Счастье.

Из окна я наблюдал, как на улицах подростки цитировали Ницше, толкая слабого. Порой вся философия умещается там, где не хватает места для того, чтобы развернуться машине скорой помощи. Оставшийся путь до дома я проделал за считанные минуты, идя прямиком по лужам, не огибая их. Негромко матерясь и ежась от осеннего ветра, я зашел в подъезд и с усилием вжал кнопку вызова лифта в панель. – Молодой человек! МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК! Подождите меня... Как я ни старался быстро нажимать на цифру шесть, старушка шаркающими шажками добежала до лифта, просунула трость между закрывающимися дверьми и успела войти внутрь. – А, это ты, Тимоша. Рада видеть – Она ласково улыбнулась мне, в то время, как ее печальные глаза кричали обратное. – Неважно выглядишь. По-моему, тебе нужно что-то менять в своей жизни. А я вот к подруге снизу зайду на чай – Она вышла на втором этаже, хотя на деле жила на девятом, и конечно, все ее подруги давно умерли. А во мне, и правда, из важного были только вчерашние начинания, и то они уже подходили к концу. Пришлось поменять местами вдохи с выдохами. Жаль, но усилий хватило ненадолго. Решил перенести на утро понедельника. Испуганными псами загнанные, как в конуру, в ритм жизни, люди любят все откладывать на понедельник, при этом вместо того, чтобы сделать что-то важное, собираются на работу. Идея фикс общества, в котором после воскресенья начинается вторник. Придя домой, я провернул два раза ключ в замке и несколько мыслей в черепной коробке. Нужно что-то менять! Я прекрасно понимал, что все свободные деньги я спускал на алкоголь и целыми вечерами пил. Несвободные освобождал, скупал алкоголь и снова приходилось пить. А на утро те, кому повезло проснуться, раздражали меня своим везением. Поначалу мы просто встречались глазами в метро или на автобусной остановке, правда, после того как их глаза стали опаздывать на встречу с моими, все приходило в относительную норму. Иногда мне конечно везло повстречать утренних алкоголиков, я считал это не плохой приметой. Не то что бы они вызывали у меня восторг, просто на фоне остальных примет моя была самая безобидная. Я их легко узнавал по неутолимому желанию найти смысл хоть в чем-то. Те, кто был близок к цели, пугливо выглядывали из за угла, подзывали к себе и шепотом жаловались на то, что им отказывает печень. Я советовал больше ничего ей не предлагать, тогда уже точно не откажет. Я знал, что они справятся, это были сильные люди. Одинокие странники в пустыне эмоций, сидящие в переходах метро с протянутой рукой и табличкой с надписью "На силу воли". Сегодня мне не посчастливилось встретить их. Сегодня мне не помогали таблетки болеутоляющего. Сегодня циферблат моей жизни со скрежетом, чихнув годовалой пылью, провернул колесико и застрял на отметке двадцать шесть еще на год. Слишком много сегодня в дне, который могло спасти только стремительное наступление вечера. Но больше всего меня тревожило однообразие и то, что я переварил яичную лапшу. В раздумьях я исходил квартиру вдоль и поперек, в надежде неожиданного поворота событий. Повороту событий случится трудно, если ходить по прямой, поэтому я сменил тактику и начал ходить кругами, талантливо не замечая углов. Со временем можно научиться больше, чем многому. Не замечать, не спать, не есть и не жить. С последним у всех получалось почему-то успешнее. Я бы сказал с рождения. Через две четверти часа раздался стук в дверь. Видимо мой план по привлечению поворота событий сработал. – Здравствуйте, вам письмо. Распишитесь здесь и здесь под галочкой. – Невысокий парень протянул конверт и засаленную бумажку с печатями. Он был похож на обтянутый кожей скелет, настолько был худ и голоден. Увидев его, я вздохнул для вида, сходил до кухни и протянул ему кусок хлеба. Вырвав хлеб у меня из рук, он запихал его к себе в рот и, не жуя, проглотил. – Ты оказался глупее, чем я думал. На хлеб ты бы мог наловить голубей, к примеру, и поесть нормально. – Они слишком быстро улетают, я не успею поймать. – Кадык парня опустился по шее вниз, после с характерным звуком встал на свое место. – Успеешь! Голуби любят хлеб. Они становятся слабыми и уязвимыми когда у них есть то, что они любят, поверь, в этом они ничем не отличаются от людей. Парня видимо и самого сейчас злила его глупость, хотя больше, наверное, голод и запах перегара царящий в квартире уже более полугода. – Распишитесь! – Он снова протянул мне конверт и бумажку с печатями. Ручки под рукой не казалось, пришлось отмотать от запястья бинт и прислонить к бумаге, в отмеченных галочками местах, руку с еще не запекшейся от пореза кровью. – Сойдет? – Вполне. – Парень загадочно улыбнулся, свернул лист в трубочку, сердечно поблагодарил, оставив меня в дверном проеме держать письмо и слушать, как старушка с тростью и хрипами поднимается со второго этажа на девятый. Захлопнув дверь, я оглядел конверт. Обратного адресата не было. На конверте вообще не было не чего кроме надписи. "Прочесть 31.01.2015". Найдя все-таки ручку, я дописал: "Просрочено". Смял конверт и отправил в недолгий полет до кучи скомканных и исписанных мною листов. Полет чем-то напомнил падающий лайнер счастья. Где-то минут через сорок, когда у меня закончились последние сигареты пришел Слава. Вовремя! – Ты знаешь, что у тебя во дворе какой-то больной парень ловит голубей, ломает им крылья и засовывает в заплечную сумку почтальона? – Ловил на хлеб? – Разве это имеет значения? Он обламывает голубям крылья! Живым! понимаешь!? – Слава выглядел раздраженно и насторожено. Несмотря на свой внешний вид, иногда этот человек проявлял верх сентиментальности и жалости. – Конечно имеет – Я поддельно развел руками и не заметно взял со стола недопитую бутылку. – Он сломал им крылья, как только кинул кусок хлеба на землю, точнее голуби сами сломали себе крылья, добровольно лишивши себя возможности взлететь. Объект любви в лучшем случае ломает крылья. Кстати, не только голубям, но и людям. Про худший я тебе рассказывать не буду. Отпив из горлышка бутылки, я уставился в окно. – Хм, а у него определенно есть талант. – Подумал я, наблюдая за тем, как парень выходил из двора с полной сумкой голубей и счастливой улыбкой на лице. Голуби любили хлеб, парень любил голубей. Парня при этом не любил никто, но судя по всему, он был оптимистом. – Сегодня на улицах станет на одного человека больше, из тех, кого толкнут в переулке ночью, если ты понимаешь, о чем я. Сплюнув на пол, Слава выразил свою точку зрения и подкурив спросил: – А ты знаешь, что утонченность женщины можно определить только по тому, какой толщины она режет хлеб или колбасу. – Причем здесь это? – Притом, что многие, не зная об этом, ошибаются и делают неправильный выбор. А в итоге вместо того, что бы связывать друг друга во время секса едят недоспелую хурму. – Хурму? – Ну, может быть, и черемуху. Хотя, хурма, на мой взгляд, вяжет лучше. Люди привыкли к заменителям настолько, что путают вымысел с реальностью, второстепенное и первоочередное. Не удивлюсь, если хурма станет самым распродаваемым товаром. Только представь тонны сочных плодов переполняют трюмы кораблей, экспорт заграницу, перевозка внутри страны... – Слава мечтательно затянулся, выпуская неровные кольца дыма к пожелтевшему от никотина к потолку. Мы выпили весь алкоголь, который был в моем доме, потом тот, которого не было. Под конец все это смешали с тем, который принес Слава, и распрощавшись на этом, разошлись по разным углам комнаты. Я медленно сходил с ума. Считал, как стрелка часов, удар за ударом, проходила один за одним круги ада. – Тик. – Так. – Тик. – Слава! Чем считать приём пищи в три часа ночи – поздним ужином или ранним завтраком? Слава ответил хлопком двери, оставив меня сидеть в съемной квартире, из мебели в которой были: матрас с рваной дырой по центру, шкаф без дверей и трёх нижних полок, письменный стол с огромной надписью «хер», старый стул с облезлой полиролью и две стопки бумаги. Одна из них являлась кучей скомканных и исчерканных листов, содержание которых было чуть глупее надписи на столе...