Unknown

      Рок-н-ролл быстрее прочих сросся с человеческим прикрытием сакрального божественного начала. Рок-н-ролл носил узкие джинсы, через которые можно было разглядеть проступающий рельеф заветных букв в имени Кельвина Кляйна, падал улыбчивым лицом в снежок на завтрак вместо полезной овсянки и закусывал многослойные коктейли с фантастически пошлыми названиями кислотой на ужин.       Рокки, альтер-эго безусловного музыкального фаворита среди Богов, жил на полную катушку и писал что-то гениальное, придумывал прилипчивые мелодии прямо на толчке или за рулём, проводил сутки взаперти, обкладывая себя расчерченными нотными листами, рвал волосы на голове, когда недельный запас снега подходил к концу, и к очередному понедельнику, убитый совсем не божественным похмельем и ломкой, выползал Лазарем к своей группе, перед этим на счастье разгромив городскую квартиру и одну из электрических гитар (Рокки собирал коллекцию, благо мог себе позволить) о стену.       Шарики за ролики заехали, не без смеха отшучивались ребята, когда покровитель рок-н-ролла, выдавший гениальный продукт, достойный строчки в рейтинге Роллинг Стоунз «альбомы тысячелетия», вдруг испарялся в воздухе, абсолютно игнорируя весь продуманный командой пиарщиков промоушен к предстоящему мировому турне. Остальные были в растерянности: другого такого Рокки, за которого фанаты полезут на десятый этаж отеля по пожарным лестницам, мир ещё не породил, а был бы, то сам бы Рокки ничего не стоил бы.       Рокки никогда и никому даже не пытался объяснить, что в хаотичном потоке его безумных мыслей заставляет творить такие вещи. Рокки собирал вокруг себя некрасивых женщин и костлявых торчков, гуляя вместе с ними на последнюю наличку, ломал пластиковые карты, чтобы не было соблазна снять ещё зелени и пропалить координаты, а потом, свеженький, сияющий улыбкой образцового психопата, выпрыгивал на сцену, пережив за ночь остановку сердца от передозировки.       Он Рокки, Рокки Бальбоа, Рокки Непобедимый.       Он рок-н-ролльщик.