Иной взгляд: Бескровная жертва

Ничего не понимаю… совсем ничего. Мою дорогую мамочку обвиняют в убийстве? Да кто же поверит такой ерунде? Дикарка, несмотря на свою некрасивость, обладает весьма хорошей фантазией. Придумывает какие-то глупости!  — Ой, спасибо, барыня, что приютили странниц Божьих, — мама пригласила старушек в дом. Интересно, зачем? — Спасибо, матушка-благодетельница. От самого Нижнего идем в Москву, в Москву. Святым крестам поклониться. — Я прикажу накормить вас, — неужели мама ради этого их позвала? Обедом кормить? — Благодарствуем, — они кланяются. Очень странно, и маму жаль. Она такая грустная. За дверью топает Дарья Павловна. -… графиня Батори наполняла ванну, — услышала я и вздрогнула. За моей спиной ванная, и туда ходит моя тетка. Всплеск, я оборачиваюсь и вижу в ведре кровь. Кровь… Пречистая Дева! Откуда у нее это злополучное ведро! Мне стало дурно. Едва не оттолкнув Дарью, я с замершим сердцем вышла на лестницу. Она видела… она могла видеть меня. Но это невозможно, на конюшне никого не было. Или дикарка и Мишка меня видели? Я отказывалась в это верить. Подушка в комнате была прохладной, я прижалась к ней щекой и закрыла глаза. Но сон не шел. Надо выпутываться. Мы должны уехать из России как можно скорей. А значит, я и мама должны быть чисты. Все поймут, когда мы отсюда поспешно уедем, как будто от чумы. А чумой будет дикарка. Она же убила крестьянку. Очень хороший план Мои веки отяжелели, и я погрузилась в сон. *** Пруд засыпало снегом, на душе стало тихо и спокойно. — Guten Tag! Я обернулась: Анна шла ко мне. Да, удача на моей стороне. Теперь только пусть она поверит. — Анна?! Я рада видеть вас в добром здравии! В моем голосе звучит волнение. Все-таки во мне пропадает хорошая актриса.  — Что случилось? — Анна мне верит, это очень хорошо.  — Дело очень плохо. Я никому не доверять, я никого не знать, только вам.  — Да, да. Я слушаю. Может перейдем на ты?  — С радостью! — я с пылкостью, мне не свойственной, обнимаю ее.  — Послушай! Послушай! У меня есть тайна. Даже два. Оглядываюсь на дом, никто не должен мне помешать, поэтому лучше уйти подальше. Я беру Анну под руку и спускаюсь обратно к пруду. — Mutter очень больна. И ее болезнь сердч. — Да, сердце, — кивнула Анна. — Она лечить меня, себя. У нее есть врач герр Адольф. Здесь нет сердеч мастер Адольф. Я боюсь за mutter, — тут мне не приходится притворяться. Я действительно боюсь за маму. — Но она такая приятная. — Да. Да. Но это кажется в первый раз. Ты слышать сказку про графиню Батори? Это ее болезнь. Она всем рассказывать, — я поправила завязки банта на шубке Анны и продолжила: — Когда мне быть двенадцать лет, мы поехать в замок графини Батори. Он находится близко с нашим. По дороге выяснилось, что буря, и мы были должны остаться в комнате у графини. Мы и остались. И тогда с тех пор все пошло не так. И после того, когда она осталась в этой комнате, она и стала рассказывать всем эту историю. Я не знаю, что делать, я не знаю! О, истерика у меня получилась прекрасной. Анна схватила меня за руки. — Она кому-нибудь рассказывала эту историю? — Всем. — Получается, Дарья Павловна могла слышать эту историю? — В этом второй тайна. Дарья хочет быть такой красивой, как mutter, — я прикоснулась к щеке ошарашенной Анны. Я шла вместе с Анной и вдруг подвернула ногу и упала на снег. От этого стало очень смешно. — Я видела Дарья, я видела. Она шла из комнаты с ведром крови в ванную. — Неужели это правда? — Она хочет, чтобы полицейский взял mutter. — Странно, дух Дуни тоже на нее показал. — Да, пойдем. В ванна должна быть кровь, — твердо сказала я и помогла подняться собеседнице. В доме стояла тишина и никого не было, кто мог бы нам помешать. — Кровь! Кровь! — быстро сказала я, увидев ведро, и выбежала вон. — Я должна предупредить Штольмана, — Анна была напугана не меньше меня. Похоже, комедия удалась на славу. За мое фиглярство последовала расплата. Мама пропала. Если у нее очередной приступ, то это очень и очень плохо. Анна успокаивала меня, а я, как маленькая, ревела на ее коленях. — Каролина, успокойся. Это не повод так переживать. — Бедная mutter! Она совсем больна, вышла в одной рубашке. — Ее обязательно найдут. Я сейчас, — Анна встала. Я была рада ее уходу, не люблю показывать эмоции на людях. За окном покачивала веткой тонкая осинка, и по двору кого-то вели. С моего места видно было немного, но армяк Михаила я узнала сразу. И прекратила лить слезы. Мишку поймали, надо торопиться, иначе полицейские узнают правду раньше, чем я. — Барыня! — раздался голос. Я потеряла свое самообладание и рванулась к двери. — Барыня! Это я, Михаил. Барыня! Вот заперли. — А зачем же бежать?  — Как зачем? Ведь думали, что я Дуньку убил. — Где ты был? — Вы знаете, где был. Сама пришла в домик с харчами. — Как? — я не понимаю таких сложных слов, а сердце колотится. — С провиантом. Уж спасибо вам, барыня. Не знаю, чем заслужил. — Ты убийцу не видеть? — Видал за полчаса до того. — Тут… Когда? Сердце забилось сильней. — За полчаса после того, как Дуньку зарезали. — Что ты говоришь? — Так то и говорю. Ваша тетка душу невинную сгубила. А вы можете нож поискать, коим Дуню зарезали. Я отвернулась и вздохнула с облегчением. — Барыня! — откликнул Мишка, протягивая сухой цветочек. — Барыня! В хлев вошла Анна. Миша убрал цветок, а я с удивлением взглянула на нее. — Здесь ее тоже нет, но ты не переживай. Мы обязательно найдем маму, — она сделала вид, что не заметила нас. — Спасибо. Но где она? — теперь меня судьба конюха абсолютно не волнует. Хорошо, что он меня не видел. — Навряд ли она в усадьбе прячется. Пойдем! Нужно поговорить. Поговорить? Зачем же? *** Господин Штольман обьяснил мне происхождение «крови» в ванной. Я разочарована, этот инцидент выставил меня в негативном свете. — Простите, господин Штольман, в нашей сумасшедшей семейке я самая безумная. Это я подумала, что в ванне кровь, — тут я непроизвольно вскрикнула. Мама… В чем ее руки? — … забойщики скотину режут, — тут поняла, что на руках у нее кровь. Мама смеялась. От этого мне хотелось зарыдать и одновременно закричать от радости. Да, я действительно безумная.