Начать жизнь заново

      Сквозь высокие, словно уставшие сосны, возвышающиеся над лесом, опустившие свои ветви вниз, чтобы явить спасительную тень в жаркие летние дни, тянулись длинные солнечные лучи, такие белые и слепящие своих обитателей. Куда-то тянулись кривые, узкие тропинки, прерываемые зарослями низкой травы и небольшими камнями; около тропинок стояли редкие тоненькие деревья, выглядящие рядом с соснами нищими детьми. Всюду слышалось пение птиц и стрекот цикад, сплетающиеся в гармоничную песню природы.       Утро выдалось жарким. Под одной сосной сидел мальчишка, одетый в простую, хлопковую рубаху и затасканные капри, «украшенные» пыльными пятнами, осевшими с тропинок только недавно. Он сидел, то прикрыв глаза и откинувшись на ствол дерева, то поднимая мечтательный взгляд куда-то высоко, туда, где небо перекрывалось сетками ветвей с их зелёными листьями.       Даже запах успокаивал, возможно, расстроившиеся нервы. Хоть это и был лес, нигде не чувствовалось дымка одиноких костерков: запах был девственно чист, свеж и сух.       Ничто долго не нарушало умиротворения жизни; всё текло своим чередом, но счастье не длится вечно. Мальчишка слышал шелест чьего-то платья, шорох листвы и строгий, властный, громкий голос, обычно воздействующий на всех таким образом, что никто бы не осмелился не прибежать на этот зов и не приосаниться, однако сейчас он сидел на прежнем месте, находясь в нежной неге от тени, спасающей его от окружающего жара.       — Феликс! — раздалось практически над ухом. Мальчишка лениво поднял голову на источник звука, сделав ладонью себе козырёк. Рядом с ним стояла женщина, подчиняющая себе всё одним только своим видом. Не имелось в её теле ни чрезмерной силы, ни округлости — она была стройна, но всё же внушала другим необходимость в повиновении. Короткие, жёсткие волосы, доходящие ей до подбородка, неаккуратно обрамляли лицо, имевшее слегка грубые черты, что не мешало женщине оставаться женщиной.       Вся она была исполнена чистотой и властью. Платье её было прекрасно выстиранным, отутюженным, не имевшим ни пятнышка пыли.       — Феликс, — повторила женщина, сильно хмуря свои брови, что делало её лицо необычайно строгим, а выражение слов — непрекословным, — что ты тут сидишь?!       — А что мне делать? — беззаботно отвечал мальчишка, склоняя к себе тонкое деревце и оглаживая каждый его листочек.       — Как «что»?! Я просила тебя сходить за яблоками, если ты забыл!       Что же, Феликс, действительно, забыл об этом поручении. Но разве могли в его голове сравниться ничтожные яблоки с прелестями созерцания расцвета природы? Конечно, нет, но страх перед его грозной, словно большая, тёмная туча, матерью заставлял его всё же встать и приосаниться.       — Прости, совсем забыл… — Голос его был полон жалости и сожаления, что отражалось и во взгляде.       — Иди сейчас же! Несносный мальчишка… Всё отец тебя распустил!       И она ушла, чеканя шаг, вновь шелестя своим платьем. Феликс неторопливо пошёл за ней; все его движения были так ленивы, он по-прежнему оглядывался, ликуя от красоты окружающего его мира.       Вскоре он вышел в родную деревню. Слышались крики петухов, мычание коров, всё то же пение птиц. Также слышно было, как где-то вдалеке завелась машина и поехала. Деревня не была настоящим изваянием мастерства природы: здесь уже постарался человек. Куда ни плюнь, везде касались люди, что-то меняли в привычном течении бытия, вклинивали свои заморочки во всём.       Больше не было спасительной тени, а солнце палило ужасно, хоть сейчас не был полдень, солнце не находилось в зените. Шаг Феликса стал быстрее, по-детски веселее. Он чуть ли не прыгал, двигаясь всё ближе к своей цели.       Вот показался небольшой, деревянный домик. Он казался неубранным, неопрятным в сравнении с другими домами: здесь не было мужчины, который мог бы что-нибудь починить, здесь не было молодой женщины, которая пробежала бы по дому в пару секунд, смела всю пыль и паутину, гонимая силой молодости. Здесь жила старуха. И сейчас она сидела всё на одном месте, на деревянном табурете перед крохотным столом. Её седые волосы довольно поредели, что было заметно, даже когда их обладательница собирала их в неуклюжую, кривую шишку, лицо её исхудало, осунулось, щёки впали, а глаза давно померкли, словно угасла уже в них жизнь.       — Гертруда Бозидаровна, можно? — тихо, учтиво спрашивал Феликс, просунув голову в её дом.       Старуха посмотрела на него, и лицо её озарилось слабой, немощной улыбкой, однако, выражающей счастье. Она слабо кивнула и начала медленно вставать с табурета. Вся она была скрючена и ужасно худа.       — Что это ты так рано бегаешь? — спрашивала Гертруда Бозидаровна, подходя к своей кровати, стоявшей в этой же комнате, но в углу (в доме, собственно, и была только одна комната).       — Мама за яблоками прислала. Видно, снова этот пирог будет стряпать, — мальчишка поморщился от воспоминания пирога. Нельзя ни в коем случае сказать, что мать его готовила плохо, хоть и не являлась она особо хозяйственной женщиной, просто Феликс так отвык от еды, так ему не хотелось заполнять себя чем-то инородным, вроде всех этих пирогов и булок, поэтому ел он очень редко, только по острой нужде.       — Ну, не кривись, — умиляясь, говорила старуха, — тебе бы пошло на пользу. Вон, исхудал совсем!       Феликс устало вздохнул и уставился на старую фотографию, висевшую на стене. Смотрел он долго, пока его соседка не опомнилась, не ахнула и не побежала к ящику, в котором хранила она яблоки. Вытащив нужное, по её мнению, количество яблок, сложив их в свой старый пакет и вручив Феликсу, она снова слабо улыбнулась, словно и это было ей в тягость.       — Позовёте бабушку? — спросила она после некоторого молчания. Феликс покраснел, стыдясь своей оплошности, и уверенно кивнул ей, не решаясь посмотреть в глаза бабушке, поражённый своей же невежливостью.       — Ну, беги! Маме то яблоки срочно нужны, нет?       Оставив Гертруду Бозидаровну без ответа, мальчишка побежал к себе. По дороге, хоть и короткой, он отметил, что исчезло уже утреннее очарование — настал полноценный рабочий день.       Их дом был просторнее, светлее, чище, нежели дом Гертруды Бозидаровны, ведь его отец вёл особо тяжёлое хозяйство, а мать ежедневно убиралась.       Феликс прошёл в небольшую кухоньку, славившуюся на всю деревню изысканными запахами, проходящими в деревню из окна. В этом закоулочке большого дома, плотно обставленном мебелью, вечно творились чудеса: на свет рождались привлекательные блюда с не менее приятным ароматом и вкусом. Даже сейчас мать мальчишки царствовала в кухне.       Он положил пакет яблок на стол и, пока не видела мать, спешно ускользнул на улицу. Он знал, куда хочет идти, куда ему нужно прийти. Пунктом его назначения оказался следующий дом, стоящий после его собственного. Дом был больше похож на огромный особняк, выложенный из белого камня. Всюду были грядки, а позади дома, что уже Феликс видел собственными глазами, располагалась детская площадка.       Без стука, без каких-либо других церемоний он прошёл в дом. Внутри всё тоже являло роскошь: элитный диван из вердикта, с дубовыми элементами, изящный камин из тёмного мрамора, заставленный небольшими статуэтками медных птиц, стеклянный журнальный столик, на котором валялись разные журналы. Когда Феликс впервые зашёл в этот дом, он восхищённо оглядывал каждый элемент, цеплялся взглядом за каждую мелочь, трепеща от восторга, но вскоре он привык к обстановке этого богатого дома.       Гостиная была пуста, поэтому никто не мешал подняться выше, на второй этаж, а потом и пройти в столь родную дверь, за которой таилась очередная сказка — просторная комната, выполненная в светлых тонах. Помимо дорогой мебели, в комнате валялось множество подарочных коробок.       Перед зеркалом, вставленным в золотую раму, стояла юная девушка, исполненная грацией, благородством, но в то же время детской простотой. Она держала ровно спину, высоко поднимала голову, но глядела так добродушно и ласково, что никогда, увидев её, не подумаешь о гордыне. Всегда она была одета со вкусом, и сейчас на ней было лёгкое платье из шифона, кремового цвета, с неясными изображениями коричневого цвета, но её рыжие, совершенно прямые волосы были собраны в простой конский хвост, открывая взору её красивое, бледное лицо с явным розовым румянцем на щеках. Её красоту оправдывало и имя — Ева, первая женщина на Земле.       Увидев в отражении своего друга, Ева резко обернулась. Лицо её озарилось светлой, счастливой улыбкой, и она бросилась ему на шею.       — Феликс! Привет! Как у тебя дела? — тут же защебетала она, не выпуская из своих цепких рук мальчишку.       — Прекрасно. Мама сегодня готовит пирог. Ты придёшь? — так же по-доброму отозвался Феликс, искренне улыбаясь и наслаждаясь теплом.       — Раз ты приглашаешь, то приду! — Ева взяла его за руки, подвела к кровати и села на край, вглядываясь в его глаза, словно выпытывая что-то, но тот молчал. — Я даже скучала…       — Но мы виделись вчера, — со смехом отвечал Феликс.       Ева с самого рождения была самой близкой его подругой и поддерживала во всём. Их разговоры длились часами, которых они даже не замечали. И сейчас они просидели вдвоём до самого вечера, пока не пришёл час ужина. Родителей девушки дома не было, поэтому они, взявшись за руки, направились на семейный ужин к Феликсу.       Конечно, ничего примечательного в это время не происходило. За столом сидели родители Феликса, добрая старуха Гертруда и Феликс со своей подругой.       Когда ужин закончился, и все разошлись по домам, Феликс побежал прямиком в лес.       Небо уже потемнело, и на нём выступала бледная луна, отражаясь в прозрачном пруду. К вечеру стало свежо и тихо, но эту тишину нарушали сверчки. Птицы больше не пели, забившись в свои гнёзда, проводя время с семьёй. Феликс прошёл мимо пруда и сел у недалёкой сосны, глубоко вдыхая и шумно выдыхая чистый воздух.       Хотелось насладиться тишиной и спокойствием хотя бы вечером. В голову приходили мысли, что именно лес является земной утопией, символом гармонии.       Но и в эти минуты ему не удалось отдохнуть в тишине. Где-то недалеко послышался шелест листвы, заставивший мальчишку подняться на ноги и пойти на звук.       Недалеко от кустов сидел парень, лет восемнадцати. Сидел он раскованно, иногда взъерошивая свои белокурые волосы, которые слабо вились, видимо, от вечерней влаги.       Феликс видел его впервые и не знал, что ему делать. Уйти или заговорить? Хотелось уйти, но любопытство, которое осталось в нём от детства, перешедшее и в юность, брало верх. Он подошёл ближе и сел рядом, обнимая свои ноги.       — Я Августин, — проговорил незнакомец, искоса глядя на сидящего рядом Феликса. Цвет его глаз разглядеть было нельзя, но выражение — вполне возможно. Взгляд его был задумчив и хитёр, что-то блестело в глазах, чего Феликс разгадать не мог. Голос его был тихим и слегка хриплым от того, что парень долго молчал.       — Феликс, — довольно смущённо ответил мальчишка, переводя взгляд на деревья, чья листва тихо покачивалась от слабого дуновения ветра.       — Давно здесь живёшь?       — Я не живу в лесу, — сразу отозвался Феликс, но, осознав, что сказал, густо покраснел, а Августин звонко засмеялся, запрокидывая голову назад.       — Какой смешной, — с улыбкой отозвался он, рассматривая нового знакомого. — А я недавно переехал. Не в лес, конечно.       — И где ты живёшь? — с интересом спросил Феликс, разглядывая его улыбку и блеск в глазах.       — Если придёшь сюда с утра, то расскажу, — вкрадчивым голосом сказал Августин и поднялся, глядя на Феликса сверху вниз. — Доброй ночи, Феликс.       — Доброй ночи…       Когда Августин исчез, словно растворившись в воздухе, Феликс долго сидел на прежнем месте, впав в глубокую задумчивость. В голове эхом отдавался его голос, он видел лишь эти хитрые, чуть прищуренные глаза… Что ж, пора домой.