Unknown

      Похмелье смалывает Изуса в мелкое крошево, совсем небожественный финал монструозной попойки, на которой в обе ноздри долбили все, кроме него, наблюдавшего за оргией смертных со стороны на возвышении балкона. Туда не проникал кислотный неон смазанных цветных пятен в игре световых установок, там Изус пил Бакарди, развалившись на скрипучем кожаном диване, и перебирал увесистые золотые цепи толщиною с палец. Изус владеет местом, это он создал преемника «Студии 54», напустил туда эфемерного дыма, превращающего пространство в зрительную иллюзию, записал интро для каждого диджейского сета и провозгласил себя Иисусом, не встретив сопротивления.       Потому что он, король в драной майке и гриллзами на всем комплекте оставшихся зубов, и был Иисусом. Первым в мировом рейтинге расплодившихся Иисусов оставался Он – Иисус из Назарета – и Изус, избравший другой путь, отличный от пути застрявшей в трендах искупительной жертвы, не претендует на чужой терновый венец. Изус сходит на сцену, пряча неизлечимые кровавые корки стигмат на ладонях растянутыми рукавами лонгслива. Испуганные нимфы-танцовщицы, чья темная кожа лоснится как от масла в игре теней и света, падают ему в ноги, затянутые шнуровкой кроссовок за две тысячи, будто без чувств, катаются по скользкому глянцевому полу в припадке и вскакивают рывком, испытывав на себе одноразовое чудо воскрешение Лазаря. Изус агрессивен в читке и почти не потеет, прячась под черной маской, инкрустированный бриллиантами по полкарата.       На воскресной сходке Иисусов его мучает похмелье: каждое шоу заканчивается тремя часами в его клубе, разбитой машиной со смятым пожеванным бампером и счетом на сотку минимум, это чтобы покрыть все сопутствующие расходы и устранить ущерб, им нанесенный. Его, конечно, плющит от одного лишь вида минимумом тридцати сородичей в этих белых халатах или тогах, хрен поймешь, и все они почти как один. Изус ходит сюда как на конкурс двойников-подражателей Иисуса Христа и старается не думать о том, что все они – оригиналы, и он – тоже, оригинал копии и копия оригинала, такой вот недоработанный концепт, оправдывающий многообразие Иисусов.       − Если бы это был контест, − к нему подсаживается Иисус откуда-то из Мексики, загорелый, с сухой обветренной кожей, Изус, безэмоциональный обычно, выдает подобие удивления, потому что мексиканский увалень знает слово «контест», − двойников, то все бы они были Монро, а тебе бы пришлось стать Уитни.       − Скажи мне, − Изус даже бровью не ведет, поджав губы, весь презренный и отстраненный, не причисляющий себя к числу ряженых, − ты угашен? Если нет, давай закончим сразу: сходи от меня нахуй и доебись до коллегии своих подкопченных латиноамериканских друзей.       А ведь он здесь даже не один, кого в быту хоть раз да называли оскорбительным «ниггер». На сходки Иисусов Изус − темная лошадка, отсиживающая ровно два часа в сектантском кругу откопированных мессий, обменивающихся новостями как подружки-сплетницы за чашкой кофе.       Он – Пабло, осыпающий адептов своей веры сладкой сахарной пудрой, а не классический образец с копной волос и бородой под моде семнадцатого года, того и глядишь, что спутаешь с хипстером или Джаредом Лето.       Ему тут не совсем как бы и место в его дорогих человеческих тряпках и с золотым Блэкберри в кармане джинс, сидящих низко на бедрах, пожалуй, так низко, что торчит резинка трусов от Кельвина Кляйна.