Гнилые лилии

— Леруа, — сказал Юра. — Съебись. Жан-Жак радостно улыбнулся, хотя на душе у него скребли кошки. За два дня это успело превратиться в ритуал. То, что они оказались в одной тренировочной разминке, было чистым везением, но он никогда бы не указал на это Юре. Юра должен был думать, что Жан-Жак его преследует. Зачем Юра должен был так думать, Жан-Жаку размышлять не хотелось. Точнее, напротив, очень хотелось. Так хотелось, что он лишь неимоверным усилием воли заставлял себя размышлять вместо этого о грядущем соревновании. — Юра, привет! — сказал Мэттью, возникнув вдруг слева, и Жан-Жак едва не заскрипел зубами. Он ненавидел Мэттью. Он никогда никого не ненавидел так сильно, как Мэттью. — В таком случае, — произнес Юра, — съебитесь оба. О, как яростно. Ты испепелишь меня, Юра. Ты обжигаешь, как может обжечь только самый холодный лед. — Джей-Джей, пойдем, — сказал Мэттью. — Хорошо тебе покататься, Юра. Жан-Жак посмотрел Юре в глаза и постарался выразить взглядом как можно больше. Никогда бы не указал на то, что они сталкиваются в раздевалке только волей шанса, но никогда бы не признался и в том, что ему хочется остановиться и посмотреть, как Юра раздевается. Как он снимает с себя футболку — за низ, крест-накрест, или сзади, за воротник. Жан-Жак почему-то всегда упускал этот момент. Нет, наверняка он сначала высвобождает руки, тянет вбок сперва правый, потом левый рукав, неловко изгибаясь спиной, потому что это совершенно не сексуально, а Юра был создан для того, чтобы делать сексуальными совершенно не сексуальные вещи. Жан-Жак попытался сказать ему это взглядом. Это и многое другое. Мэттью дважды дернул его за куртку. Мэттью сегодня испытывает судьбу. Хотя он же ничего не знает. Никто ничего не знает, никто не может заподозрить, да никому и дела нет. Никому нет дела до того, что внутри у чемпиона Канады по фигурному катанию разрослись и сразу же начали гнить роскошные, разлапистые лилии. Жан-Жаку было вовсе не трудно пройти мимо Юры так, чтобы едва задеть его плечом — так, чтобы Юра не был полностью уверен, соприкоснулись ли они на самом деле. Плечо Юры — узкое, аккуратное, немного острое — было ниже его собственного плеча. Еще оно, наверное, было нежным и гладким на ощупь, как лепесток. Бледным, почти белым. Наверное, я бы действительно сошел с ума, если бы прикоснулся к нему. Мальчишка, ему шестнадцать. Дурак, Джей-Джей, ты такой дурак. Жан-Жак и Мэттью вышли на улицу. Тренер Мэттью и Карины махнул им рукой, но не подошел, продолжая разговаривать с кем-то незнакомым. Родителей не было видно, что удручало — Жан-Жак предпочел бы сразу вернуться в отель, нежели в очередной раз слушать нытье. — Что делаешь вечером? — спросил Мэттью. — Хотя что тут делать. Какая же дыра эта Миссиссауга, господи. — Ты из Торонто, — заметил Жан-Жак. — Вот именно. Торонто — центр, а Миссисауга — его пригород, который вообразил себя городом. — Это один из самых крупных городов Канады. — О чем я и говорю. По размеру — город, а по сути — деревня. — А ты что, собирался в клуб накануне короткой программы? — злым тоном спросил Жан-Жак. Ему хотелось защищать Миссиссаугу. Ему нравилась Миссиссауга и не нравился Мэттью. Ему не нравилось, что Мэттью назвал Юру Юрой. Хотя он был виноват сам, не стоило кричать «Привет, Юра!», увидев его в фойе гостиницы. — Мне надо отдыхать, — сказал Мэттью. — Забывать обо всем этом. Боже, как меня достала Карина. Она такая склочная, мелочная, такая... просто противная. Я терпеть ее не могу. Представь, что она… — Я майку забыл, — перебил его Жан-Жак. — Пойду сбегаю. Он с силой дернул на себя тяжелую дверь, пересек широкий холл и прислонился к стене в правом коридоре. Мужская раздевалка была за поворотом, и он, конечно, туда сунется, непременно сунется, надо только дождаться удобного момента, надо настроиться на мировой эфир, и интуиция ему подскажет когда. Жан-Жак закрыл глаза. Мэттью эти два дня говорил только о Карине и о Миссиссауге. О Карине чуть больше. Жан-Жак тоже хотел говорить, но ему приходилось молчать. Через четыре дня будет ровно год, как он встретил Юру впервые. И вполне возможно, что он ошибается, думая, будто для Юры это хоть что-нибудь значит. Жан-Жак оттолкнулся от стены, подкрался к повороту, прислушался. Через несколько секунд хлопнула дверь, и Юра произнес что-то по-русски. Ему ответил усталый и глухой голос Фельцмана. С чего бы Фельцману быть усталым в самом начале сезона? Впрочем, по слухам, его подопечные — настоящая школа драмы. Правда, никто из них на канадский этап не приехал. Никто, кроме Юры. Жан-Жак сделал несколько шагов назад, немного выждал, а затем разбежался, на полном ходу выскочил за поворот, поймал в прицел взгляда удаляющуюся светлую голову, за считанные секунды преодолел остающиеся до нее метры и обогнул Юру справа, опять едва задев корпусом затянутое черным плечо, но остановился только перед Фельцманом. Как истинный бог скольжения. Фельцман встал на месте и воззрился на него круглыми глазами. Юра шумно втянул носом воздух, и Жан-Жак широко улыбнулся. — Мистер Фельцман, — сказал он. — Вы не видели моего отца? Я везде его ищу. — Н-нет, — неуверенно, видимо, от удивления, ответил Фельцман. Жан-Жак пожал плечами, еще раз улыбнулся, подчеркнуто не глядя в сторону Юры. Юра не подведет, Юра знает, что делать. — Леруа, — сказал Юра. — Съебись. — Юра, — не слишком укоризненно произнес Фельцман. А Жан-Жак наконец отвернулся от него и посмотрел на Юру. В коридоре было слишком темно. В коридоре было недостаточно темно для того, чтобы избежать очередного ледяного ожога. Юра замораживал его гниющие лилии, и те никак не могли в конце концов сгнить и оставить его сердце в покое. Когда Жан-Жак вышел из спорткомплекса во второй раз, рядом с Мэттью стояла Карина, которая куталась в пальто, притоптывала и недовольно поглядывала на тренера, до сих пор беседующего с незнакомцем. Мэттью держался побелевшими пальцами за концы красного шарфа, обмотанного вокруг его шеи, то ли собираясь с силами, то ли борясь с искушением предложить его своей партнерше. Жан-Жак усмехнулся, снял куртку и, приблизившись к Карине со спины, осторожно накрыл ее плечи. Карина вздрогнула, но расслабилась, оглянувшись. Мэттью поджал губы, выпустил шарф и злобно выдавил: — Замерзнешь. — Не замерзну, — пообещал Жан-Жак. Ему было удивительно жарко. Он отнял руки от плеч Карины, и на ребро его ладони упала одна из первых капель дождя. *** Собственная жизнь некогда напоминала Жан-Жаку усеянное цветами поле. Он собирался выиграть Гран-при, Чемпионат четырех континентов, Чемпионат мира, а через три года — Олимпиаду. Он собирался жениться на Изабелле и посвятить одну из своих побед рождению первенца. Он собирался купить дом в Монреале, записать второй альбом и инвестировать в какой-нибудь прибыльный бизнес. Он много чего собирался, но Юра обрушил на это поле сразу несколько снарядов. И хотя какие-то цветы остались нетронутыми и продолжали вовсю цвести, идти к ним теперь надо было через полосы препятствий. К тому же некоторые снаряды до сих пор не разорвались. — Классный костюм, — сказал Жан-Жак, — Юра. Костюм был не классный — ни с точки зрения Жан-Жака, ни, скорее всего, с точки зрения Юры. Костюм был совершенно обычный: свободные черные штаны, россыпь мелких зеленых блесток по левой стороне белой рубашки. Жан-Жак потрогал эти блестки и сказал: — Пыльца фей. Юра отшатнулся, замахнулся рукой, и Жан-Жак подумал, о, ударь меня, ради бога, ударь, я буду значить для тебя больше. Но Юра опустил руку, сдвинулся на метр в сторону и гордо отвернулся. Жан-Жак шагнул к нему. Он умел флиртовать. Он знал разные способы флиртовать. Он был уверен, что с Юрой ни один из них не прокатит. — Чего тебе от меня все время надо? — спросил Юра, скосив на него взгляд. — Разве мы не можем быть друзьями? — отозвался Жан-Жак. — Какими еще друзьями? Посмотри на нас. Жан-Жак незамедлительно воспользовался этим щедрым предложением — на себя, впрочем, смотреть не стал. — Не вижу проблемы, — резюмировал он. — А я вижу, — ответил Юра. — Я молодой, талантливый, подающий большие надежды фигурист. А ты просто мудак. — Это наш самый длинный диалог с тех пор, как мы познакомились. — Мы даже не знакомились. — Давай исправим это? Меня зовут Джей-Джей, а тебя? — Леруа. — Юра повернулся к Жан-Жаку всем корпусом. Блестки весело сверкнули ему в лицо. — Я тебя в последний раз спрашиваю, чего тебе надо? Однако Жан-Жак знал: если он скажет, чего ему надо, на этом их диалог и закончится. — Я расстался с Изабеллой, — сообщил он. — Она тебя бросила? Скатертью дорога. — Не та идиома. — Жан-Жак просиял. — Ты хотел сказать, что она молодец. — Съебись, Леруа! — выпалил Юра и затравленно огляделся. Жан-Жак съебался — на этот раз максимально красиво, в бесспорно выигрышной позиции. Он встретил Лео, он встретил Эмиля, он встретил японских парников и красотку француженку. Для Юры это был одинокий этап — никто из его с-грехом-пополам-друзей в нем не участвовал. Жан-Жак мог бы стать его другом. В этом он не сомневался, он сумел бы найти подход. Только он хотел быть не другом. И он так боялся этого желания. — Пиздец, — сказал ему Мэттью. — Мы поссорились. — А вы мирились? — спросил Жан-Жак. — Очень смешно. — Если хочешь, я с ней поговорю. — Еще смешнее. — Мэттью смотрел на него враждебно. А ведь ему тоже не так уж и много, всего восемнадцать. — Мое дело предложить. — Жан-Жак пожал плечами. Ему было бы легко на месте Мэттью. Легко любить Карину. Легко любить Изабеллу. Легко любить только себя, на худой конец. В короткой программе Юры был всего один квад. Он катался настолько технично, что казался деревянной игрушкой на шарнирах. Его взгляд не метался по трибунам, не прыгал по арене, не выражал никаких эмоций. Блестки на его плече больше не казались волшебной пыльцой. Но у Юры, конечно, был план. У таких, как он, всегда есть план. У таких, как он, это обычно очень плохой план, который содержит только цели и никаких конкретных действий. Жан-Жак знал, что Юре очень трудно. Жан-Жак поливал свои гнилые лилии, и те от этого набухали, расцветая кислотными красками. Жан-Жак не знал, что будет делать дальше, и это его ужасало. Он мог улыбаться и шутить — это его тоже ужасало. Он занял первое место по итогам короткой — это ужасало больше всего. Король развороченного цветочного поля не сомневался в своей победе. Юра прыгнул все, Юра не сделал ни одной ошибки, но ему никто не поверил. В прошлом году он если и не летал, то, безусловно, скользил. В этом году он всего лишь катался. — О, Юрию будет очень трудно, — сокрушенно заметил Лео. Милый, добрый Лео. — Он справится, — уверенно отозвался Жан-Жак. — Он не способен расслабиться. Я его понимаю. Он все-таки русский, он еще может вырасти очень сильно. — Многие олимпийские чемпионы проходили через это, — сказал Жан-Жак. — Все как-то справлялись. — Да. И всегда есть вариант перейти в парное, — согласился Лео. Жан-Жак помотал головой, чтобы изгнать оттуда предательские видения того, как Юра ссорится со своей Кариной, а потом преспокойно обнимает ее на льду, как он больше не соревнуется с ним, с Жан-Жаком, как он перестает реагировать, перестает отвечать и уходит, уходит все дальше и дальше. Жан-Жак мог сделать только одно, и он это сделал. — Не твой уровень, феечка, — сказал он Юре после выступлений. — Это даже не интересно. Я надеялся, что хоть ты составишь мне конкуренцию. Юра оскалился, Юра сжал зубы, Юра почти зашипел на него. Юра был пятым, и Жан-Жак надеялся выпинать его хотя бы на третье место. — В каком ты номере? — спросил он. — Хочешь, я зайду, обсудим твою произвольную? Я могу тебе помочь. — Да ты обезумел, — усмехнулся Юра, дергая плечом. Одна из блесток взмыла вверх, а потом плавно осела на его рукав. Жан-Жак проследил за ней завороженным взглядом. — Фельцман — лучший тренер в мире. Чем ты можешь мне помочь? Жан-Жак не знал, чем он может помочь. Он протянул руку и снова коснулся блесток, перевернул ладонь. Несколько штук осталось у него на пальцах. Он подмигнул, вновь глядя в Юрины глаза: — Теперь у меня есть частичка твоего волшебства. — Хватит! — вдруг выкрикнул Юра. — Хватит издеваться надо мной, Джей-Джей! Я не издеваюсь, хотел сказать Жан-Жак. Как ты не можешь понять. Его сердце стучало глухо и быстро: Джей-Джей, Джей-Джей, Джей-Джей. Гнилые лилии заинтересованно расправляли лепестки. Юры давно и след простыл, когда он засунул пальцы себе в рот и слизнул волшебные блестки. *** Наверное, Жан-Жак чем-то сильно нагрешил в предыдущей жизни, иначе его нынешняя жизнь не превратилась бы в сериал. Ему и самому иногда становилось смешно. Он надеялся, что главными героями этого сериала были все-таки Мэттью и Карина, потому что главные герои будут вместе, конечно, только в конце. Однако когда наступит этот конец, неизвестно. Да и сериал могут в любой момент просто снять с проката. — Это ничего не значит, — сказала Карина. — Нет, — согласился Жан-Жак. — Я люблю другого. — Хотя бы намекни ему, что у него есть шанс. — Не Мэттью. — Карина распустила волосы, и Жан-Жак подумал, что ей так будет неудобно. — Тогда намекни ему, что у него нет шанса. Карина пожала плечами и сняла часы. Они оба совершали какие-то ненужные действия и говорили ненужные фразы, но Жан-Жак все-таки сообщил: — Я люблю человека, который совершенно на тебя не похож. — Это хорошо, — одобрила Карина. — Иначе я бы сочла тебя жалким. Жан-Жак и сам счел бы себя жалким. Он целовал смуглую, темноволосую, черноглазую Карину и не представлял на ее месте Юру. Он сжимал ее едва выступающую грудь и не понимал, зачем ему это нужно. Он всегда пытался вести, но в этих ситуациях неожиданно оказывался ведомым. Или что-то подсознательное в нем лихорадочно пыталось отыскать женщину, которая излечит его от наваждения. Что-то мерзкое глубоко внутри шептало, что он полюбил не то, не то, оно не способно принести счастья, оно несет только проблемы, оно отравлено, Джей-Джей, гнилые цветы. Джей-Джей, Джей-Джей, Джей-Джей. Почему он побежал к Карине сразу же после этого? Почему он был уверен, что Карина ему не откажет, а «Джей-Джей» из уст Юры напугало его, словно леденящий душу крик в ночной тишине? — Ты такая красивая, Карина, детка, — прошептал Жан-Жак. — Не надо, — выдохнула Карина. Карина демонстративно осталась ночевать в его постели, а в Монреале его ждала Леа, с которой он не успел расстаться до отъезда в Миссиссаугу. Впрочем, вряд ли Леа ждала. Такие, как Леа, всегда прорабатывают запасные варианты. Карина спала. Карина и Мэттью закончили короткую на втором месте и были так уверены в завтрашней победе, что даже помирились. Жан-Жак был так уверен в завтрашней победе, что не мог уснуть. Его сумела бы спасти только паническая атака, и он чувствовал, что максимально к ней близок. *** Он забыл кое о чем. Он забыл, как выглядит рассвет. Как шар солнца важно выкатывается из-за крыш, то ли розовый, то ли оранжевый, словно огромный персик. Вчера выдался солнечный день, но Жан-Жак не верил в стабильно хорошую погоду в окрестностях Торонто в конце октября. Однако ему повезло. Наползшее на солнце облако казалось пастельно-синим. Жан-Жак разбудил Карину, завернул ее в одеяло, и какое-то время они смотрели в окно вместе. — В такие моменты хочется быть лучше, правда? — сказала Карина. — Куда уж лучше, — отозвался Жан-Жак. — И то верно. Они смотрели до тех пор, пока солнце не поднялось высоко и небо не стало голубым. — В общем, спасибо, — сказала Карина. — Удачи на произвольной, — сказала Карина. — Ни слова Мэттью, — сказала Карина и ушла. А Жан-Жак подумал, что да, все врут. Все врут и думают, что это ложь во спасение. Во спасение кого, вот интересный вопрос. Опасность панической атаки отступила, когда он вышел на лед. Он чувствовал горечь во рту, он забыл выпить воды, он сомневался в своем каскаде. Все эти проблемы были донельзя обыкновенными. Из подобных проблем должна была состоять его жизнь. Балерина Юра пыталась то ли отринуть свою грацию, то ли подчинить ее себе. Эмиль ставил на отринуть и громко шутил, что Юра пацан, а не балерина, медаль есть, а если найду. Хватит издеваться, Джей-Джей. Джей-Джей. Джей-Джей. Жан-Жак не ответил Эмилю ничего, сделав вид, будто погружен в собственные мысли. Мэттью сидел на трибунах вместе с Кариной. Жан-Жак видел, как они переговариваются, и думал о том, что нет, они не главные герои, нечего было и надеяться. Лилии не вяли и не гнили дальше, а только болели, болели, болели. Юра недокрутил, Юра оступился, Юра наконец упал. Его немного подтянули за заслуги в прошлом сезоне, но это было недостаточно. Впрочем, пока его спасало то, что соперников будто бы настиг злой рок. Падали один за другим. Упал Лео, упал Эмиль. Мэттью помахал Жан-Жаку с трибун, поймав его взгляд. Потом Жан-Жак вышел на лед, где его встретили горечь во рту, сомнения, напряженные мышцы, и не упал. Он ожидаемо смазал четверной сальхов, но на фоне других его прокат можно было назвать чистым. Он искал глазами Юру во время паузы перед дорожкой — всего две секунды, и Юре следовало быть под трибунами, но он нашел, нашел, нашел. Джей-Джей. Джей-Джей. Джей-Джей. Когда все закончилось, он рухнул коленями прямо в свои гнилые цветы, повозил ими, чтобы лилии оставили на нем запах. На трибунах кто-то оглушительно свистел. В этот раз они не стояли на одном пьедестале. Жан-Жак бежал по залитому солнцем тротуару, отдав золотую медаль родителям, он бежал, потому что не смог найти Юру после церемонии награждения, и ему хотелось знать, куда он бежит, ему хотелось прибежать, как и положено в сериале, в порт или в парк или в какое-то другое романтичное место, где он вроде бы совершенно случайно, а на самом деле по велению судьбы встретит Юру, и они оба не удивятся этой встрече. Он продолжал надеяться на эту неминуемую встречу. Или хотя бы на то, что его собьет машина — всего, целиком, вместе с растительной гнилью. Однако лилии под лучами солнца медленно шевелились, наливались соком и цветом, становились живыми. А может, свет просто упал прямо на них, и оказалось, что они вовсе и не такие уж гнилые. Просто раньше они были в тени. И Жан-Жак собирался бежать, пока не прибежит в тот порт, в тот парк, к тому озеру, к тому раскидистому дубу. Но он не знал, куда бежать в Миссиссауге. Поэтому он просто бежал. Юра сидел на лавке возле отеля и пил газировку из банки. Жан-Жак остановился перед ним и согнулся пополам, упершись ладонями в колени и тяжело дыша. — Леруа, — неуверенно произнес Юра. — Меня… зовут… Джей-Джей, — прерывисто сообщил ему Жан-Жак и поднял голову. Юра поморщился, но сказал: — Джей-Джей. — Джей-Джей, Джей-Джей, Джей-Джей. — Ты сдурел? На улице пять градусов всего. Где твоя куртка? — Там же, где моя медаль. Лицо Юры вытянулось и помрачнело, но ответил он ровным тоном: — А ты почему здесь? — Дай попить, — попросил Жан-Жак. — Съебись, — отрезал Юра. Жан-Жак поклонился, развернулся и уже только у самой двери услышал: — Она холодная. Лилии дернулись, с хрустом вытянули лепестки вверх и сверкнули ему в глаза невозможной, немыслимой, исцеляющей белизной.