Тусклое солнце заменят свечи

Гермиона проснулась совсем рано. Солнце только-только подымалось, но девушка спать не могла. Этот день настал. Слова матери о растении, растущем у Гермионы во дворе, пришлись очень даже кстати. Пригласив теперь соседку на чай, под предлогом побольше узнать о чудесном кусте и собрать несколько цветков, Грэйнджер надеялась на лучший исход. И вот, она лежала в своей кровати, сверлила глазами потолок и пыталась отогнать все мысли о неудачи. Ну как что-то может пойти не так? Ведь она самая одаренная студентка Хогвартса за последние сто лет, с ней Снейп и они провели уже столько исследований и расчетов, что неудача просто исключена. Понимая, что чем дольше будет лежаь без дела, тем дольше будет поддаваться сомнениям, Гермиона встала. Натянув пижаму, она отправилась на кухню. Из еды у их осталось немного макарон, овощи и пару яиц сомнительной свежести. Спустя полчаса девушка смотрела на тарелку с пастой и миску с салатом с нескрываемой гордостью. — Грэйнжер, чем ты сегодня порадуешь мой многострадальный желудок? — Оставь свои замечания при себе. Сегодня получилось вполне сносно. — А что, какой-то праздник? Гермиона закатила глаза. Хоть у них со Снейпом и установилось подобие дружеских отношений, он все же не упускал возможность поиздеваться над бывшей студенткой. А когда она, предоставив на суд первую совместную трапезу, перепутала от волнения соль с сахаром и приготовила сладкий салат, у Снейпа возможстей проявить свое остроумие стало больше на один повод. Отправив первую ложку пасты в путешествие по пищеводу, Снейп, с довольно-таки удивленным лицом отметил: — Вполне съедобно. Грэйнджер решила не отвечать и повисла тишина. Первым её нарушил Снейп: — Ты готова? — Да. — твердо ответила девушка, со всей силы скрывая дрожь в голосе. Северус удовлетворенно кивнул. Прошло почти три часа (ужасных, нетерпимых три часа ожидания) прежде чем в дверь постучали. Мгновенно кинувшись к двери, Гермиона призвала себя к сдержанности и, нацепив приветливую улыбку, открыла. — Здравствуй! — мама стояла на пороге, с небольшой корзинкой в руках и лучезарно улыбалась. — Очень рада, что ты меня пригласила. — Пустяки. Проходи, выпьем сначала чаю, а затем пойдем к… — Грэйнджер специально замялась, делая вид, что не помнит названия растения. — Боронии. — Ну да, конечно. Все было продумано до мелочей. Гермиона сидит напротив матери, вовлекая её в разговор, пока Северус подходит сзади, проникая в сознание. Таким образом они избегают стресса, который непременно имел бы место, увидь женщина волшебную палочку или узнай хоть малую долю того, что происходит. А стресс в свою очередь мог бы вызвать блокировку необходимых воспоминаний, как защитную реакцию. Гермионе казалось, что она перестанет дышать, что сердце выпрыгнет из груди, а затем, когда Снейп уже убрал палочку, и на всякий случай спрятал в карман, мама наконец-то сказала: — Гермиона? — Да. — она готова была расплакаться, Гермиона словно всей душой почувствовала нотки узнавания в голосе матери. — Ты не могла бы принести мне что-то от головы, я себя как-то неважно чувствую. — женщина оборачивается и приветливо улыбается. — О, Северус совершенно вас не заметила. Грэйнджер бледнеет, по телу пробегает противный холод, все внутри покрывается мерзкой слизью и глаза начинает щипать. Нет в мире ничего больнее чем не оправдавшаяся надежда. — Гермиона, милая, принеси с кухни еще чашку, я пожалуй посижу с вами. — образаясь к матери, — Если вы конечно же не против. — О, нет конечно. Снейп улыбается и едва заметно кивает Гермионе. Она настолько ему благодарна, что даже плюет на это «милая», плюет на все, уходин на кухню и, наложив «Оглохни» начинает рыдать. Так, как не рыдала давно. Даже не знает почему. Ведь она знала, должна была понимать, что вс первого раза вряд-ли все получиться идеально. Но с каждым прожитым днем мириться с происходящим становилось все сложнее. Они со Снейпом целыми днями проводили расчеты, проверяли новые теории и неустанно искали инормацию о подобных случаях в книгах из библиотек, о которых Гермиона раньше лишь слышала. Связи Северуса Снейпа воистину поражали. Хотя… Другого она и не ждала. Вот уже сколько дней они жили вместе, под одно крышей, как муж и жена. И обманывать себя было столь же бессмысленно, как пытаться ловить воздух. Ведь стоило ему случайно задеть её рукой, посмотреть хоть на мгновение дольше чем нужно, подойти на миллимитер ближе чем необходимо… Гермиона снова слышала свой крик и снова чувствовала впившиеся владонь собственные зубы и вкус крови во рту. Она любила Северуса Снейпа. И это казалось столь же естественным, как дышать, как просыпаться каждое утро и еще не вспомнив всего, счастливо улыбаться солнцу. Каждую ночь, закрывая глаза, она вспоминала тот единственный поцелуй. И его слова. «И, если нужно будет, я тебя поцелую. Но только если ты мне позволишь.» Боги, как же ей этого хотелось. Особенно сейчас. Гермиона хотела, чтобы сейчас он вошел, обнял, прижал ближе и поцеловал. тогда все было бы хорошо… Тогда все было бы правильно… — Простите, еще не совсем привыкла к новому дому. Так глупо… Грэйнджер стоит на пороге с чашкой в руках. Снейп беззаботно смеется, разговаривая с её мамой. Вот уж к чему она точно никогда не привыкнет. Он только вновь коротко кивает, когда Гермиона ставит ему чашку и наливает горячего чаю, но не прерывает разговора. Он мил, любезен и учтив. До ужаса смешно. — Ты хороший актер. — говорит она уже вечером, когда все давно позади. — Откуда такой вывод? — Ты сегодня так говорил с моей мамой… Будто все это взаправду. Будто тебе действительно интересно. — А с чего ты взяла, что мне было не интересно? — Ну не знаю… — Чем больше узнаешь человека, тем лучше понимаешь, что у него внутри. С того момента, как ты наложила заклятие, прошло немало времени. Твои родители, прости что говорю это, — совершенно другие люди. Чем больше удасться узнать о том, чем они жили все это время, тем легче будет вернуть их к прежней памяти. Понимаешь? — Значит научный интерес? — в её голосе едва уловимо разочарование. Большинство бы не заметили, но он не большинство. — Ты разочарована? — Нет. Просто… Я очень устала. Это слишком сложно. Когда она позвала меня по имени, мне показалось, что она вспомнила, но потом… — Ты плакала? — вопрос абсолючно странный и слишком не в духе Снейпа. Но он спросил. — Как ты догадался? — Не в обиду тебе, но семья маглов все же на тебя влияет. Ты ведь просто умылась, верно? Гермиона удивленно смотрит на него. Но ведь она была уверенна, что ничего не заметно. Снейп в ответ лишь смеется. Он знает, о чем она думает. Не первая. — Грэйнджер, я не Поттер и не Уизли. Я не слепой и не придурок. — Я уж подумала, то это не кто-то вместо тебя под оборотным зельем, но нет, это все же ты. — Ты что, я уже много лет как не актуальный кандидат для оборотного зелья. Да и потом, сомневаюсь, что кто-то решился бы выпить зелье с моими, как вы там говорили?.. Вечно немытыми волосами? Гермиона снова сливается с цветом флага Грифиндора, замирая с тарелкой в руках. Твою ж… — О Боже! Я никогда… Я бы ни за что… Северус смотрит на её метания и не может сдержать смех. — Ты что, шутишь? — Видела бы ты свое лицо. — Господи, Снейп, ты меня пугаешь! — Гермиона смеется, теряя связь с реальностью. Поставив последнюю тарелку на место, она поворачивается к Северусу и улыбаясь, смотрит прямо в глаза. Мужчина невольно вспоминает Хогвартс, и уроки, и все те же глаза, девочки, что единственная отваживалась смотреть прямо на него. Он помнит вечно вздернутую руку, постоянные ответы без разрешения и его вечное раздражение при взгляде на грифиндорскую заучку. Но все же готов был убить любого, кто назвал бы её грязнокровкой. Так странно… Грэйнджер. Давно уже не девочка, но все такая же наивная. Война должна была бы сделать из неё сломленную, ожесточенную, совершенно не похожую на прежнюю Гермиону Грэйнджер. Но нет. Эти она настолько похожа на… — Лили… — шепчет он в приоткрытые губы, наконец осознавая, что вот уже не первую минуту целует её. И она отвеччает. Обмнимает, прижимаетсяближе и совршенно не думает отстраняться. Это настолько опьяняет, что огромного труда стоит взятьт себя в руки. — Господи! — вскрикивает он и отворачивается, зарывшись пальцами в волосы. Грэйнджер с минутустоит без движения, пытаясь прийти в себя. А затем… Северус чувствует, как его обвивают теплые руки и она прижимается всем телом. По коже бегут мурашки. Мужчина переплетает свои пальци с её, отлично понимая, что прогнать упрямую девчонку точно не получиться. — Зачем тебе это? — Ты мне нужен. — Нужен мужчина, что называет тебя именем другой женщины? Северус чувствует, как она улыбается. Он даже может представить эту улыбку. Красивую, но все же печальную. — Я ведь знаю, что никогда не буду для тебя первой. Мне это не нужно. Я просто буду с тобой рядом. Северус этого хочет. Потому что Грэйнджер теперь не просто Грэйнджер. Она уже часть его жизни, как бы странно и ужасно это не звучало. В тот день, когда он, поддавшись минутному порыву, разбудил её в библиотеке, все как-то изменилось. За все прошедшее время они оба изрядно изменились, но он по прежнему чувствовал какую-то необходимость защищать эту девочку. Еще с самого первого дня, как она привязалась к Поттеру и Уизли, он постоянно чувствовал непреодолимое раздражение. Ведь ко всему прочему, эти идиоты еще и подвергали опасности девушку. А ведь брось она их, он бы сейчас скорее всего был бы мертв. Ведь что бы делал хоть трижды избранный Поттер, если бы не она? Эти мысли одолевают его далеко не первый год, но эти последние месяцы они особенно явственны. Ведь то, как она смотрит на мир почти не изменилось. Изменилась сама Грэйнджер. В глазах, когда-то восхищенно смотревших на него, появилась горечь потерь, разочарование и та самая капля жизни, которая есть у него. Он не применял к ней легилименцию, никогда бы не посмел без её разрешения, но это и не нужно было. Он видел все шрамы, и понимал, что не все они — наследие войны. Он по-настоящему слышал то, как она говорит, и понимал — после победы хорошего в её жизни было мало. Черт возьми, Северус Снейп даже мог представить бездну, которую она видела всякий раз вставая утром с кровати. И именно поэтому он отстранился. И ушел. Ведь так же он мог представить, чего ей будет стоить жизнь с ним. Снейп мог это представить. Счастье в начале, а потом… Лица Поттера и Уизли, всех знакомых, друзей. Мнение всего общества, мнение её родителей, если конечно у них все получиться… А если не получиться… Что же тогда она будет бесконечно винить себя, и что хуже для них обоих — его. Пройдет в лучшем случае несколько лет, прежде чем ему приеться уйти, оставив её с разбитым сердцем и завершив начатое Волан-де-Мортом. Неужели это то, чего заслужила Гермиона Грэйнджер? Нет. А она лишь до боли выпрямляет длинные пальцы, наблюдая, как он уходит. Тихий стук в дверь прогоняет все мысли. Северус не хочет открыать, птому, что знает — если она войет пути обратно уже не будет. Касаясь холодного дерева в тщетной попытке ощутить её тепло, мужина тихо говорит, даже не надеясь, что она послушается: — Прошу, не нужно. Утром мы оба об этом пожалеем. В ответ лишь тихое: — Можно кое-что тебе показать? — Гермиона… — Я сразу же уйду. Но я хочу чтобы ты видел. И знал. Замок щелкает как-то слишком громко для тишины коридора. Так тихо. — Ты знаешь откуда эти шрамы? Знаешь, от чего они? — Гермиона сжимает кулак, делая белые следы от зубов еще явственней. — Нет. — Это я. Я до крови прокусила себе руку. Я хотела кричать, выть, орать, срывая связки, но должна была быть тихой… Потому что рядом был мой лучший друг, а надо мной — худший враг, убивающий того, кого я люблю. Снейп замер. Еще тогда… А Гермиона стоит и на глаза наворачиваются слезы. Сказанное на одном дыхании, больно бьёт по залеченым ранам. иИпродолжает она уже совсем по другому. Теперь не железная грифиндорка, но сломанная девочка. — Я думала, что навсегда тебя потеряла. — Гермиона, я… Снейп подходит ближе, бережно обнимает… Но тут же отстраняется, ведь то, что он хочет ей сказать, он может сказать только глядя в глаза. — Я не могу соврать себе. Я люблю тебя, Гермиона. Но, как ты сама сказала… — Стой. — Грэйнджер улыбается. — Это все, что я хочу знать. — Грэйнджер… — Поцелуй меня. Всего два слова. Но они разом прогоняют все доводы, что еще несколько минут назад так стройно улеглись у него в голове. И он целует. Потому что любит её. По жилам разливается тепло. У обеих. Синхронно. Гермиона улыбается уткнувшись лбом в широкую мужскую грудь и с издевкой, Снейпу даже кажется, что о она передразнивает его, гоаорит: — Не думала, что профессор Снейп может так целоваться. — Не думал, что мне когда-то придется целовать грифиндорскую заучку. Они смеются. Все становиться так легко, так правильно… Будто они шли слишком долгой, слишком спутанной дорогой. И вот путь окончен. Это их гавань. Они ложатся в кровать, двигаясь слишком неуклюже. Признаваться в этом не хочется, но оба до ужаса боятся разорвать эти объятья. Гермиона совсем не кстати думает, что его кашемировый свитер, который она так тщательно выбирала, непременно жутко сваляется, что ей нужно будет непременно найти заклятие, которое поможет избавиться от катышек, если оно существует, конечно (что же, в области магии касающейся домашнего хозяйства она уже давно признала себя невеждой). Поняв, что мысли вовсе не подходящие, Грэйнджер стараяться подавить приступ смеха, но не так уж и успешно. — Ты смеешься? — Да. — С чего бы это? — Я просто подумала, что я знаю множество заклинаний, которые позволят защититься или вступить в бой, но совершенно не представляю, есть ли заклинание, которое убирает с одежды катышки. Северус пытается переварить услышанное, и, разобравшись в причине столь неожиданного веселья и сам начинает смеяться. — Значит ты лежишь в постели со своим бывшим профессором и думаешь о катышках? Оскорбительно. Грэйнджер в ответ (подумать только!) собственнически закидывает на него ногу и не без укора говорит: — Ты бы предпочёл чтобы я думала о том, как ты после того, как Малфой наградил меня зубами до подбородка сказал «Не вижу чтобы что-то изменилось»? — К твоему сведенью, три заклятия в грудь это не так уж и безболезненно. И одно из них было твоим, если помнишь. — Ну да, «вы или не можете сдерживать себя, или гордитесь тем, что вы невыносимая всезнайка». Грэйнджер слишком правдоподобно скопировала его. Снейп лишь прыснул. — Я уж умолчу о все несправедливо удержанных и снятых баллах. — Какая трагедия! Грэйнджер смотрит Северусу прямо в глаза. В её взгляде столько нежности, в голосе столько теплоты… — Ты разве не понял? Я по уши влюбилась в тебя. Меня это так пугало… Ты ведь старше, ты профессор, да еще и… Ты ведь Снейп. — Он удивленно приподнимает брови. — Знал бы ты сколько раз за эти годы я повторяла одно и тоже. «Гарри, Дамблдор ему доверяет». Гермиона треться щекой об его щеку и Северус зарывается пальцами в густые каштановые волосы, зная, что было дальше. — Бедная… — он касается губами холодного лба. — Что же ты взвалила на себя… — Дамблдор всегда говорил, что любовь… — её голос обрывается. — Каждый раз я доставала портрет Финеаса Найджелуса и ждала, что он скажет: «Вы, невежественные олухи, он ведь на вашей стороне.» А когда ты… Снейп не уверен, что готов это услышать. Он не уверен, что знание того, что она пережила из-за того, что он сам себе не решался признаться, что ему слишком сильно хотелось отправить Финеаса Найджелуса с той самой фразой, которую она так ждала… Что знание того, что она пережила, не заставит его изменить решение… Не будь трусом! Не сбегай от неё! Я не трус, я о ней думаю… Нужели? — Сразу после битвы они отправились за твоим телом, а я не смогла. Я думала, что если увижу все это, то больше не смогу. Я добежала до Кабаньей головы, не помню, как мне сил хватило. Оттуда трансгресировала в гостиницу. Мне хотелось одного — избавиться от боли. И все. Я сидела под холодным душем, не потрудилась даже куртку снять. Потом пришел Гарри, даже не представляю, как он меня нашел. — Грэйнджер жмется к нему, и Снейп обнимает ей все крепче, понимая, что ей сейчас нужна его защита. И ей нужно сказать все то, что так долго мучило. — Он не знал. Никто не знал. Не помню, что я ему говорила, но он просто забрал меня оттуда на площадь Гриммо. И никого не подпустил. Я провалялась в горячке две недели — холодный душ был очень плохой идеей. А когда очнулась, все что он сказал мне… Он сказал, что ты жив. — Ты приходила ко мне. Почему ты не сказала? — Я ведь всегда была умной, да? Достаточно умной чтобы понимать, что я всего лишь твоя студентка. Далеко не самая любимая. Северус гладит её по волосам, хочет успокоить, защитить от себя самой, от воспоминаний, которые теперь их общие. — Грэйнджер, я любил тебя. Слышишь меня, любил! — Снейп набирает в грудь побольше воздуха. — Я любил её в тебе, очень долго. Маглорожденная, невероятно одаренная, вечно первая, ужасно храбрая… Ты была так на нее не похожа внешне, но так похожа по характеру. Я любил все это. Я любил даже то, что ты вечно с Поттером. Ненавидь меня за это, ведь я заслужил. — Нет… — Слушай. Прошу, слушай, потому что я хочу, чтобы ты знала. Я ревновал тебя. Я настолько сошел с ума, что поверил Рите Скитер о тебе и Поттере. Поттер снова забирал у меня… Лили. Он забирал тебя, он забирал её в тебе. Я ненавидел за это себя, его и я ненавидел тебя. Ты говоришь о том, что никогда не была моей любимой студенткой. Как же ты могла ею быть, если я приходил в бешенство, как только видел тебя рядом с Поттером? Я ненавидел тебя. А затем, когда Найджелус то и дело возвращался от вас, я так хотел… Я хотел, чтобы ты узнала, что я невиновен. Я хотел, чтобы об этом знала Гермиона Грэйнджер. Я любил тебя. Тебя. Но Поттер ведь сказал тебе, какого патронуса он увидел в ту ночь. — Лань… — Да. Этого мне хватило чтобы даже не попытаться подойти к тебе. Чтобы навсегда запретить себе появляться в твоей жизни. Чтобы внушить себе, что ты мне безразлична. Чтобы в это поверить. — Северус легко улыбается, не отрываясь от её карих глаз. — Но Гермиона Грэйнджер меня победила. Потому что, как оказалось, у тебя надо мной больше власти чем у кого-либо. Теперь уже Гермиона подается вперед, целуя бывшего профессора. Теперь легче. Они знают. Знают через что пришлось пройти другому чтобы прийти к этому и что пришлось преодолеть, чтобы наконец-то все это сказать. — Я люблю тебя. И всегда буду любить. Если ты мне позволишь. Грэйнджер улыбается, по-детски трется носом об его нос и утыкается в шею. — На первом занятии по зельеварению, которое вел Слизнорт, он поставил перед нами Амортенцию. Я увлеклась и назвала два из трех запахов, которые чувствовала. Третий был твоим запахом, Снейп.