Счастье.

Безысходность - это когда люди внутри тебя не хотят дружить с теми, кто снаружи. Остальное, как минимум, поправимо. Сегодня был странный день. Слова хрустели на высохших губах и тоненькими ломтиками падали на кафель в ванной. Я не выходил из квартиры пять дней. Не собирался еще столько же, но на третий день моей игры в необитаемый остров закончились продукты, на четвертый - алкоголь, на пятый подошел к концу табак и спички. Никто так не любил пятницу, как Робинзон и ненавидел, как я. Когда мне было десять лет, я думал, что вообще никогда не начну курить. В пятнадцать, был уверен, что не буду курить тяжелый сигареты. Сейчас в моей жизни из тяжелого не только сигареты. Оставалась еще и память. Она услужливо подбрасывала щепки в огонь разрастающегося безумия. Я подошел к окну, вытерев с подоконника пыль, сел и уставился во двор. Все круги ада Данте Алигьери, в конце концов, сводятся к одной точке в центре комнаты под зависшими над ней ногами. Решил начать с крайнего и, собравшись, вышел на лестничную площадку. Когда сходишь с подъездной лестницы, по инерции начинаешь сходить с ума и от безнадежности кутаешься в шарф еще сильнее, а потом гадаешь от удушья или от холода у твоего отражения синие губы. С этим нечего не поделать. Надеваешь свитер, судорожно снимаешь, примеряешь второй, третий и так, покуда не натыкаешься на одиночество. Оно в отличие от свитера не висит на плечах и не жмет в талии. Именно поэтому я постучал в первую попавшуюся дверь. – Не подскажете, какой сегодня день недели? – Испуганно спросили из дверного глазка. – Я посмотрел в календарь на телефоне. Неделя состояла из шести дней. Недолго думая, выбрал наугад - среда? – Не угадали. Вторая попытка? – Мне всегда не везло в лотереях, в днях недели видимо не везло тоже. – А, была не была. Я уверенно ткнул в экран и попал в центр понедельника. Правильно? – Я поднес телефон поближе к глазку, чтобы незнакомец мог получше разглядеть. – За дверью кто-то сполз вниз, захлебнувшись тихими рыданиями. Запахнув пальто и потуже затянув шарф, я вышел на промозглую улицу. Если приглядеться, то окружающая действительность напоминала детские пазлы из киндерсюрприза. С заботливо подогнанными краями для стыковки, окрашенными всеми цветами радуги. Каждый человек, будь он человеком только на ощупь, тоже являлся пазлом и дополнял картину в целом. Я же был лишней деталью. Сломанной в процессе жизни или бракованной изначально, не знаю. Я не мог себя отнести ни к одной из культур. Я застрял где-то между. Между короткими предложениями на листах и точками инъекций на руках. Между легкой небритостью и тяжелыми наркотиками. Пройдя пару кварталов, я вышел на незнакомую мне ранее улицу и, решив, что мне пора убираться из этого города, побрел в сторону остановки, виднеющейся вдалеке. Спрятавшись от ветра под козырек остановки, закурил и невольно стал слушателем разговора мужчины и женщины. Мужчина был под ЛСД и ему это нравилось. Женщина любила быть под мужчиной и совершенно не любила ЛСД. Отсюда и все недопонимания. – Чего ты ждешь?! Сквозь ветер и разбросанные по лицу волосы кричала женщина. – Обои. У нас дома отошли обои, понимаешь? Те светлые, которые выбирали осенью. Я проснулся, а они отходят от стены. Пытался удержать, но вовремя понял, что бесполезно это. Вот жду. Надеюсь, отошли ненадолго и вернутся, как и в прошлую пятницу. – Мужчина нервно теребил рукав пальто и с надеждой смотрел сквозь лицо женщины. – Последнее время все вообще наперекосяк. Эти чертовы обои, эти киты в чашке, в конце концов. Представляешь, сегодня мой чай был снова полон китов, совершающих самоубийство. Я больше не могу смотреть, как они задерживают дыхание по утрам. Эти автобусы, они все идут и идут. Как люди. Хотя выглядят, как муравьи. Те, которые выползают из-под обоев по ночам. И психиатр, этот старик уже давно ни на что не способен. – Я отвернулся. Краем уха я еще слышал их разговор, срывающийся на крик. Мужчина ждал обои, женщина ждала ребенка от него, ребенок ждал, когда его заберут родители из детского дома. У людей с одинаковым выражением лиц разные трагедии. Моей являлось то, что на автобусной остановке никто не ждал автобуса. Мне было не по пути с ними. На улицу опускался сумрак. Улицы были переполнены людьми, а люди усталостью. За день человек устает настолько, что ему требуются: выходные, ужин, горячая ванна и восьмичасовой сон. Трудно представить насколько человек устает за всю свою жизнь. Бесцельно блуждая по незнакомому району города, я все же решил выстроить свой маршрут вдоль мигающих зеленых вывесок аптек в виде плюсов. Спустя час я вышел на знакомую улицу. Руки заметно подрагивали, люди начинали все больше пугать меня, превращаясь то в персонажей из детских сказок, то в размытые пятна. Реальность давит. Давит, как чертовы туфли на свадьбе, как петля на шее при разводе. А если все усугубить бессонницей и алкоголем на выходе получится некто, ищущий выход. Я уже почти бежал, не разбирая дороги. Сбивал прохожих, падал, поднимался, снова куда-то шел, срываясь на бег, снова падал, кубарем слетал по лестницам в подземные переходы. Усиленно тер веки, пытаясь сбросить с глаз пелену реальности. Выкрикивал имена женщин. Или это было одно имя? Вся романтика осенних ночей свернулась клубком ярости и агонии в раскаленной бегом груди. Во мне теплилось лишь одно желание, запить болеутоляющие бутылкой вина и уснуть. Я не знаю сколько прошло времени с того момента, как я вышел из дома, не знаю сколько я бежал, пока не увидел спасительную вывеску магазина "Счастье" напротив моего дома. Я не знаю, сколько я, вообще, находился в этом, ломающим сущности, городе Л. Не знаю. Не знаю... *** Поставив руки на прилавок, я с надеждой уставился в лицо женщины за кассой. – Мне, пожалуйста, билет до ее города. – Протянул я пару сотен. – Чѐрт.– Вспомнив, где я, все таки нахожусь, я стряхнул наваждение. – Полбулки белого хлеба, брикет лапши и бутылку красн... – Молодой человек, вы смотрели на вывеску? У нас не продуктовый. Вам куда билет? – Что!!!? Билет? Вы не правда, шутите, это и на самом деле билет? – Слова кубарем, без очередности скатывались с языка на прилавок. На лбу мгновенно проступила испарина, ноги стали ватными, а сердце, как никогда, непослушным. – До ЕЕ города, пожалуйста. – С каким-то волнением и внутренней дрожью, выпалил я. – У меня, правда, почти нет денег, но, ведь это нечего, правда? Я живу тут, неподалеку. Занесу завтра, если не хватит сейчас. – Я нервно, что-то бормотал, вытирая рукавом обильно выделяющуюся вспенившуюся слюну около рта. Расстегивал браслет трясущимися руками на часах, рассчитывая положить их рядом с двумя сотнями и горой мелочи в то время, как девушка мягко и одновременно ловко взяла меня под локоть и, заглянув куда-то глубоко в глаза сказала: – Успокойтесь, это совершенно не к чему, нам нужны совершенно не деньги, понимаете? – Она говорила и, одновременно застегивала на руке браслет часов, своим голосом погружая меня в транс. – Вам нужно только согласиться. Хватит сопротивляться. Расслабьтесь. – Голос убаюкивал. Уносил куда-то далеко, туда, где не было реальности. Я слабо улыбнулся и обессилено кивнул, ощущая телом приблизившийся резко пол и удар головы об кафель. – Ваш билет, пожалуйста. – Где-то в темноте произнес тихий и знакомый голос. За окном на асфальт, вскрикнув, упала птица мира. *** Я придумал историю. Несуществующий город с его несуществующими улицами. Печальных прохожих, пару баров и магазин. Придумал, когда будет вставать солнце, и что именно оно будет освещать. Придумал настроение, сны, иллюзии, мысли, дождь. Я придумал весь этот ужас. Придумал Тимофея. Его безумие. Галлюцинации. Социопатию. Фобии. А Тимофей в свою очередь не знал, что его придумали. Не знал, что все это не по-настоящему. Он был уверен в обратном. А ты? Уверен?