раз о том, что навел пистолет на Нее. Уэйд показал пистолет перед его лицом, наслаждаясь тем, что он боится. Пусть знает, тварь, понимает и делает все для спасения своей жалкой шкуры. Пусть сосет, если хочет прожить больше одной секунды. Он и сосал. Со слезами на глазах он обхватывал его член наполовину, но это нисколько не заводило. Дэдпул смотрел на человека, испоганившего его дальнейшнее существование на этой ебаной планете, и ничего не мог изменить, кроме как испоганить и его планы на это существование. Уэйд покрепче взял пистолет, лаская курок указательным пальцем и наблюдая за стараниями преступника завести его. Что шло в разрез его внутреннему состоянию, у того это даже стало получаться, но Уэйд не дал зайти далеко. Только ощутив подвижки от стимуляции головки члена, он еще раз внимательно посмотрел на убийцу его возлюбленной, постарался запечатлеть в памяти исторический момент и нажал на курок. Дэдпул не дернулся, когда тело упало на газон. Кровью забрызгало все в радиусе четырех футов. На холодном воздухе был виден пар его горячего дыхания, Уэйд заморгал, осознавая, что отмстил. С омерзением Уилсон заправил член в штаны и застегнул ширинку. Он взглянул на труп, лежащий на коленях. Никто не поверит в суицид, да и похуй. Уэйд хмыкнул и выстрелил еще несколько раз в застывшее тело, пока не успокоился. Он мог разбудить всех жителей громкими выстрелами подряд, он понимал, но не это было важно. «Полегче, чувак, у нас уже есть дуршлаг на кухне!» «Решето, ага. Нахуя стрелять в мертвого? Может, мы еще и денег дадим богатому?» «Откуда мы их возьмем? Отберем у нищего, конечно» Уэйд молчал, что для него совсем неестественно, с садистским наслаждением окинул взглядом труп и убрал оружие. Дэдпул же обещал, что он пожалеет. Он сдержал обещание. Эта история закончилась несколько лет назад. Но она до сих пор всплывала ярким воспоминанием. Много воды утекло, конечно. Что вспоминать об этом? Зачем, когда в твоей постели спит твой любимый супергерой. Ох, если бы Питер только знал об Уэйде больше, он бы не считал его «не безнадежным». Бросил бы. Или проигнорировал, замяв исповедь наемного убийцы. Пит любил делать вид, что ничего не произошло, такая была его защитная реакция. Уэйд покачал головой, выкуривая сигарету стоя у окна. Парню не нужно все это дерьмо. Уэйд, заполненный дерьмом, ему тоже рано или поздно надоест. От него будет невыносимо фонять, и он его выбросит, как пакет с мусором. В жизни Уэйда было много людей: мужчин, женщин, бесполых человеческих существ, как они себя же называли. Текучесть слишком велика. С ним хотели остаться лишь немногие. Удивительно, что забыл с ним Пит. Все еще удивительно. — Черт, — ругнулся Уэйд. Произошло много всего. Уэйд не рассказывал, как однажды ведьма-бывшая захотела заполучить его способности, а дочь, про которую он и думать забыл — он так себе отец — решила поквитаться за поехавшую мамашу? Несколько лет гонок, драк и препирательств, все, чтобы Варда, наконец, простила непутевого папашу и отправилась искать по белу свету пропавшую мать, но уже не виня его. У него была Элли, о которой он забывать уже не хотел. С ним была Элли. Он любил свою дочь больше всего в этой жизни. Ради Элеонор он все, что угодно, сделал бы. Это правда. Воспоминания давили на черепную коробочку. Воспоминаний много. В основном плохих. И, чтобы помочь себе от них избавиться, Уэйд дождался, когда Пит проснется и уйдет, оставит его одного, взял в руки пистолет. Наглаживая ствол оружия, наемник сел, откинул голову назад. Уэйд приставил дуло ко второму подбородку и нажал на курок. После оглушительного выстрела свет погас, забрызгав все вокруг красным.