Где сокровище ваше...

Что ты наделал, Питер Квилл?! Именно об этом стоит спросить себя, если ты помешал остановить Таноса. Если твоя вспышка неконтролируемого гнева спутала все карты, свела на нет все усилия команды. Позволить эмоциям взять верх и поставить под удар судьбу половины вселенной — это самое худшее, что могло случиться, верно? Что ты наделал, Питер Квилл?! Наверное, остальные хотели бы узнать ответ. Но никто так и не произнёс ни слова. Стражи и их новые союзники сидели, опустошённые, почти без движения, и бездействовали. Впервые за всё это время никто не предлагал новых планов, никто не рвался в бой, никто не пытался приободрить остальных, даже Мантис примолкла. Никто не говорил с Квиллом. Поэтому он вынужден был сам раз за разом задавать себе этот вопрос. Вот только подразумевал Питер не свой недавний всплеск ярости. Он спрашивал себя о Гаморе. Будто её судьба значила для него больше, чем судьба вселенной. Возможно, именно так оно и было. Что ты наделал, Питер Квилл?! Как ты мог допустить её гибель?! Он сжимал кулаки, не чувствуя боли от впивающихся в кожу ногтей. В кровь кусал губы, закрывал глаза, лихорадочно перебирая в памяти события этого дня, самого длинного дня в его жизни: где закралась ошибка? Почему Гамора мертва, если он должен был защитить её любой ценой? Его Гамора, самый любимый, самый родной человек во всей галактике и за её пределами. Когда она стала для него всем — Питер и сам не назвал бы точный момент. Разумеется, поначалу о великих чувствах речи не шло. Квилла зацепила экзотичная красота Гаморы — такая хрупкая и утончённая на вид, она скрывала дикую и опасную натуру. Он оценил эту ядрёную смесь по достоинству в первую же их встречу и с тех пор не мог выбросить из головы сногсшибательную дерзкую незнакомку. Хотя незнакомкой она оставалась совсем недолго, к его радости. Безжалостная убийца, приёмная дочь Таноса — это отпугнуло бы любого нормального человека, а, стало быть, Квиллу ничего не грозило. Квилл влюбился. — В твоих глазах отражается космос, детка! — как-то сказал он ей, давно, ещё в эпоху недомолвок. Идиотская фраза, словно из пособия «100 способов соблазнить девушку», но кто же виноват, что в случае с Гаморой это было прямое попадание. Он действительно был в её глазах, весь чёртов космос. Она всегда смотрела с недоверием, настороженно и строго, будто каждую секунду ожидала нападения. Или просто удивлялась тому, какие недоумки её окружают. Но Питер угадывал за этим взглядом и другой. Мягкий и мудрый. Её сердце так и не зачерствело, как она ни старалась. Руки по локоть в крови, а внутри — трепетная добрая душа. Прежде Квилл высмеял бы любого, кто принялся бы втирать ему такую чепуху, которая бывает только в сказках для наивных дурачков. А потом он оказался одним из них. Гамора не оставила ему шансов, сразив наповал — не оружием, просто самим фактом своего существования. Её воспитывал Танос, безумный титан, она выросла машиной для убийств, неведомым образом сохранившей внутри свет и тепло. Если Гамора получала хоть малейший шанс не совершать зло, она отчаянно хваталась за эту возможность. Позже, став частью Стражей, она делала всё ради того, чтобы баланс сил перевесил в пользу добра. Она не щадила себя ни в чём. Она была завораживающе прекрасна. Восхитительна. Квилл не привык к отказам и добивался её, используя все средства в своём арсенале заправского дамского угодника. Ракета издевался, дразнил межгалактическим бабником, Дракс сыпал изречениями сомнительной ценности, Мантис… ох, лучше бы она молчала. Но молчала Гамора. Все уловки Квилла натыкались на её невозмутимость: каждый раз — руки, сложенные на груди, капля иронии во взгляде и тихое фырканье. И то, последнее — это если повезёт. Как оказалось, Гамора просто не умеет проявлять чувства, если жизням ничего не угрожает. Только смертельная опасность подтолкнула её к поцелую. Только предсмертная фраза прозвучала признанием. Квилл так долго мечтал услышать заветные слова, а теперь — что ему делать с ними? Что ему делать со знанием, что Гамора его всё-таки полюбила, но время для них обоих истекло? Питер не мог унять дрожь в пальцах. Он опустил голову так, что она почти касалась колен, он не хотел видеть никого и ничего вокруг. Гамора сказала, что любит. А значит, ей было так же страшно потерять его, как и ему её. Лучше бы Квилл так и остался для Гаморы раздражающим самовлюблённым субъектом. Тогда он хотя бы знал, что перед смертью она не станет переживать о нём. Если вдуматься, что ей могло приглянуться в инфантильном, порывистом, легкомысленном пройдохе? Теперь он уже никогда не спросит об этом. Питер болезненно скривился, вспомнив, сколько времени потратил на бессмысленную ревность к Тору. Глупый индюк, взвился при появлении бога грома, строил из себя невесть кого — сомневался не в Гаморе, а в себе. Она такого не заслужила. Не уберёг её. Она ушла навсегда. В ушах звенела тишина, мучительная, невыносимая. У него было прекрасное средство, чтобы прервать эту пытку. Питер слушал музыку в любом настроении, в любом состоянии, и даже после потери Йонду старые мелодии помогали ему справиться с болью. Но теперь его словно заклинило, и он продолжал сидеть неподвижно, истязая себя беззвучием. Раньше музыка отлично спасала от одиночества, теперь же Квиллу нужна была Гамора. Он хотел слушать песни только вместе с ней. Он хотел петь их только вместе с ней. Танцевать только вместе с ней. И раз её больше нет… — Что-то происходит! — взволнованный голос Мантис выдернул Питера из транса. Он вскинул голову и непонимающе обвёл всех пустым взглядом. Прежде, чем он успел сообразить хоть что-то, Мантис развеялась в воздухе, словно по щелчку пальцев. — Квилл? — растеряно проговорил Дракс. И его мощное тело обернулось пылью за один миг. Питер поднялся на ноги, но не почувствовал их. Что за чертовщина? С губ сорвался удивлённый возглас, на большее времени не хватило. Только шальная мысль мелькнула на прощание: что, если он попадёт туда, где Гамора? За ней — хоть в бесконечность.