Unknown

      По одному только внешнему виду Шоубизу не дать больше двадцати: в меру угловатая для манекенщицы, крашеная блондинка с чуть детским лицом, так и не потерявшим приятную округлость, и с глазами диснеевского олененка. За последнее, кстати, ее особенно любят дома погромче: Версаче и Жан Поль Готье – сексуальность продается охотнее, если в ней читается табуированность. Таблоиды временами пестрели заголовками: «А сколько ей лет?» Скаут, нашедший какую-то случайно придуманную Шоубизом «Эллу Полсон» в толпе открещивался от сетевых теорий заговора отсканированным свидетельством о рождении. Самые упорные выкладывали плохие желтоватые кадры из далеких шестидесятых, где сильно похожая на Эллу Полсон блондинка, носившая крайне модную тогда стрижку пикси, хохочет во весь рот с бокалом шампанского в руке.       Элла Полсон и десяток других девушек, придуманных Шоубизом, вечным подростком в теле молодой женщины, вот-вот готовой к бесконечной весне жизни, существовали задолго до того, как сама Эмма Полсон появилась на бумаге. Шоубиз видела, как Лесли Хорнби, совсем тогда неизвестная и чем-то неуловимо на нее похожая, с ее же подачи и легкой руки вскарабкалась наверх, превратившись в суперзвезду, перевернувшую индустрию лживых стандартов с ног на голову. Лесли Хорнби, окрыленная неожиданным успехом, стала Твигги, а Шоубиз пошла дальше.       Линда, Наоми, Синди и Хайди – имена нарицательные, и все – ее выкормыши, платившие дань очередной «обложкой года», провальным выходом, новой уникальной диетой, приступом хронической язвы или очередным суицидом. Кейт Мосс обдалбывалась на полу Хаятта в забывшемся девяносто пятом в честь Шоубиза. Теряла сознание и бредила в голодном отупении, забивала желудок пятью тысячами калорий за считанные десять минут в приступах булимии, обмазывалась кетчупом, взбитыми сливками, шампанским, тостами и жирными стейками, плакала и выла, щедро пересыпая белым порошком, отправляющим в отруб сразу после получасового сеанса жертвоприношения у начищенного унитаза с рукой в глотке. Умение блевать – профессиональный навык, о нем спрашивают в первую очередь, когда ты заходишь в комнату в одних трусах и на негнущихся ногах.       После очередного громкого самоубийства в две тысячи восьмом, когда на модельный бизнес посыпались камни порицания и обвинений в шовинизме, объективизации, бодишейминге и пропаганде анорексии, Шоубиз, наблюдавшая за развернувшейся в СМИ клоунадой с усталой пассивностью и далеко недетским презрением к бесполезной войне мнений, решила вмешаться.       Им всем была нужна новая струя, свежее решение, а Технобой, по каким-то до сих пор неустановленным причинам поставленный с ней на один уровень иерархической пирамиды (вероятно, дело в возрасте, хотя Шоубиз считала себя однозначно старше, чуть ли не второй после мистера Мира), задолжал ей давно. Старые долги – это муторно, выбивать их еще сложнее, если имеешь дело с вечным неусидчивым подростком, склонным к проявлению агрессии в самые неудачные для этого моменты.       – Да у тебя же все охерено, – он выдыхает клубы дыма ей прямо в лицо, и Шоубиз морщится, кривя глянцевые черничные губы. – Погоди, сама говорила, что все круто. Почему я вообще должен чесаться?       Ее все еще бесит, что Новые Боги, заселившие Америку сорняком, до сих пор не могут прийти к консенсусу, и если бы не дуэт без пяти минут коронованных мистера Мира и Медии, они бы все давно по очереди друг друга вырезали из желания занять роскошное кресло босса. У нее вот шансы приличные: весь поток оголтелых голодных девиц, стягивающихся в Европу и Штаты в попытке выстрелить и стать новой Жизель или Наташей, ежесекундно делают свой вклад в ее фонд. Кровавые оккультные жертвы – это статья, а они, доводящие себя до изнеможения голодом или кокаиновой диетой, обходят закон на раз-два. Не говоря о случаях вопиющей жестокости: убийствах, каннибализме, некрофилии или отравлении. И все – из стремления к совершенству.       – Потому что я задаю моду. То, как шестьдесят процентов женского населения планеты будет выглядеть завтра, зависит от меня, – звонкий, едва переживший ломку девчачий голос звучит приглушенно, утомленно, как у манерной кинодивы за сорок, повидавшей слишком много, чтобы и дальше радоваться жизни. – Если я объявлю, что куриный помет спасает от преждевременных морщин, все побегут мазать лицо говном. Ты делаешь вложение в будущее.       Технобой – сложный малый, но понять его можно; если ты вечно второй сорт на побегушках, как бы ты ни безумствовал, отстроив золотую гору в свою честь, и если первый эшелон видит в тебе все еще ребенка, вылупившегося в прошлом столетии, ничего не попишешь.       Он дает ей иную эру, а Медиа ставит дело на поток, чтобы к началу десятых Шоубиз могла поднять выводок кумиров для цифрового поколения: «девушки по соседству» и it-girls, выгрузившие весь свой распорядок дня в социальные сети, объявляют новую волну. Элла Полсон, снимающаяся обнаженной в потали и золотых блестках, среди их числа просто потому, что Шоубизу не нравится безучастно наблюдать. Самый смак – это когда твое лицо, растиражированное миллионами копий, оказывается повсюду, и даже на выезде из города там, на билборде, ты, и в сети тоже ты. Ты – повсюду.       Когда в конце шестнадцатого статистка говорит о существенном сокращении времени, которое американец проводит у телевизора, Шоубиз притворно жалеет Технобоя, повторяя вслух с ощутимым безразличием к положению его дел:       – Ты зря беспокоишься. Тебя ждут еще лет пятьдесят твоей золотой эры. А потом ты что-нибудь придумаешь.       Лжет она красиво, безукоризненно, с сочувствующим печальным взглядом густо подведенных черным глаз. По ее мнению, через пятьдесят лет монополией на право трансляции будет обладать только мистер Мир, и, возможно, Медиа. Остальные или канут, или научатся приспосабливаться во вторых рядах.       Только Шоубиз это беспокоит мало. Если эпоху Новых Богов и ждет скорый и естественный конец, за ней последует очередная – это век Новейших Богов, и она будет первой среди них.