Иной взгляд: Бескровная жертва

Вечером мы играли в карты. Дикарка совершенно не умеет играть, поэтому без зазрения совести я обыгрывала ее. — Ты жулик, — рассмеялась я, когда она снова пошла не с той карты. — Дарья Павловна, к вам господин Миронов пожаловал, — горничная прервала мою атмосферу веселья. Не люблю посторонних. — Проси, — улыбнулась Дарья. Петр Иванович был любезен, но я нехотя протянула ему руку для поцелуя. Мне не нравится его любезность. Надеюсь, что он не заберет Анну с собой. Дело еще не закончено. — Спасибо, дамы и господа, за приятный вечер. Но я спать, — мама поняла деликатный момент. — Я тоже, — Дарья любит поддакивать. Мы встали. — Не хочется уходить, — Петр Иванович несносен. — Боюсь, не найдется у меня для вас комнат, Петр Иванович, — произнесла Дарья с улыбкой. — Пожалуйста, не уезжай. Я боюсь, — шепнула я Анне, проходя мимо неё. Я смотрела, как они тихо разговаривают, но понять разговор не смогла. Даже немного растерялась, когда ее дядя так быстро капитулировал. Я улыбнулась его вежливому кивку. — Спасибо, что остался. Мне так спокойно, — мой план не собирался никуда проваливаться. — Чего ты боишься?  — Я боюсь преступники. — Но я буду рядом, в соседней комнате. Я не верю в ее способности, она просто чудачка: — Почему не спросить девушка, кто убить? — А я спрашивала, но она не говорит. Наверное, она не видела убийцу. — Очень плохо. Нам бы знать. Спокойной ночи, — с еле заметно иронией сказала я.  — Gute Nacht! Но спать я так и не легла. Девушка представляла для меня опасность. Если она действительно медиум, то с минуты на минуты может вычислить меня. Нельзя… нельзя, это слово постоянно звучало в моей голове, когда прошла мимо стола и взяла ножик для фруктов, забытый горничной, и когда дернула ручку двери Анны. Она там заперлась. Я несколько раз тщетно подергала и отступила. Ничего. Как там говорят русские… не мытьем, так катаньем возьмем. Утром я предложила Анне покататься на лошади. План был готов с ночи. Костюм немного жал под мышками, но я довольно покрутилась перед Анной. — Ох, как тебе идет этот костюм, — Анна сделала мне комплимент. — Да, — гордо улыбнулась я. — Я буду садиться на конь. — Ты не боишься запачкаться? — Для этого у меня… Сапоги, — я приподняла ногу. И тут Анна странно посмотрела на меня. Догадалась? В этом я не уверена. На конюшне я подошла к черному коню и ласкового погладила его. — Что? Что с тобой? — повернулась я к Анне. Она шла точно так же, как тогда, когда ходила по ночам. Она отрицательно покачала головой. Я сняла с гвоздя уздечку. Девушка стояла, будто пришибленная. — Что? — снова спросила я ее. Она затрясла головой. С ней все хорошо, уверила себя я и откинула веревку с шеи лошади, а затем повернулась к Анне. Ее не было, она отошла куда-то к бочкам. — Анна! — позвала я ее. Она указала на меня пальцем, ее глаза стали испуганными. — Что? Опять призрак? — Ты… Это вы… Сапоги. Пречистая Дева! Она догадалась! Я толкнула ее и выбежала из конюшни. В спешке с моей головы слетела шапка. Я закрыла ворота, с трудом подняв тяжелый засов. Конюшня надежно заперта! Никак не могу отдышаться. — Каролина, что ты делаешь? — глухо из-за дверей крикнула Анна. Я огляделась в поисках сена. Оно было легкое и быстро закрывала щель под воротами. — Что ты делаешь? Каролина! Открой! Ее крики меня перестали волновать. Двух охапок хватит. — Каролина, что ты делаешь? Каролина. Каролина! Остановись! Послушай меня! Зачем ты это делаешь? Каролина! Из конюшни раздался глухой стук. Теперь огня. Я, ничего не слушая, выхватила из горевшего неподлеку костра головню. — Стой! Это ко мне? Я хотела было обернуться. Жуткая боль пронзила мою руку, я подскользнулась и больно ударилась. И заплакала, как младенец. Какая гадость! Я дура! Совершенно забыла про этого Штольмана. Тут еще и дикарка суется. Я отпихнула ее. Доктор Милц быстро перевязал мою больную руку, и полицейские ввели меня в кабинет. — Следы крови обнаружены между швов на ваших сапогах, — говорил Яков Платонович. — Не трудитесь, господин Штольман, — ответила я с презрением. — Это я убила ту девчонку. — Но почему? Неужели из ревности к этому конюху? Если можно было, то я бы рассмеялась. — Вы идиот, господин Штольман. Как вы могли предположить такое? Моя безумная мать решила вернуться на родину. Она сказала мне, что отец оставил нам только долги. Замок заложен. И теперь мы будем жить здесь. Я возненавидела эту чертову страну, как только мы пересекли границу. Я ненавижу эту грязную дикарку, которая оказалась моей теткой. Я ненавижу этот вонючий дом и эту вонючую конюшню. Чувство ненависти к этой России захлестнуло меня, но я говорила монотонно, что будет со мной, это меня не интересовало. — И Вы убили девушку, чтобы все подумали на мать? — Против нее нет улик, — ответила я. — Я надеялось только, что после этого убийства наша жизнь здесь станет невозможной. И мы вернемся в Вену.  — Вы никогда не увидите Вены, вам грозит пожизненная каторга. И Вы даже не представляете, какова эта страна там, во глубине сибирских руд, куда Вас сошлют. Зачем вы мне все это говорите? Теперь это не имеет значение. Моя жизнь кончена, я это знаю и без вас, господин Штольман.