Гнилые лилии

— Мадлен Леруа, — прочитал Жан-Жак, — сестра многократного чемпиона Канады по фигурному катанию Жан-Жака Леруа… — Почему чемпиона Канады? — прервал его Юра. — Ты же и чемпионом четырех континентов был, и мира. — Патриотизм, — пояснил Жан-Жак. — Это канадский ресурс. Сначала Канада, потом все остальное. — Маразм, — возразил Юра. — Давай дальше. — … сообщила, что склоняется к решению не включать четверной сальхов в свои программы в текущем сезоне. “Я поняла, что еще к этому не готова”, — сказала юная фигуристка во вчерашнем интервью… — Чтоб Мэдди так сказала! — фыркнул Юра. — Представляю, какой был скандал. — Ужасный, — подтвердил Жан-Жак. — Ты мне дашь дочитать? — Я на ее стороне, — заявил Юра. — Да, и это окончательно смутило маму. В чем-то она права. В предолимпийский сезон Мэдс надо выступить максимально хорошо, а если она начнет повсюду заваливать свой сальхов, это все равно, что вообще его не прыгать. — А если она выйдет на лед и оступится, это все равно что вообще не выходить. — Юра, ты же знаешь, что это не одно и то же. — Я просто хочу, чтобы она показала все, на что способна. И когда, если не здесь? Первый этап, соперницы мелкие. В общем, — Юра завозился, поднялся на руках, подтянул ноги под себя и сел на коленях, — я поговорю с Натали. — Она все равно не будет первой, — заметил Жан-Жак. Некоторые девушки начали включать в свои программы квады пару лет назад — особого постоянства, впрочем, пока не добился никто из них. — Она будет одной из немногих. Мама с папой никогда не позиционировали Мэдди как новатора, но Юра умел убеждать. Это Юра говорил “еще, еще”, когда время тренировки уже давно истекло — и сестра, красная, как рак, пыталась еще и еще. И это приносило свои плоды. Квад стал уверенным, Мэдди похвасталась им в Инстаграме — спасибо, мама и папа, спасибо, братик, спасибо, Юра — и собрала свою долю восторгов, пожеланий удачи и “что за херня, Плисецкий опять в Канаде?”. Юра не комментировал. Жан-Жак приподнялся на локте, протянул руку и попытался заправить ему за ухо отросшую летом прядь, но та оказалась все-таки слишком короткой. — Что? — спросил Юра. — Ничего. Я с тобой согласен. Зря что ли мы столько тренировали этот сальхов. — Да. И вообще, я ради этого сюда приехал. — Только ради этого? Никаких сентиментальных соображений? — Это каких? — Ну, разве все началось не в Марселе? — С чего бы в Марселе? — Здесь, — Жан-Жак махнул рукой в сторону окна, — я сказал тебе, что ты мне нравишься. И мы гуляли вместе. И я трогал твои пальцы. — Господи, Джей-Джей, заткнись. Ты с такой лыбой сказал “ты мне нравишься”, как будто это была самая уморительная шутка на свете. И мы не гуляли. И какие еще на хрен пальцы? — Твои, — отозвался Жан-Жак, — пальцы, — и опустил руку ниже, скользнул по голому плечу, по ключице — и ямочке над ней — вниз, между ребер, к животу, и сжал пальцы правой руки, лежащей у Юры на коленях. — Лучше бы ты не напоминал мне о том ФГП, — сказал Юра. — Я тогда знатно провалился. — Ты же говорил, что переживешь, если займешь шестое место. — Ну, я и пережил. Мне интересно, ты все наши разговоры помнишь наизусть? Жан-Жак, не отвечая, выпустил его ладонь, погладил двумя пальцами запястье — нежно, едва касаясь, повел их вверх к сгибу локтя. — Даже чертов Некола обошел меня, — добавил Юра. — Давай не будем сейчас об Эмиле. — Хотя Витька обошел тебя. — И тем более о Викторе. — Самый провальный финал в моей жизни. Блин, если бы последним местом было не шестое, а шестьдесят шестое, я бы занял его. Так стыдно, и все еще писали, что как я вообще попал в финал… Жан-Жак оттолкнулся локтем, уперся в кровать ладонью, подался вперед и прижал губы к Юриным губам, осторожно раздвигая их языком. Он вовсе не хотел стирать те воспоминания, но их нужно было дополнить новыми, и он влизывал, вкусывал эти новые воспоминания в Юрин рот, вдавливал пальцами в его плечи. Когда он попытался вынырнуть, чтобы глотнуть воздуха, Юра его не отпустил — обхватил за шею, тяжело навалился — Жан-Жак упал спиной на кровать, и их губы снова встретились, снова жадно, снова жарко. Но с Юрой не выходило иначе, хотя его кожа была теплой только в тот самый, первый раз — и то от стакана с кофе. Жан-Жаку гораздо больше нравилось, когда она становилась теплой от его прикосновений. Юра оседлал его бедра, проехался ягодицами прямо по члену, наклонился и вжался лицом между ключиц, толкнул головой подбородок. Жан-Жак откинулся затылком на подушку. Он полагал, что их лимит на сегодня уже исчерпан, но куда там. Юра вдруг прихватил зубами кожу у него под кадыком, от чего Жан-Жак болезненно ахнул. — Будешь знать, как затыкать мне рот, — пробормотал Юра, разжимая зубы. — Затыкать тебе рот слишком приятно, — выдохнул Жан-Жак. — Боюсь, что не смогу отказаться от этой привычки — эй! Юра сомкнул зубы на этот раз чуть ниже, сдавил ладонями плечи, ногами — бедра. Жан-Жак, чувствуя, как о живот трется его член, пролез рукой между ними. Юра двинулся вперед всем телом, и член горячо и мокро скользнул ему в ладонь. Зубы опять прикусили кожу. Жан-Жак тихо засмеялся. — Ну, давай, — сказал он. — Мальчишка. Юра что-то невнятно промычал ему в шею, и Жан-Жак потянулся свободной левой рукой как можно дальше, ниже, провел ногтями по задней стороне его бедра до ягодицы, которую сжал, отпустил и сжал снова. Юра дышал пылающим воздухом ему под скулу и притирался сильнее, ближе, жарче. — Юра, — шепнул Жан-Жак. — Юра. Юра. Юра опять пробормотал что-то нечленораздельное, дернулся и расслабился, наваливаясь на него всем весом. — И я тебя, — сказал Жан-Жак. Юра с трудом поднял голову, съехал чуть вниз и положил подбородок ему на грудь. Взмокшие волосы прилипли к его лбу. — Что? — И я тебя, — повторил Жан-Жак. — Я вовсе не то сказал. — Есть два типа людей, — отозвался Жан-Жак. — Те, кто, не разобрав, что им сказали, думают, что их обматерили, и те, кто в такой же ситуации думает, что им признались в любви. Я принадлежу ко вторым, потому что уже давно уяснил… — Давно уяснил, что если побольше пиздеть, тебе кто-нибудь отсосет, чтобы ты только заткнулся. — Не кто-нибудь. — Жан-Жак расплылся в улыбке. — А ты, Юра, ты. Не волнуйся, я быстро. Юра вздохнул, больно оттолкнулся подбородком и сдвинулся еще ниже. Жан-Жак развел ноги, позволяя ему устроиться между них. Юра наклонился и задел его член щекой, перехватил у основания и облизал вверх по стволу, но потом отстранился, выпрямился и посмотрел ему в лицо. — Юра? — неохотно произнес Жан-Жак. У него слишком сильно тянуло в паху, и он не желал поднимать никакие посторонние темы. — Я думал, что это случится тогда, — сказал Юра. — Когда? Что? — Десять лет назад, здесь. Что мы трахнемся. — Если бы ты додумался мне об этом сообщить, так бы и вышло. — Я хотел. — Юра взял его член в ладонь, неторопливо двинул руку вниз. Жан-Жак чуть приподнял бедра. — Даже пошел с тобой на твой этаж, до твоего номера. Но мне было дико страшно. — Трус, — припечатал Жан-Жак, и Юра сжал его сильнее. — И ты бы меня трахнул? — Вероятно. — Несмотря на то, что мне было шестнадцать? — Я же не святой. И я был безумно в тебя влюблен — ты просто хочешь еще раз это услышать, да? В любом случае, не стоит жалеть об упущенных возможностях, Юра, если можно наверстать их сейчас. — Ты прямо кладезь мудрых мыслей сегодня, а? — проворчал Юра и все-таки нагнулся, приложился губами к голове, лизнул уздечку огнем языка. Жан-Жак набрал в грудь побольше воздуха, прикрыл глаза, погладил все еще мокрые волосы и протяжно застонал, когда Юра все-таки взял его в рот. *** — Джей-Джей, — сказал Юра, как только Жан-Жак погасил ночник. — А ты же понимаешь, что она все равно прыгнет? — Конечно, — отозвался Жан-Жак. — Она ведь первый продолжатель твоих славных традиций. И наверняка шлепнется, как ты в тот раз в Марселе. — Пусть шлепнется, лишь бы докрутила. Все равно получит достаточно, и сам эффект. А потом поднимется на произвольной. Только лучше, чтобы Натали дала ей отмашку. — Ну, ты собирался с ней поговорить. — И поговорю. Они пару минут помолчали. Жан-Жак — тихо, на тот случай, если Юра уже уснул — спросил: — Может, все-таки останешься и на произвольную? — Джей-Джей, я не могу. Мне надо готовиться к своим этапам, строго говоря, мне и сюда приезжать не следовало. — Да, да, я знаю, — поспешно согласился Жан-Жак. Юра вдруг завозился, зашуршал одеялом. Жан-Жак поднял руку, чтобы он смог придвинуться ближе, а потом опустил, обхватывая узкое плечо. Юра лег щекой на его грудь и закрыл глаза. Зрение уже успело привыкнуть к темноте, и Жан-Жак, глядя на его подрагивающие веки и ресницы, в который раз задавался вопросом о том, как он мог считать это чувство гнилью, как он мог так ужасно ошибаться и как он рад, что это его все-таки не остановило, — а лилии щекотали мягкими лепестками его сердце.