всё, что касается

      Обратная дорога прошла для меня в сплошном напряжении, я чувствовал, как меня всего разъедает от того, как сильно я нервничал, просто вспоминая, как Хованский перехватывает меня за запястье и тянет на себя, а я вижу в его глазах столько отчаянной любви, что внутри всё сжимается от щемящего ощущения взаимности, и буквально через секунду мы соприкасаемся губами, а руки Юры скользят по моему телу — это больше похоже не на знак симпатии, а на немой крик и просьбу не отпускать, но я не могу. В голове пронеслась нарезка кадров-воспоминаний с прошлого дня, а в глазах предательски защипало, я ощутил, как тяжело мне дышать, и мгновенно вырвался, после я бежал без оглядки. Я несся вниз по лестнице, игнорируя лифт, мне нужно было хоть немного прийти в себя, но сердце гулко билось, а кровь набатом стучала в висках, и я не мог всё никак отдышаться, поэтому когда я наконец оказался на первом этаже, выглядел я так, будто только что выдержал целый марафон: лицо у меня было покрыто лихорадочным румянцем, дыхание вырывалось изо рта рваными вздохами, и я бегло оглядывал помещение, где, к моему счастью, ещё только начали собираться ученики, и те, которые тут стояли, не обратили на меня особо внимания. Я нетвердым шагом прошел до ближайшего кресла и рухнул в него, испытывая полное моральное истощение.       Мне просто отчётливо хотелось домой: в родную деревню, к старым книгам в потрепанных переплетах и верблюжьему одеялу, которым в детстве меня накрывала мать, к коту, нагло устраивающемуся рядом со мной на кровати, и запаху козьего молока, но мне было суждено сегодня снова терпеть поездку в автобусе на несколько часов, потому как мы возвращались в Пушкин, по пути собираясь заехать ещё на две экскурсии. Но я толком не слушал ничего, да и вообще плохо воспринимал реальность из-за того, что нервничал по поводу Юры, который, к слову, больше не пытался со мной заговорить, а когда мы единственный раз за всю обратную дорогу пересеклись взглядами, то он тут же побледнел и отвернулся. Вообще Хованский выглядел подавленным, не особо шутил и тихо сидел рядом с Черниковым, что-то обсуждая с ним — точно с таким же видом, как недавно за завтраком. Я поежился; мне повезло, что во время общего сбора и посадки в автобус, я не пересекся с Юрой, да и занял место, далекое от него, поэтому мог быть уверен, что, по крайней мере, пока мы в пути, Хованский со мной не точно заговорит. Из-за внутреннего напряжения я даже и не заметил, как пролетело время, мне казалось, что я нахожусь где-то в параллельной вселенной, сотканной лишь из моих мыслей и переживаний, и опомнился я только, когда мы уже проезжали Египетские ворота (до школы от них всего пять минут езды). — Я переночую сегодня у тебя, ладно? — попросил я сидящего со мной Стаса, пока автобус парковался около нашего общежития, и очень понадеялся, что Лиепа не будет возражать из принципиальности (а он мог сказать, мол, проблемы разгребешь, потом ко мне приходи), но мне везло под вечер куда больше, чем с утра: — Без проблем, ночуй, — согласился Стас, видимо, понимая, как тяжело мне сейчас будет находиться в обществе Юры. — Спасибо.       Я благодарно кивнул. Мне, правда, в любом случае надо было заглянуть в нашу с Хованским комнату, потому как там были все мои учебники и тетради, да и школьная форма осталась там, а без этого всего я вряд ли мог бы завтра отправиться на занятия, но я решил отложить свой поход в свою комнату до следующего утра, а сейчас спокойно поспать, чтобы хоть чуть-чуть оправиться после инцидента с Юрой, мне хотелось побыстрее уснуть и не думать о нем совсем. Я вместе с Лиепой молча быстрым шагом поднялся на нужный этаж общаги, после чего последовал к комнате Стаса, внутри у меня почему-то было тревожно, я чувствовал, как будто кто-то позади меня прожигает взглядом, и от этого мне становилось совсем неуютно и слегка жутко, я подсознательно ускорил шаг, почти срываясь на бег, так что Лиепа еле поспевал за мной, но я не обращал на это внимание и упрямо шёл вперёд. Легче мне стало только, когда я остановился перед дверью в комнату Стаса, тогда я наконец-то обернулся и встретился взглядом с Хованским, который стоял в другом конце коридора и неотрывно глядел на меня. Меня как током прошибло. У меня подкосились ноги, и я машинально ухватился за ручку двери, крепко сжимая её, а Юра, заметив, что я теперь тоже смотрю на него, тут же отвернулся и скрылся в комнате. Мы со Стасом последовали его примеру. — Ты, может, всё-таки расскажешь, что произошло? — поинтересовался Лиепа, пока я стягивал одежду и готовился ко сну, и только вздохнул, мне чертовски сильно не хотелось сейчас обсуждать произошедшее с кем-либо, но я понимал, что Стас не успокоится, пока я с ним не поговорю. — Мы поругались, — уклончиво ответил я, забираясь под одеяло, от того, что я перенервничал, мне хотелось скорее уснуть, — завтра буду говорить с коммендой насчет переселения, потому что больше с Хованским мне говорить не о чем. У него был шанс доказать, что он мной дорожит, но он выбрал пьянки со своими друзьями и поцелуи со всякими шкурами. Его дело, конечно, ну, а я сыт по горло. — Ясно, — судя по голосу Стаса, он мало, что понял из моей тирады, что, в принципе, неудивительно, ведь изъяснялся я довольно сумбурно и образно, но Лиепа решил больше не лезть мне в душу и лишь посоветовал: — обдумай всё ещё раз, потом принимай решение. Хованский — мудак, но по одному его взгляду понятно, что он тебя очень любит.       Я промолчал. — Просто не стоит действовать исключительно на эмоциях, — продолжил Стас, и я лишь прикрыл глаза, понимая, что он прав, — я не знаю до конца всей истории, но я вижу, как ты переживаешь и как переживает Хованский, и я считаю, что вы будете просто самыми тупыми долбаебами, если не переговорите ещё раз, только уже без злости, ревности и спешки. Поэтому пообещай, что завтра или хотя бы на неделе вы обсудите всё снова. Если нет, то моё обещание отпиздить всё ещё в силе. — Обещаю, — сонно пробормотал я.       Спал я, как убитый, видимо, от сильного переутомления, потому как долгие переезды для меня были всегда довольно сильной нагрузкой, даже снов мне никаких не снилось, и я не вскакивал посреди ночи, чтобы сходить попить или в туалет — такие ночи я ценил, потому что после них я ощущал себя по-настоящему бодрым по утру и принимался за учебу с невероятным усердием, обычно успевал сделать много из задуманного, меня вообще редко можно было застать в таком состоянии, потому как я по типу своего поведения был довольно пассивным, но, хорошо выспавшись, готов был горы свернуть. С утра я был бодр и свеж, но всё ещё бледен, так как нервничал перед встречей с Хованским — это было вообще единственным обстоятельством, которое не давало мне чувствовать себя до конца работоспособным и сосредоточенным, но я успел уже смириться с тем, что Юра и не собирался покидать мою голову. Я тихо, чтобы не разбудить Лиепу, чей будильник должен был прозвонить ещё только через полчаса, оделся и вышел, прихватив на ходу рюкзаки и прикрыв дверь, после чего побрел к своей комнате: с каждым шагом мне становилось всё больше не по себе, и я решил, что сегодня же обсужу своё переселение при первом удобном случае. Пока же я просто бесшумно открыл дверь, которая даже на ключ заперта не была, и вошёл внутрь. — Кого там ещё принесло? — послышался недовольный голос Юры, я не обратил на его оклик никакого внимания и прошёл в спальню, где обнаружился и сам Хованский, судя по его виду, он боролся с ужасным похмельем, а в комнате всё ещё витал запах спиртного, отчего я поморщился, а Юра глухо рассмеялся: — что, не нравится? Сам, уебок, меня до этого довел, теперь терпи. — Во-первых, Юрий, — вновь скривился я и, стараясь подавить волнение, стиснул руки в замок за спиной, — я и словом не обмолвился о том, чтобы ты напивался, так что это лично твой сознательный, хотя в этом я не уверен, выбор. Во-вторых, терпеть я ничего не буду, потому что через пару дней я уже не буду жить здесь.       Хованский изменился в лице. — Ты не посмеешь, — срываясь на шепот, произнес он, и в глазах его отразились боль и отчаяние, — ты не можешь так со мной поступить, — Юра резко поднялся, будто разом трезвея, и перехватил меня за запястья, приближаясь, как в тот раз, отчего я ощутил, как по спине пробежали мурашки. — Посмею, я предупреждал тебя уже об этом, — дрожащим голосом ответил я, но Юра никак не среагировал на это, он лишь плотнее придвинулся и обнял меня, положив голову мне на плечо и шепча мне, чтобы я не уходил, в этот момент я почувствовал, как меня начинает трясти, и буквально провыл: — отпусти меня. — Ни за что, — процедил Хованский.       Кто знает, что было бы дальше, если бы не постучавший в дверь Соболев: стоило ему войти, как Юра сразу отпрянул от меня, виновато отводя взгляд в сторону, а я замер, не в силах пошевельнуться, Николай же окинул нас многозначительным взглядом и сообщил, что сегодня занятий не будет, потому что учителя русского и биологии, у которых у нас сегодня было больше половины уроков, заболели. В ответ мы с Юрой только молчаливо кивнули, оба погрязнув в собственных мыслях, и Соболев поспешил нас покинуть, не выдержав затянувшегося молчания. Дверь хлопнула за Николаем, и я будто ожил: мне надо было чем-то занять себя и одновременно всё хорошенько обдумать, и я решил, что сейчас я меньше всего хочу оставаться в Пушкине, где каждая улица могла чем-то мне напомнить о Юре, а ещё я давненько не ездил на Лиговку. Всё было решено, я выложил из рюкзака поломанную укулеле, надел пальто и вышел прочь, оставляя Хованского вновь одного, но тот был, похоже, слишком подавлен, чтобы хоть как-то остановить меня, да и это было только к лучшему — сейчас мы оба были не готовы к дальнейшему разговору. Я бегом вылетел из общежития и побрел к ближайшей остановке, чтобы оттуда добраться до Купчино, а там уже пересесть на метро. Так я всегда ездил, потому как к такому маршруту меня приучила Ксюша, утверждавшая, что это самый удобный путь. Не знаю, насколько она была права в этом, но я уже привык и сам так ездить.       Маршрутку было ждать недолго, зато забита она была до невозможности, но мне повезло втиснуться промеж пассажиров, которых с каждой остановкой грозилось стать всё больше и больше, и это был просто какой-то ад: дышать было трудно, все вокруг толкались и ругались между собой, а я лишь молил судьбу, чтобы мы побыстрее добрались до нужной мне остановки, но как бы я ни хотел, мы не могли ехать быстрее, а иногда ещё и попадали в небольшие пробки, а люди всё продолжали садиться в забитую маршрутку. Я никогда лично не понимал такого поведения, когда люди просто лезли в переполненный транспорт, надеясь, что кто-то да сойдет, но проблема заключалась в том, что практически все обычно ехали до конечной, так было и сейчас, поэтому мне приходилось мириться с духотой, жарой и какофонией голосов других пассажиров. Я прикрыл глаза и едва слышно выдохнул, мне было сложно не нервничать при таком большом скоплении народа в силу моего страха перед толпой, в таких ситуациях меня часто спасала музыка, но сейчас я не мог даже пошевелиться, не то что уж достать из-за спины портфель и вынуть оттуда наушники — нет, это была сейчас непозволительная роскошь, так что я мог лишь ждать, пока уже попаду в метро, где точно поспешу отхватить себе сидячее место. Пока я думал об этом, маршрутку неожиданно тряхнуло, и я ненароком наступил кому-то на ногу. — Смотрите, куда идёте, — скрипучим голосом отозвалась какая-то бабка, — что за молодежь пошла, совсем старших не уважает! Вот уже ноги решили несчастной старухе отдавить, тьфу! — Извините, я не специально, — начал было я, но последовал очередной толчок, и я упал к кому-то на колени, тут же оборачиваясь, чтобы попросить прощения, и вдруг замер, видя в нескольких сантиметрах от себя до боли знакомое лицо; я удивленно моргнул и неуверенно проговорил, — Руслан? — Дима? — на меня смотрел чертов Соколовский.