***
Как-то раз Тони сказал ей, что у неё противный до зубовного скрежета типаж — девочка-отличница. Всегда всё знает, всегда всё предусматривает, ни в чём не ошибается. Она исправляла все его оплошности, вытаскивала из передряг и всегда помогала. Палочка-выручалочка Пеппер — так он говорил, когда был в хорошем расположении духа. А вот в дурном настроении запросто мог выдать что-то нелицеприятное. Пеппер не обижалась. Она понимала, что идеальный человек как никто другой способен раздражать. Но что бы Тони ни ворчал себе под нос, главное — она была ему опорой. Пока однажды не случилось то, с чем она не сумела справиться.***
Пеппер проводит пальцем по стеклу, и скрип убеждает её в реальности происходящего. Но отражение в зеркале остаётся чужим, пугающе чужим. Черты — вроде бы всё те же, но смотрит на неё незнакомка. Пеппер трясёт головой, отгоняя наваждение, незнакомка повторяет это движение, но как будто с небольшим отставанием. Фальшиво, неестественно, невозможно — должно же совпадать со стопроцентной точностью! Не выдержав, Пеппер отворачивается. — Ты пялишься в зеркало и не узнаёшь себя, Пеп! Как будто это какой-то долбаный двойник! Я… Я не знаю, как объяснить, что это за чувство… Так. О каких ещё признаках Тони упоминал? Она садится в кресло и прикрывает глаза, стараясь вспомнить всё, что он рассказывал ей о панических атаках. — Может, есть какая-то система, Тони? Если понять, когда они начинаются, можно предупредить это состояние! — Это всегда внезапно. Накрывает в любое время, в любом месте. Без малейшего повода, понимаешь? — Подожди, давай проанализируем все случаи. Должна всё-таки быть закономерность. — Нет никакой закономерности, Пеп! Это дерьмо просто происходит и всё! Его загнанный взгляд отпечатался у неё в памяти и с лёгкостью возникает в воображении сейчас. Взгляд человека, у которого впервые выдернули почву из-под ног. Потому что его палочка-выручалочка бессильна помочь. Пеппер тогда перелопатила кучу информации о том, что за панические атаки и как с ними бороться. Но не смогла понять, что он чувствует. — Грёбаную панику, Пеп. Логично, да? Страх — в десять раз сильнее, чем под пулями. Сердце колотится с неистовой скоростью. И за секунду до приступа я осознаю, что сейчас начнётся, но не могу никак этому помешать. Что она тогда ему советовала? Отвлечься? Убедить себя в том, что приступ скоро пройдёт? — Просто скажи себе, что ты уже это проходил. И каждый раз справлялся, верно? Боже, да если бы она только знала, что это за неотвратимая лавина ужаса, сметающая с ног, лишающая ориентации в пространстве, выбивающая воздух из лёгких! Первобытный парализующий страх, захватывающий всё твоё существо — наверное, такой испытывает человек, на которого мчится машина. Ты её видишь, но уже не избежишь столкновения. — Я не могу это прекратить силой воли, пойми. Я превращаюсь в трясущееся истерящее желе. Это как кошмарный сон, а ты не можешь проснуться — только в сотни раз хуже. — И всё-таки постарайся, Тони. Я уверена, что ты сильнее этого. Пеппер нервно смеётся. Теперь она осознаёт, как нелепы были её попытки поддержать его. Она помнит, что старалась, очень старалась. Но Тони смотрел всё тем же загнанным взглядом человека, который падает в пропасть без единого шанса зацепиться за что-то. У неё ни разу не получилось подобрать правильных слов, потому что она не испытала на своей шкуре ничего подобного. — А что со встречей? Ты её отменила? — Нет, почему? Все ждут тебя. — До сих пор?! — Тони?.. — Подожди… Так сколько прошло времени? Сколько длился приступ? Пеппер смотрит на часы. Секундомер утверждает, что прошло шесть минут и семнадцать секунд. На две минуты и четыре секунды больше, чем в предыдущий раз. Шесть минут и семнадцать секунд разрывающей мозги паники. От момента, когда Пеппер почуяла подступающую волну страха, до момента, когда эта волна выбросила её на берег, перемолотую и еле дышащую. В первые мгновения слышится только стук сердца в висках, всё ещё запредельно частый, потом возвращаются остальные звуки, выравнивается дыхание, и только дрожь в пальцах никак не хочет уходить, напоминая о приступе. Ощущение времени всякий раз теряется — как терялось и у Тони, — и на пятый раз Пеппер решает засечь, как долго длится этот мрак. Не то чтобы ей действительно интересно. Это просто попытка хоть как-то загнать происходящее в рамки. Хоть немного упорядочить этот хаос. Пока ей не удаётся. Секундомер не помогает. Дыхательные практики не помогают. Успокоительное не помогает. Пеппер подтягивает к себе колени и стягивает со спинки кресла плед. Она знает, что её колотит не от холода, но всё равно кутается — хоть какая-то иллюзия комфорта. — Чего именно ты боишься? О чём думаешь в эти моменты? — Я не думаю, Пеп, я просто вижу мельтешащие кадры — как погибают друзья, как погибаешь ты, как по моей вине всё идёт прахом… А иногда — всё совсем иначе… Абсурдно. Ничем не объяснимые страхи. — Например? — Что во мне проснётся монстр, такой как Халк. Однажды я целый день провёл, в ужасе ожидая, что из меня попрёт зелёная зверюга. Тогда Пеппер только ошеломлённо промолчала. Старк же гениальный изобретатель, он должен был отдавать себе отчёт в том, что на пустом месте подобное не случится. Но теперь она боится собственного отражения в зеркале. И вчера она подскочила на кровати в полной уверенности, что горит заживо. А началось всё и вовсе с видения, что Тони слился с толпой журналистов и, так и не подойдя, рассыпался пылью. Очень правдоподобно. Пеппер знает наверняка, что он так не поступил бы. Он бы первым делом кинулся к ней. И он просто не имел права развеяться по ветру. Плед согревает, но озноб не унимается. Прежде, если панические атаки заставали Тони поблизости от Пеппер, она, потеряв надежду подсказать ему выход, просто обнимала и баюкала его, пока страх не отступал. Теперь она могла бы помочь ещё и пониманием, каково ему. Он бы увидел отражение своих мучений в её глазах. Давно известно: если разделить ад на двоих — становится легче. Но Тони приходилось бороться с паникой в одиночку. И Пеппер теперь тоже совершенно одна.