Антон уже которое утро просыпается
(«к сожалению») от приятного, чарующего аромата с кухни. Он уже не помнит, когда в последний раз его завтрак был действительно вкусным, но в шутку для себя отмечает, что приблизительно в прошлом столетии его мама пекла ничего такие блины на завтрак.
Его мучают кошмары.
Парень заметил такую особенность, находясь в этом мире — он спит по нескольку раз в день, причём недолго. Некий полуденный и вечерний дрём, если не считать ночного, традиционного сна и странного утреннего, после пробуждения. Девушка, Ирина, с которой он живёт, считает это вполне забавным и ни капли не подозрительным. Она предпочитает думать, что Антон просто слабенький, поэтому его часто можно увидеть на подушке в горизонтальном положении.
— Антон, завтрак! — кричит она, пытаясь разбудить юношу, — а, ты уже тут.
После её боевого клича, парень заворачивает за угол, зевая на ходу и едва не вписавшись ногой об стоящий возле стола табурет.
— Ого, сэндвичи? — первое, что он спросил, взглянув на тарелку, — ты умеешь их готовить?
— Я вот даже не знаю, как сейчас отреагировать посмеяться или же обидеться? — девушка вскинула бровь, но от намазывания арахисовой пасты на хлеб она не оторвалась, — конечно же я умею их готовить. Или я не похожа на ту, которая может сотворить столь простой завтрак?
Антон резко поднял на неё взгляд и в выражении его лица читался стыд, сожаление и желание себя убить. Было видно, что он не хотел сказать ничегошеньки плохого, но его глупый мозг немного не так сформулировал предложение.
— Да расслабься, я прикалываюсь, — произнесла Ира и хихикнула. Конечно же она поняла, что он имеет ввиду.
Вопрос Антона не имел никакого оскорбительного подтекста. Скорее это было удивление с игрой в «ударения», по типу «кто угадает на какое слова делается акцент, тот молодец». Это было не «
ты умеешь их готовить», а, скорее, «ты умеешь их
готовить», потому что лично для этого парня, всё вкусное и красивое уже было поразительным.
Парень вспоминает, что он ел, будучи человеком когда-то и его слегка перекосило.
Антон всегда садился за стол самым последним. Ему обычно доставался кусок хлеба, маленький половник супа со дна кастрюли, никаких овощей и фруктов. Потому что всё было съедено задолго до того, как он садился кушать. Хотя, если на чистоту, его даже не звали. Алиса иногда оставляла ему пару помидоров, лишний кусок хлеба или, например, часть порции запеканки, но не всегда, потому что когда у матери было плохое настроение, она почти буквально считала количество продуктов, чтобы мало ли, ничего не ушло на лишний рот.
Его ненавидели за то, что он как раз таки был самым нормальный. Его ненавидели за то, что он был самым добрым и ему вечно было до всех дело. За то, что он заботился о незнакомцах и всегда помогал близким. Он был изгоем за свою адекватность. Просто был
лишним.
«А теперь никого не осталось с того времени», — произнёс у себя в голове Антон, слегка ухмыльнувшись, но вслух он произнёс абсолютно иное.
— Спасибо, Ир. Очень вкусно.
***
Арсений зол. Арсений психует. Арсений места себе не находит. Арсений ад верх ногами переворачивает.
— Если Арсений сейчас не успокоится, то Его Темнейшество Арсению секиру в задний проход засунет и прокрутит несколько раз против часовой стрелки.
Данная формулировка вывела виновника торжества из раздумий на пару секунд, но, каким-то макаром, снова вогнала в глубочайшую мозговую бездну.
— Арс, я не прикалываюсь, — у Арсения над ухом без умолку жужжал Сергей, пытаясь успокоить друга. — Спешу напомнить тебе, дорогой, что ты под надзором Сатаны и наверняка то, что ты делаешь, его не по-детски нервирует.
И без того обезумевший демон уставился на надоедливого бородатого ублюдка, который мало того, что помог ему кое-как, так ещё и подгоняет постоянно, ничего полезного не делая.
А как
Арсению сидеть на месте, если не понятно где находится его подчинённый, в пропаже которого виноват,
кстати, на минуточку, Арсений и найти мальчика надо, соответственно,
Арсению, но
Арсений, чёрт бы его побрал, сделать ничего не может.
— Начинаю ненавидеть своё имя…
— Чего? — переспросил Сергей, действительно не услышав эту фразу, сказанную другом полу-шёпотом специально, чтобы никто внимания особого не обратил, — ай, ладно. В общем. Мой красавец-жнец вынюхивает же уже. Поэтому пока что расслабься. Он в своём деле хорош. Сигнал нашёл, примерное местоположение тоже. Осталось только детально разобраться, что там с твоим Антоном, в порядке ли он и прочее. Ещё раз повторю, хоть и говорил неоднократно.
Ус-па-кой-ся, — последнюю слово он демонстративно вытянул по слогам, тыкая на каждый слог пальцем в лоб демону.
— Морально тяжело, Серёг. Я встревожен, обеспокоен, напуган и…
На этой небольшой паузе последовал многообещающий звук, после которого Сергей аж воспылал.
— Хочешь есть, я понял. Твой желудок урчит как-раз вовремя.
— Есть какие-нибудь бесхозные души?
Сергей, ухмыльнувшись своему раздражённому, но уже, к счастью, голодному другу, кивнул, приобнял его его за плечо и повёл на обед.
— Всё будет в порядке, Арс. Не переживай.
***
— Итак, Антоша, — дожёвывая приготовленные с
любовью заботой сендвичи, Ирина попыталась обратить на себя внимания о чём-то задумавшегося гостя, который уже пятнадцать минут ковырял вилкой (?) лист салата, торчащий из-под тоста.
По началу, первые секунд пять, Антон не оторывался от своего увлекательного занятия, затем почему-то завис ещё на какое-то время, продолжая сидеть не шевелясь, и уже потом, словно осознав где-то в чертогах своего разума, что его, вообще-то, позвали, резко поднял голову и уставился на собеседника напротив.
— О, ты здесь, — пошутила Ирина. Она опёрлась локтями о стол, положив голову на сложенные в замок руки и одарила парня каким-то обеспокоенным, но в то же время, мягким взглядом. — С тобой всё хорошо?
— Вполне.
Антон соврал. С ним определённо что-то не так. Он перестал чувствовать себя как раньше. Формулировка очень странная, но иначе никак не передать то, что с ним происходит. «Перестал чувствовать себя как раньше» — одна из самых точных фраз, которыми можно описать всё его состояние.
Будучи человеком когда-то, парень чувствовал страх, боль, — больше душевную, но и физическую временами, — безысходность и ненависть ко всему окружающему. Он плохо помнит, как именно закончилась его человеческая жизнь и как конкретно его в черти записали, но, проведённое в аду время, он считал лучшим, за весь тот промежуток его ужасных лет, которые он перенёс. В аду у него, по крайней мере были те, с кем ему хоть когда-то было весело пару раз. В аду он как никогда раньше чувствовал себя живым, хоть и звучит это довольно абсурдно. Но сейчас…
— Ир, — он всё же решил задать вопрос, так долго его интересовавший, — каково это быть счастливым?
